— Вот так, еле горло спас.
— Да у тебя шрамы! — воскликнул Дылдин.
— А ты думал я лапшу на уши вешаю? Заткнись и не перебивай! Собака в рукав вцепилась, рычит, треплет его, только клочки по сторонам летят. А она, стерва, стоит в стороне: глаза вытаращила, как наркоманка, розовым язычком по губкам водит, кайф ловит. Я от собаки отбиваюсь, чувствую, до руки добирается и кричу стерве: «Зови собаку!». Она, как оглохла, вся в экстаз ушла. Я свободной рукой нож выхватываю, кричу: «Убью собаку!». Фифа очнулась, или за собаку испугалась, скомандовала: «Маузер, ко мне!». А псина в азарт вошла. Еле оттащила. Я уж убить был готов. Дамочка, с улыбкой денежки протягивает, глаза сияют, как огни новогодней елки — удовлетворенная. Говорит: «если хочешь заработать еще, приходи завтра, в это же время». Я послал её подальше, взял деньги и в магазин побежал. — Хвостов опрокинулся на кровать, пружины жалобно заскрипели. Над кроватью взметнулся серый язык простыни, накрывая тело.
— И как, пришел? — заинтересовался Дылдин.
— Пришел, — Хвостов рассмеялся. — Одел старый ватник, подготовился значит. Только сказал, что не надо денег и вообще, я пью мало. На неё, фифу эту, еще тогда глаз положил — симпатичная стерва. Роста среднего, фигурка подтянутая, шоппинговая. Грудь вперед смотрит, волосы коротко подстрижены, светлые, а глаза наглые и развратные. Она спрашивает: «Что ты хочешь?». Я отвечаю — натурой возьму.
— Серьезно? И она? — Дылдин захихикал.
— Согласилась. Посмотрела, улыбнулась, змея подколодная, и согласилась, — Хвостов ответно гыгыкнул. — Только сказала, что против собаки должен выстоять пять минут.
— Выстоял? — спросил Хвалей.
— Выстоял. Она два ватника и три куртки изорвала, за время, пока с дамочкой встречался.
— Любовь требует жертв, — сказал я.
— Какая любовь-морковь, — протянул Хвостов. — Аристократки, все с придурью: если не розовые, то мазохистки. Эта стерва, даже когда кайф ловила, в исступлении орала: «Маузер, фас!». А собака вокруг машины бегала, рычала, ревновала, пока я хозяйку трахал, ведь это кобель был. — Хвостов хихикнул.
— И как расстались? — спросил Димка.
— Просто, как в море корабли. Кобель и я друг друга ненавидели, словами не передать. Каждые схватки не на жизнь, а на смерть. Мне приходилось защищаться, а у пса только одно желание — добраться до моих гланд. Хозяйка тоже, только этого и ждала. Однажды я не выдержал и всадил псине нож в глаз. Кобель даже не тявкнуть не успел, брыкнулся к ногам с куском рукава и затих, а Эллочка, так звали любовницу, в крик.
— Разрядил Маузер, — трясся от смеха Дылдин.
— И Эллочка?
— Кричала в тюрьму отправит, за смерть бедного животного. Я показал ей руку, она у меня как у наркомана, вся в шрамах, от коренных зубок Маузера. Наши схватки никогда бескровно не проходили, нет-нет, но до мясца он добирался. С ума сходила псина, чувствуя кровь. У меня до сих пор шрамы остались.
— Покажи, — кровать Дылдина заскрипела, голые пятки застучали по направлению, к кровати Хвостова.
— Ну и шрамы! — воскликнул Дылдин.
— Я за свой базар отвечаю.
— Так, что Эллочка? — спросил Хвалей.
— Ничего. Я сказал, что сам могу куда-нибудь обратиться и рассказать, как она натравила собачку на бедного, гуляющего по пустырю, парня. Обозвала меня странным именем — ублюдок, кинула Маузера в багажник и уехала. Больше я её не видел. Что такое ублюдок?
— Это насчет неполноценных родов твоей матушки, — ответил Хвалей.
— Я же говорю — сука.
— А я в учительницу рисования был влюблен, — признался Дылдин.
— Взаимно? — усмехнулся Хвалей.
— Нет, я еще маленький был…
Палату заполнил дружный смех.
— Тише, — призвал я, — еще Мишани не хватает.
Смех превратился в приглушенное рыдание.
— Дебилы, я в школе учился.
— Следи за языком, — посоветовал я.
— Извиняюсь, — буркнул Дылдин, — что вы понимаете в первой, юношеской, искренней и светлой любви? — Дылдин зевнул.
— Ребята, кто хочет отсюда удрать? — осторожно спросил я.
Никто не ответил. Я услышал тихое посвистывание Хвостова и легкий храп Дылдина.
— Отрубились, — прокомментировал Хвалей. — Наверное таблетки подействовали.
— Ты как, насчет побега?
— Согласен, сколько раз повторять? — Обиженно отозвался Димка. — Ты придумал, как?
— Нет, будем надеяться на счастливую импровизацию. Кажется завтра, к нам приедут академики.
— Страшно мне, Максим, от твоего рассказа. Честно, по мне лучше бы все, что ты рассказал, оказалось неправдой. Пусть будут гриппы мутанты и вызванный болезнью бред.
— И я не против. Но ты поверил мне?
— Да, — после долгой паузы ответил Хвалей.
Я извлек из-под подушки тетрадку, даже не ожидал от себя такой литературной прыти — столько исписал за день, словно граф Толстой.
— Дима?
— Что?
— Я тут кое-что в тетрадку записал.
— Что? — насторожился Хвалей. Думаю, он догадался.
— Про себя и про тебя. В общем, про последние события.
