дственную душу. Разве не согласен?
— Ты права, — согласился Алексей со вздохом, — дурак твой шеф.
— Да катись он… Мне назад пути нет.
— А что впереди?
— В личном плане? Пока не знаю. Никого на примете нет. — Коротко рассмеялась. — Ну вот, видишь, какая я нехорошая? Да еще не все знаешь. Я тебе только краешек своей жизни показала. А ты клянешься в вечной любви. Лезешь в капкан. Ладно, не переживай, прощаю.
— Не надо меня прощать. — Алексей поднялся и пересел к Алене на нары. Нашел рукой ее голову, стал бережно перебирать легкие волосы. — Какая ты ни есть, — заговорил тихим, проникновенным голосом, — а прирос я к тебе за эту неделю так, что оторвать можно только с мясом. У меня пустовало сердце. Оно всегда кого-то ждало. Вот кедровый орешек заваляется где-то в сухоте и лежит себе, ждет часа. Потом попадет во влажную почву и прорастет. Так и я. Дождался своего часа и ожил душой. Ты меня разбудила к жизни. Большое это счастье — любить. Даже без взаимности.
Алена усмехнулась под его рукой.
— Синдром стареющего мужчины?
— Возможно, — покорно согласился он.
— А если бы вместо меня оказалась другая? Тоже бы орешек пророс?
— Не знаю, — вздохнул он. — Может, и пророс бы. Но пришла ты.
— Свалилась на твою седеющую голову, — уточнила она.
— Свалилась. И за эти дни мы с тобой столько всего вместе пережили, что другим хватило бы на целую жизнь. Разве не так?
— Да, приключений было предостаточно. Даже с избытком.
— И теперь мы повязаны с тобой крепкими веревками. Согласна?
— Но в личном плане я — свободна, — строго предупредила она. — Ты об этом знай и всегда помни.
— Знаю. Живи как хочешь и с кем хочешь. Но душой я всегда буду рядом с тобой. И пути мне назад тоже нет. И не будет.
— Это твой вопрос, — суховато отозвалась Алена и хотела вывернуться из-под его руки, но он не отпустил. Бережными прикосновениями ласкал ее щеки и шею.
— Я понимаю умом, — говорил он доверительно, как бы размышляя вслух — ты еще такая молодая, а я пожилой мужик. И что мы сильно разные. А вот ничего с собой поделать не могу. Ты мне разрешишь надеяться?
— На что? — осторожно осведомилась она.
— Что когда-нибудь будем вместе. Не рядом, а вместе. Поняла?
— Ты — романтик. Но то, о чем мечтаешь, маловероятно. Пойми это.
— Понимаю. Но надеяться-то можно? — Упрямо гнул свое.
— Надейся. Как жить совсем без надежды? Пусть даже неосуществимой. Надежду я отнять не могу. Это жестоко.
— Спасибо, — растроганно прошептал Алексей.
— На здоровье, — в тон рассмеялась она и, ощутив его горячую ладонь на своей груди, возмутилась горячим шепотом. — Ой, Алексей, что ты со мной делаешь? Зачем ты опять заводишь меня? Я же не бесчувственная чурка. Отпусти. Слышишь? Мы же договорились.
— Милая моя Аленушка, — горячечно зашептал он, — можно я рядышком с тобой полежу? Напоследок.
— Тебя пусти, так ты…
— Я буду смирный-смирный. Вот увидишь. — Его заливал нахлынувший жар. Враз пересохли губы, и сердце готово было вырваться из груди.
— Ну ладно, — выдохнула она жертвенно. — В случае чего — прогоню.
Прижался к ней, нашел жадными губами ее теплые губы и прильнул к ним, как истомленный жаждой к чистому источнику.
— Ой, Алексей, что ты делаешь… Мне же завтра — к врачам…
— Я буду нежно-нежно…
— Попался бы мне такой муж, — в изнеможении выдохнула она под его ласками. — Свалился на мою голову, ненасытный…
Алексей плотно прикрыл за собой дверь избушки, вскинул на плечи рюкзак, нацепил лыжи, снял с гвоздя ружье, подхватил каек и заспешил к Алене, которая ждала его поодаль от навеса, уже полностью собранная в дорогу. На ногах у нее были обутки Алексея с его же лыжами. Еще Алексей предложил ей поверх шубки надеть белый маскировочный халат, чтобы колючими ветвями не испортить дорогой мех, но она решительно отказалась. „Не хочу выглядеть пугалом“. „Да кто тебя тут увидит?“ „Все равно мне будет противно в этом грязном халате“. Так и не уговорил. Только суконные рукавицы-верхонки поверх изящных перчаток она все-таки натянула, чтобы руки не зябли. Ожидая Алексея, Алена, щурясь от солнца, рассеянно оглядывала окрестности.
— Ну что, попрощаемся с избушкой? — спросил Алексей.
— Я уже попрощалась. Мысленно.
— А я еще нет. — И он поклонился зимовью. — Спасибо тебе, избушечка, за приют и тепло. Ты согревала не только тело, но и душу. Не скучай, я скоро вернусь. — После этого он обернулся к Алене, молча наблюдавшей за ним со снисходительной улыбкой. — Не хочешь еще раз за речку глянуть?
— Уже поглядела.
— Хорошо место запомнила?
С недоумением глянула на него.
— Зачем?
— А на всякий случай. Мало ли что тут может со мной статься. Случайно наеду лыжами на чело берлоги, медведка осердится и заломает меня.
— Не наезжай на медведей, и будешь цел.
— Не я наеду, так на меня наедут. Те же волчки.
