— Последняя остановка — Реченек. — Заговорила Оксана. — От поселка, вниз по реке, отходят баржи с лесом. Есть небольшой пароход, но вам лучше на баржах. Спуститесь до Рыбинска и от него, на рейсовом автобусе или на попутках доберетесь до Игнатьева. Это небольшой городок на берегу моря. Когда-то, при царе Горохе, Игнатьев считался курортным, из-за целебных грязей, но со временем, теплые источники иссякли, грязь окаменела. Город потерял курортников и у туристов спросом не пользуется. Но самое главное — там живет моя бабушка, Раиса Тимофеевна, замечательная и смелая женщина. Я позвоню и расскажу ей о вас. Вы можете, остановиться у нее и оставаться сколько захотите. Бабушка Рая очень гостеприимный человек, она всегда рада гостям и особенно, если гости мои друзья. — Оксана обняла меня и засунула в задний карман джинсов сложенную бумажку. Прошептала на ухо:
— Здесь все написано.
— Оксана, большое спасибо, — растроганно ответил я.
— Не за что. Там адрес, смотри не потеряй и деньги.
— Деньги?
— Двадцать рублей, у меня больше нет, а у вас, насколько я знаю и видела вчера, ничего не осталось. — Она отстранилась, заглянула в глаза:
— Ты почему не ешь мороженое?
— Что-то не хочется. — Я оглянулся на Димку: со своей порцией он давно расправился. — Дима?
— Что?
— Хочешь добавки?
— Ага.
— Тогда держи, — я отдал мороженое.
— Спасибо, — застенчиво пробормотал Дима.
— За Юлю не волнуйтесь, это моя лучшая подруга: тем кто будет прашивать про вас, она будет отвечать, что не видела со вчерашнего вечера. Дедушка Савелий сказал, что утром приезжал участковый и показывал ему фотографии двух ребят.
— Кто такой дедушка Савелий?
Оксана кивнула на домик обходчика. — Он билеты продает.
— Будем надеяться, что участковый, или кто-нибудь другой, больше сюда не заглянут.
— Даже если заглянут, дедушка Савелий считает, что вы из поселка. Он плохо видит.
За деревьями раздался свист, приближался электропоезд.
— Если доберетесь до бабушки, тогда мы встретимся и что-нибудь придумаем. — Оксана улыбнулась, посмотрела на Димку. — Ему осталось много времени?
Димка доел мороженое и теперь облизывал пальцы. На майке, на зеленых огурцах запечатлелись два жирных пятна.
— Не знаю, не думаю, — тихо ответил я. — Ты поверила тому, что я написал?
— А почему я не должна верить?
— Мы знакомы один день.
— И? — Оксана сдвинула брови.
— Иногда одного дня бывает достаточно, — я улыбнулся.
— Поезд! — закричал Димка. — Электропоезд вынырнул из-за леса, весело просвистел и стал замедлять ход.
— Я пойду, — сказала Оксана, голос её изменился, — не хватало расплакаться. — Она быстро поцеловала меня, взъерошила Димке волосы. — Удачи ребята.
Я поймал её руку.
— Оксана, спасибо за все, что ты сделала, я этого не забуду. Мы доберемся до Игнатьева и обязательно встретимся.
Она взмахнула рукой, каблучки застучали по перрону.
— Красивая девушка, — сказал Димка, провожая взглядом.
— Красивая, — согласился я. На сердце щемило, не верилось, что мы встретимся, слишком много преград…
— Зря не ел мороженое, у пломбира вкус мира.
— Я куплю мороженое в Реченске. Пломбир.
— А можно эскимо?
— Можно.
— Максим, а до моря далеко?
— Не очень.
Поезд глубоко вздохнул, по-разбойничьи свистнул и остановился. Шипя раскрылись двери. На перрон высыпали немногочисленные пассажиры, возвращающиеся с города, в основном бабки с пустыми кошелками. Димка первым вбежал в вагон, плюхнулся на сиденье возле окна. Кроме нас, места занимали четыре пассажира: трое ребят с удочками и рюкзаками, да старый дедушка Щукарь, загородившийся от мира «Аргументами и фактом». В динамиках послышался скрежет-шепот, в тамбуре хлопнули двери — поезд тронулся. Димка приник к окну, там медленно проплывали густые и широкие мичуринские нивы, свекольные гряды, мелькнула вывеска: «Колхоз Лукумба — победитель последней выставки сельскохозяйственных и агрономических достижений». За вывеской, вдоль железнодорожного полотна выстроились березы и скрыли колхозные поля. Показалось что это не просто лесополоса, а начало бесконечной пущи.
Я раскрыл сумку, проверил пистолеты. Один лежал поверх пакета с едой. Невольно улыбнулся, в контурах пакета угадывался цилиндрический силуэт бутылки — Люда и об этом побеспокоилась. Спасибо, но сегодня не пьем. Второй пистолет я спрятал на дне сумки, завернув в рубашку Никанора Аверьяновича. Кожаное, дорогое портмоне профессора опустело. Приятель вчера шиканул. Не хватало только чтоб нас запомнили, ведь участковый наверняка явится на свадебный банкет, если не с расспросами, то за «наливайкой» а там, достаточно кому-нибудь вспомнить о молодых и богатеньких друзьях Паши или Саши, с короткими прическами, один из которых распевает под гитару симпатичные песенки. Возможно, участковый не будет слушать, а две симпатичные девушки будут ему наливать да подливать и скоро его самого пробьет на песни….