— Ты боишься, что если я проснусь завтра, могу опять ничего не вспомнить? — хриплым шепотом спросил Хвалей.
— И со мной может случиться. Я хочу подстраховаться, ведь я побывал под фиолетовым полем и видел Дракона.
— Да, ты говорил, что попал под глаз Дракона, в самом конце.
— Это ничего не значит. Ни ты ни я — не знаем, что с нами случится завтра. Думаешь я не боюсь?
— Ты боишься? — удивился Димка.
— Боюсь.
— И что ты хочешь? — Хвалей надел очки, посмотрел в мою сторону.
— На последней странице я расписался и поставил дату.
— А какое сегодня число?
— Заканчивается 24 июня.
Мы посмотрели в окно. За светлыми шторами проступали контуры соседнего блока с темными окнами, рыжие огни КПП и два черных силуэта.
— Невозможно удрать ночью?
— В коридоре сидит Мишаня, — напомнил я.
— Думаешь, просидит всю ночь?
— Думаю, что через несколько часов его сменит другой Мишаня. Да и куда денемся в пижамах и шлепанцах? Как перелезть через забор с проволокой, наверняка там сигнализация, а через КПП не пройдешь — двое вооруженных сержантов. Как убежать?
— Я почем знаю, ты предлагаешь побег.
— И ты шевели мозгами.
— Я шевелю, — Димка положил очки на тумбочку, откинулся на подушку. — Странно, думал: на дворе не июнь, а май.
— Не говори глупостей.
— Я не говорю, — прохрипел Димка, едва сдерживаясь чтоб не заплакать.
Я отвернулся и стал смотреть в окно.
— Ты хочешь, чтоб я расписался? — после небольшой паузы спросил Димка.
— Есть такое дело.
— Вдруг, проснусь завтра и ничего не вспомню?
— С чего ты взял? Это лишь предположение, не гипотеза. Завтрашний день оставит все так, как было.
Хвалей забрал тетрадь и ручку, зашуршал страницами.
— Ну ты и расписал, — уважительно протянул он.
— Старался.
Димка поднялся, подошел с раскрытой тетрадью к окну.
— Что-то вроде дневника, — поспешил сказать я, — так что, на литературный слог не обращай внимая.
— Личного дневника?
— Точно, что не общественного, но тебе читать не возбраняется.
Димка хмыкнул, приблизил тетрадь близко к лицу, очки он оставил на тумбочке. Хвалей, без комментариев, простоял подле окна с полчаса, я почти заснул.
— Занятно, товарищ Клон.
— Что ты хочешь этим сказать?
Хвалей посмотрел в мою сторону, его глаза подозрительно блестели.
— Ничего, Максим, только повторить: что мы друзья. — Он расписался на листе, где заканчивалась первая, вступительная дневника, рассказывающая о нас и Пикете. Вернулся на кровать, отдал тетрадь и ручку.
— Пиши. Все пиши. У тебя неплохо получается. Губа… — он запнулся. Вытянулся на кровати, натянул простыню до подбородка. — Даже спать страшно, — Димка нервно рассмеялся. — Проснусь и ни черта не вспомню. Умеешь запугать.
— Димка, все будет хорошо.
— Дай Бог, по неволе задумаешься о жребии, который с тобой разыграл всевышний.
— Сами разыграли, — вступился я за Творца, хотя тому всегда было до лампочки, никакого участия в моем появлении на этот свет он не принимал.
— Знаешь, у меня никогда женщины не было, — неожиданно признался Хвалей.
— А Леся, у неё неплохой вкус? — я вспомнил трусы с китами.
— С ней я был знаком три месяца, — хмыкнул Хвалей вспоминая. — Поэтому, серьезно не переживал, когда получил письмо про свадьбу. Флаг в её ласковые руки. Сейчас понимаю, как все смешно и не серьезно. Простое юношеское влечение, а не любовь с первого взгляда. Всегда хочется, чтобы рядом была прекрасная половина.
— Ты не веришь в любовь с первого взгляда?
— Верю, но у меня ещё не было. Жду. У тебя были женщины?
— Не так, как у Хвоста. Разврат и беспорядочные половые связи.
— Я серьезно.
— Ну, кое какой опыт имеется, — смущенно пробормотал я, вспоминая эротические игры с одной девушкой со сборочного района. Она на шесть лет старше и зовут её Рита. У неё есть репродукции Моне, которого она очень любит. Обещала писать письма и не написала ни одного. Умница, я бы ей не ответил.
— Первый сексуальный опыт был в хабзарне, со старшекурсницей Аварией.
— Странное, для девушки имя, — рассмеялся Хвалей.
— Ей оно шло. Она росла как пацан, в обезьяннике побывала. Рассказывала, как её пытался изнасиловать один воспитатель. Авария не растерялась, схватила за член и пригрозила, что вырвет с мясом.
— Теперь понятно, почему у неё такое имя.
— Не поверишь, держа преподавателя за краник, привела к старшему завучу по воспитанию.
Мы рассмеялись.
— И что?
— Ничего, воспитатель месяц, с опухшим членом по коридорам ковылял, как неудавшийся балетмейстер. Так прославился, что пришлось уволиться. После этого, к Аварии больше никто не решался приставать.
— Красивая девушка?
— Красивая. У каждого своя красота. — Я представил Аварию: высокая, худая фигура подростка, не успевшая превратиться в женскую. Короткий, светлый ежик волос и всегда серьезные серые глаза. Над левой бровью едва заметный след шрама. Как и я — любительница пива, драк с пацанами. Она брезговала косметикой, но обожала джинсовые вещи. Еще одна белая ворона Черного Города. Сейчас, она должна была работать в общепите.