— Нет уж, пусть с тобой ничего не случается. Веди себя разумно и не суйся ни к медведкам, ни к волчкам, ни к дурным людям. Помни: я жду тебя в городе до июня. Но ты постарайся раньше.
— Буду стараться. Чтобы поскорее увидеть тебя. Вот какой я нехороший. Еще не расстались, а уже начинаю скучать.
— Скорее приедешь, скорее увидишь.
— Ясно. Тогда помели?
— Помели. Только не очень быстро.
Припорошенная снегом лыжня была не слишком скользкая, лыжи по ней катили мягко и бесшумно. Алексей шел впереди, поминутно оглядываясь: как там Алена? Но она оказалась способной ученицей, и довольно уверенно скользила за ним, не притормаживая кайком на коротких горках. Впрочем, особых перепадов высот здесь не было. Турга стремилась к Пыже плавно, без заломов и водопадов, так что катиться вниз, не прилагая больших усилий — сплошное удовольствие. Оглядываясь, Алексей видел раскрасневшуюся Алену и, судя по ее лицу, ей нравилась эта вынужденная прогулка.
Алексей чуть прибавил ходу, и успевал по пути подправлять петельки на жердях и обихаживать редкие капканы. Дымок облаял несколько белок, но хозяин стрелять их не стал, и кобель потрусил по лыжне, не сворачивая больше в глубокие сугробы. Нерабочее состояние хозяина передалось ему, и умная собака больше голоса не подавала.
До Базовой избушки добрались без приключений к часу дня. Алексей сразу затопил печку и поставил чайник. Алена сняла шубку и обсушивалась перед печкой. Лицо ее так и светилось от новых впечатлений.
— Какая прелесть — здесь кататься, — говорила она, блестя глазами. — Будто и не катишься, а плывешь. Сроду такого наслаждения не испытывала. И ни чуточки не устала. Наоборот, какую-то свежесть в себе почувствовала. Меня прямо всю распирает и от катанья, и от тайги, и от погоды. Все чудно!
— Я рад, что тебе понравилось, — улыбался Алексей, — а вообще из тебя бы добрая таежница получилась. Иди ко мне в напарники. Будешь тут лесной феей.
— Вот если на горки будешь затаскивать — подумаю.
— Конечно, буду. Куда я денусь! — сказал Алексей, разливая чай. — Только согласись. На любую гору затащу.
— В другой раз. Сначала домой съезжу, — размягченно улыбалась Алена.
— Представляю, как тебя домой тянет, — посочувствовал Алексей.
— Хочется поскорее маму увидеть, успокоить ее. Она там, бедненькая, вся изболелась за меня. Сижу, как на иголках. Встала бы и побежала. Сил нет терпеть. Мы скоро выходим?
— Попьем чаю, пять минут посидим перед дорожкой и — в путь.
— Нам еще долго идти?
— С полчаса. Вверх по Пыже. Потом поднимемся на высокий, крутой берег. Там — лесовозная трасса. По ней, с лесосек, возят хлысты в Иогач. Дожидаемся лесовоза и на нем — в поселок.
— Скорее бы, — мечтательно сощурилась Алена.
— Успеешь, — проговорил он задумчиво. — Теперь насчет акклиматизации. Уши закладывало, когда спускались?
— Да, было. А что?
— Мы теряли высоту. Почти километр сбросили. До поселка еще метров пятьсот по вертикали вниз. Так что еще будет уши закладывать, когда поедем на лесовозе. Но это — акклиматизация организма. А есть и психологическая.
— И как она проходит?
— Сложнее. Понимаешь, то, что высоко в горах тебе кажется справедливым и логичным, внизу может вызвать сомнение. На себе испытал.
Алена насторожилась.
— К чему ты клонишь?
— Да все к тому же. Ты уверена, что мы верно поступили с мешочком?
— А ты, вижу, засомневался?
— Речь не обо мне. Я сделаю так, как ты скажешь. Лишь бы сама была уверена, что делаешь правильно. И не засомневалась бы в городе.
— Сейчас уверена, — сказала Алена твердо. — Думаю, останусь при этом мнении и в городе. После психологической акклиматизации.
Коротко кивнул.
— Ну что ж, ладно. И все равно, для гарантии, черкни мне из города письмишко. Так, мол, и так, поправляюсь, чувствую себя лучше. И я пойму, что все нормально. Договорились?
— Хорошо, письмо будет. А на какой адрес посылать?
— Иогач, Солину.
— Жена не заревнует?
— Может, даже зауважает. — Усмехнулся невесело и поднялся. — Ну, все. Одеваемся и выходим. Готова?
Алена быстро поднялась, надела шубу и отчего-то замешкалась. Пытливо заглянула ему в лицо.
— Алексей, тебя, вижу, гложет совесть. Не мучайся. Мы взяли у жуликов. Если б ты знал, что они творят…
Положил ей руки на плечи и, поправляя капюшон шубы, мягко улыбнулся.
— Я о них не думаю. Я думаю только о тебе.
— Акклиматизируешься в поселке и забудешь про меня, — улыбнулась она.
— Исключено. Но писать тебе о своих чувствах не стану. Из конспирации. — Взглянул на часы, озаботился. — Все, пошли. А то не только на лесовоз, но и на вахтовый автобус не успеем. Он может пройти раньше.
Они скользили на широких лыжах по заснеженной Пыже. Небо над ними стелилось синее и чистое, без малейшего облачка и дымки. Солнце висело над горами, так щедро серебря снега, что слепило глаза. Путик замело напрочь, он совершенно не проглядывался, и Алексей торил новый вдоль берега, рядом с переходной волчьей тропой.