Не будем о грустном, а подобьем дебеты и кредиты. Итак: у нас оставалось три рубля с мелочью плюс двадцатник, спонсированный Оксаной. До моря хватит, я усмехнулся и задумался: таких девушек, как Оксана и Юля, на земле почти не осталось — добрые, бескорыстные и любящие самаритянки! Мой клоновый Бог, спасибо, что организовал эту встречу.
Ну вот, в конце пути, становлюсь набожным и сентиментальным. Нам осталось добраться до моря, до Игнатьева, а дальше что? Что произойдет с Димкой? Он умрет? Нет! ЭТО, то что творится с ним, должно остановиться.
— Ты не знаешь, почему я удрал от приемных родителей и когда? — спросил неожиданно Димка.
— Думаю, тебе там было не сладко?
— Точно, — Хвалей рассмеялся, потер лоб, — но я не помню как удрал. Долго мечтал о побеге, но считал, что на него не хватит духу…
— Хватило. Ты долго болел.
— Болел? — Димка испытующе посмотрел на меня. — Ничего не помню.
— Вспомнишь, не бойся. Если хочешь знать, на море построен новый обезьянник и у обезьян там другие правила, не такие как в обычных приютах. Все удавы в обезьяннике (удавами мы называли воспитателей) из бывших обезьян, люди с понятиями — начал я безбожно врать о новом приюте, похожем на морской курорт для президента, пока Хвалей не прервал:
— Можно я почитаю твою тетрадь?
Наши глаза встретились, показалось, что вижу прежнего Димку, каким он был пять дней назад. Я отвернулся, открыл сумку.
— Не хочешь ничего съесть?
— Нет.
— Держи, — я протянул дневник.
Хвалей взял рукопись и придвинулся к окну, устраиваясь поудобнее. Я откинулся на деревянную спинку, испещренную графитти от перочинных ножиков и закрыл глаза.
Что с ним делать и как вести себя, не знал. Я ехал с испуганным мальчишкой, а не с сослуживцем: бравым бойцом Дмитрием Хвалеем. Запретить читать — не мог и не имел права…
Я проснулся оттого, что меня трясли за плечо.
— Димка?
Это был кондуктор, до смешного схожий с мультипликационным персонажем — почтальоном Печкиным из села Простоквашино. Помните эту мультяшку?
— Ваши билетики?
Я посмотрел на Димку, он сидел прижавшись к окну и хмуро смотрел на проплывающий, бесконечный ряд берез, среди которых иногда мелькали телеграфные и электрические столбы. Тетрадь лежала у него на коленях.
— Долго до конечной остановки? — я протянул билеты.
Кондуктор щелкнул компостером, недовольно пробормотал:
— Спать меньше надо, жизнь проспите, молодые люди. Следующая остановка конечная — Реченск.
— Скажите пожалуйста, вы родом не из села Простоквашино? — Димка фыркнул и покосился в нашу сторону.
Кондуктор подозрительно посмотрел, тараканьи усики шевельнулись:
— Нет, юноша, я из Сыркова. — Задумчиво покачивая головой он прошел в другой вагон.
Я осмотрелся: — кроме нас, в вагоне никого не было.
— Долго спал?
— Полтора часа, — Димка поднял тетрадь, осторожно положил на сумку. — Если все… что здесь написано… правда… осталось не так много времени… ехать, — запинаясь выговорил Димка.
— Ты поверил?! Ты что-нибудь вспомнил?!
— Нет, — Димка печально покачал головой, — но пока умею логически рассуждать. Разве я похож на двенадцатилетнего мальчишку?
— Нет.
— Мой почерк изменился и подпись стала другой, — он заглянул мне в лицо, помолчав спросил:
— Есть ли нам смысл скрываться? Со мной тебя быстро вычислят. Оставь меня.
— Ты хочешь сдаться? Просто так: взять и сдаться?!
— Нет. Я о тебе думаю, если с тобой никаких изменений не происходит, значит для поимки важнее ты, а не я.
— Почему?
— Логика — тебя считают или невосприимчивым к облучению или устойчивым к распаду памяти, что не укладывается в их схему, получается, что оружие не столь совершенно. Вдруг противник тоже занимается клонированием? Для изучения и наблюдения нужен ты, — повторил Димка, я же буду тебе помехой. Шанс избежать их лап у тебя есть, если только ты будешь один. В Реченске мы расстаемся.
— Нет, Димка, какая ты помеха? Ты мне очень помог, без твоей помощи не было бы побега. — Я пересказал историю вчерашнего дня которая была не полностью изложена в дневнике. — Им нужен не только я, про тебя они думают тоже, что и про меня. Мы оба не укладываемся в схему.
— Хорошо, я остаюсь с тобой и ты, обещай мне: что бы ни случилось — оставаться со мной до конца.
— Я обещал тебе раньше и слово свое сдержу. Будем вместе, Димка.
Он протянул руку, я крепко сжал его пальцы.
— Конечная остановка — Реченск, — прокашляли по динамику. Поезд засвистел, завизжали на рельсах колеса, качнуло вагон…
— Вперед, — я поднялся, запихнул тетрадь в сумку, вскинул на плечо. Настроение — паршивое, хуже некуда. В окне промелькнули: серый забор товарно-погрузочной станции, темно-синяя лента реки и голубая полоса леса, затем все заслонил белый корпус небольшой станции.
— Приехали.
Двери раскрылись. Кроме нас никто до «конечной» не доехал. Воскресение, после полудня, 26 июля. Давление в норме, легкий бриз и почти безоблачное синее небо. Здравствуй Реченск, дорога к морю.