— Ты куда?
— Ждите. — «Джип» заревел и стал взбираться вверх по склону.
Я посмотрел на Димку, его губы испуганно тряслись, парень был бледным, готовым упасть в обморок.
— Ты как?
— Страшно, — стуча зубами ответил Хвалей.
— Держись, Димка, — я обнял друга за плечи, — все плохое прошло.
— Или начинается…
Вернулся Кирилл, без машины. Автомат и сумка с припасами висела у него на плече. Гнеденок коротко пояснил:
— Сбросил с обрыва. Долго летела, там, до воды, не меньше сорока метров.
— Почему ты помог нам?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Что я еще мог сделать? Мы в такое дерьмо вляпались. — Он поправил на плече сумку. — Пойдем, надо убираться отсюда.
— Дядя солдат, а вы взаправду убили того человека?
— Нет, он уехал, такого человека сложно убить, — хмыкнул Кирилл и протянул мне пистолет.
— Возьми, пригодится. Пошли.
Мы сошли с дороги в лес и двинулись по течению реки. Стало быстро темнеть…
Кирилл подбросил в костер несколько веток, в ночное небо взметнулись рубиновые искры. Блики пламени осветили: хмурое, серьезное лицо Гнеденка, его желтую майку, как он выразился: «желтый — цвет ведущего»; Димкину спину, свернувшегося калачиком, жмущегося во сне к костру.
— Я сам вызвался на поиски, когда узнал что вы живы и скрываетесь.
— Раньше думал, что погибли? Когда мы удирали, в машине, по радио случайно услышали песню, которую ты заказал за упокой наших душ. — Я отхлебнул из горлышка самогона, передал бутыль Гнеденку. Пили не для хмеля, а чтобы согреться.
На лице Кирилла мелькнула улыбка.
— Песня хорошая, заказал для вас от чистой души. Если слышали, значит жить долго будете. «Калинов мост», моя любимая группа…После учений, когда все вернулись в роту, нам объявили, что с вашим отделением произошел несчастный случай. Сказали, что все погибли, кроме Маркулиса.
— Ты поверил?
— В нашей жизни чему только не поверишь, брат Горацио, и ты бы поверил. А на другой день, сержантов собрали в кабинете Оганесяна и сказали, как выразился Лукашевич: «чистую правду». — Кирилл отхлебнул, отдал бутылку. Поднял с костра веточку и прикурил от уголька.
— В чем заключалась чистая правда?
— Что у тебя, как у бойца, привыкшего нарушать воинскую дисциплину, поехала крыша, а слабовольный Хвалей поддался твоему влиянию, короче — вы пошли на преступление.
— Преступление? — Я поставил бутылку на землю, зажал туфлями. Плохую обувь носят профессора, для дальних переходов не годится. Бежевые туфли превратились в черные, а правый носок запросил каши.
Гнеденок выпустил дымовое кольцо.
— Сказали, что вы расстреляли из автоматов все отделение и пустились в бега. В тот же день, на ваши поиски отправили всех сержантов. Меня пристегнули к Маркулису.
— Даже не верится, что ты его пристрелил.
— Максим, не поминай лихо, — лицо Кирилла скрылось в сигаретном дыму. — Это Димка на меня повлиял, не ожидал его таким увидеть. Возлюби ближнего как самого себя, но не будь близок с кем попало, — хихикнул Гнеденок, с хрустом потягиваясь. — Возле реки и заржаветь не долго… Ночи холодные и короткие… Нам надо разделиться, — он выпустил в меня струю дыма, хитро подмигнул… — Разделиться, — повторил Кирилл, запрокидывая голову к звездному небу, в котором гасли танцующие искры…
Нам повезло с Кириллом: мы избавились от пленения и на какой-то срок от преследования. В Реченске, я купил одежду для Кирилла и две бутылки водки. Водку, предприимчивый Гнеденок презентовал машинисту и капитану баржи — человеку в двух должностных лицах. Баржа, доверху груженная бревнами и пропахшая сосновым лесом, шла с грузом вниз по реке. В относительной безопасности, мы добрались до старенького поселка с вызывающим названием — Тмутаракань, единственной достопримечательностью которого был деревообрабатывающий комбинат. В поселок прибыли ночью и не задерживаясь пересекли, сопровождаемые лаем собак и усталым треньканьем балалайки. Кто-то пытался вывести: «Светит месяц, светит ясный». Месяц призывали напрасно: он не светил, небо было наглухо зашторено тяжелыми дождевыми облаками. Недалеко от поселка, в неглубоком овражке, разбили лагерь, развели костер. Димка отказался от ужина и повалился спать…
— Мое дезертирство даже для меня неожиданно, — признался Кирилл. — Для нас же лучше, если разделимся и разбежимся в разные стороны. Вы к морю? — Разговор происходил в шалашике, который стоял на барже, поверх бревен.
— Да, всегда мечтал посмотреть на море и если понравится остаться.
— У тебя там родственники?
— Какие родственники? — скривился я.
— Понял, извини. А я леса люблю — зеленое море. Вода мокрая и холодная — брр.
— А вы куда, дядя солдат? — Димка упорно не называл Гнеденка по имени. Он его не помнил.
— Я? — смущенно перепросил Кирилл разглядывая Димку.
О наших бедах, приключениях и превращениях я уже успел поведать. Гнеденок никогда бы не поверил мне, если бы не видел перед собой Димку.
— Не знаю, на восток, в Сибирь-матушку махну, в добровольную ссылку, — он коротко хохотнул. — В лесу жить буду, — Кирилл похлопал по бревенчатому полу, глубоко вздохнул, — и таких красавиц, в щепки превратят. Воздух какой здоровый, а? — Кирилл посмотрел на меня:
— А ты что будешь делать?
Я пожал плечами:
— Не знаю, но лабораторной обезьянкой быть не хочу. С меня достаточно.
— И с меня. — Он постучал по голове, — нет Максим, нас если и зомбировали, то не очень. Я помню, как на ночь заставляли одевать наушники, а оттуда, под легкий музон, женщина читала устав. Нам объяснили, что так легче всего запоминать информацию. Конечно, все быстро засыпали, возможно потом и меняли пластинку, но я ничего не помню. Да, пару раз нам какие-то уколы сделали, от одного я отрубился на пол часа. — Кирилл пощупал голову, наклонил ко мне. — Посмотри, никаких штекеров не видно?
— Да пошел ты…
— Нет, ты посмотри внимательнее, есть ли какие хирургические вмешательства?
— Никаких, — подтвердил Димка, внимательно осмотрев голову Гнеденка.
Кирилл зевнул.
— Я сегодня рано встал, вы как хотите, а я баюшки. — Он растянулся в шалаше, выставив наружу ноги.
— Спи, — я принялся собирать остатки снеди в сумку.
— Димка? — позвал я.
Парня рядом не было. Я вылез из шалаша. Хвалей стоял возле борта и смотрел в темную воду, как тянется к барже черная полоса в которой отражаются крутой берег и треугольные вершины сосен. Димка услышал мои шаги и оглянулся.
— Что будет, если я прыгну в воду?
— Ничего не будет, — я подошел ближе. Димка поднял руку и я замер. — Ты хочешь это сделать?
— Не знаю, — Димка перекинул ногу через борт. — Я не знаю, что мне теперь делать.
— Это самый легкий выход… Димка!
Хвалей прыгнул. Я бросился вперед, и каким-то чудом ухватил за край майки. Майка задралась, начала медленно соскальзывать. Димка что-то кричал и брыкался, я перехватил его за руку и перетянул обратно. Мы упали на бревна. Димка обессилено откатился в сторону.
— Ты прав, — пробормотал он, — это слишком просто.
— Ты что, с ума сошел?!
— Да! — закричал Димка и попробовал вскочить на ноги, я повалил его обратно.
— Отпусти меня! Отпусти меня! — продолжал кричать Димка. — Кто ты такой?! Я хочу домой! Отпусти меня! Я хочу домой! Домой!
Я подмял Хвалея, поймал взгляд широко раскрытых, испуганных синих глаз.
— Разве ты забыл кто я? Такой же как и ты — сирота-одиночка. Обезьяна.
— Да, мы обезьяны. — Димка перестал сопротивляться. — Я забыл, что читал в тетради о том, что и ты был обезьяной, — он улыбнулся, выпростал из-под меня руку, потрогал переносицу.
— Блин, очки упали в воду. — Хвалей щурясь повертел головой.
— У тебя очень плохое зрение?
— Минус четыре. Отпусти, прыгать не буду.
Мы поднялись. Димка щуря глаза рассматривал баржу.
— Блин, как жаль. Теперь рядом с тобой будет полуслепая обезьяна впадающая в маразм, — он рассмеялся.
— Прочитай стихотворение про жирафа, — попросил я переводя разговор на другую тему.
— Про какого жирафа?
— «…далеко, далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф», — вспомнил я строчки, которые Хвалей читал вчера Юле.
Димка покачал головой.
— Я такого стихотворения не знаю, а песенку про жирафа спеть могу: «До чего же хочется братцы, на жирафе, на большом покататься…», — тонко запел он.
— Господи, — прошептал я, — у него голос ломается, как у подростка…
Димка перевернулся на спину, пламя костра осветило измученное лицо с грязными разводами на щеках. Он хмурился, под закрытыми веками неспокойно бегали зрачки. Я подкинул хворост, пламя жадно заурчало и взметнулось выше. Димка смешно причмокнул, на губах заиграла улыбка. В углях громко треснул сучок, лицо Димки омрачилось. Я перевел взгляд на мерцающие, рубиновые россыпи углей, метущееся, ненасытное пламя и клубящееся облако дыма. Облако загустело, сформировалось и стала напоминать череп дракона. На короткий миг, на меня взглянули пустые глазницы, в них промелькнула лиловая вспышка. Я инстинктивно закрыл глаза.
Когда открыл…
Непонимающе долго смотрел на тлеющие угли, с трудом соображая где я и почему здесь оказался. Ответа не нашлось.
Рядом спал Димка. Я улыбнулся, перевел взгляд на пустую бутылку: ощущение от легкого звона в голове, что не обпился, а обкурился. Глухо стоная, разминая затекшие члены, я поднялся. Под ноги упала тетрадь. Матерясь, я поднял её, открыл последнюю страницу. В глаза бросилась надпись сделанная крупными, корявыми буквами: «Не оставляй меня и помни, что я всегда тебе верил. Дима».
— Бляха муха, — прошептал я, садясь на место и начиная листать тетрадь. Куда пропал Кирюха? О чем мы с ним говорили?
— Кирилл, — прошептал я оглядываясь по сторонам. В овраге холодный полумрак, на траве дрожат тяжелые капли росы, нет примятых следов, свидетельствующих что кто-то поднялся наверх.
— Кирюха…Куда ты подевался, дракон тебя забодай…?