— Как бы не влюбиться?
Он комично помотал головой, всем своим видом выражая испуг.
— Нет! Только не это! — воскликнул с ужасом. И довольно рассмеялся. Ему нравилось собственное представление и то, что хоть как-то развеселил девушку. — Эй, смотри, что я принес! — продолжал он, и жестом фокусника поднял над головой руку, держащую за шейки дичь. — Свежайшие рябчики! Мы заварим такой буржуйский супец, какого не всякий новый русский пробовал. Только не говори, что не будешь есть. Ты этого не сделаешь. Обещай мне.
— Обещаю. Буду есть, — даряще улыбнулась Алена, показав ему белые, очень аккуратные зубки.
— Ты в этом уверена? — несло его.
— Да ну тебя. Хватит. Супермен нашелся.
— Пусть не супермен, но кое-что могу. — Он разделся, сел на чурку возле печки, лицом к Алене, и принялся ощипывать рябчиков. — Знаешь, когда я их для себя готовлю, то перья обдираю вместе с кожей. Возни меньше, хотя и вкус теряется. А для тебя сделаю все, как положено. Чтоб почуяла нежнейший смак. Потом в городе скажешь: «Ах, каких я в тайге рябков ела!»
— Алексей… — вдруг донесся до него ее скорбно-задумчивый голос, и он понял, что она не слышит его слов, а думает о чем-то своем. Он вопрошающе поднял на нее глаза и затаился в ожидании, уже наверняка зная, о чем пойдет речь. — Алексей, — проговорила она, — значит, это — охотничья избушка. Так? — и оглядывала стены своей неожиданной обители, будто увидела их впервые.
— Так, — кивнул он. — Я ее называю Купеческой. За теплоту и кедровый дух. Ее срубил охотник Наливайко, очень основательный мужик. В других избушках в окнах — мутная полиэтиленовая пленка, а тут настоящее стекло. Это ж как осторожно надо нести стекло по тайге, чтобы не разбить!
— Ясно, — нетерпеливо перебила Алена, — а где эта избушка находится?
— На Телецком озере была?
— Конечно. И не один раз.
— Знаешь, где там турбаза?
— Мы на ней отдыхали.
— Так вот, если от турбазы переплыть на другой берег озера, будет поселок Иогач. От поселка в горы идет лесовозная дорога. По ней ехать сорок километров. Потом двенадцать километров идти на лыжах по реке Пыже. Там стоит моя Базовая избушка. Большая, просторная. Баня есть и даже погреб. От Базовой избушки шесть километров вверх, к гольцам — и будет Купеческая.
— Во-он где мы… — протянула унылым голосом.
— А ты думала — где?
Она не ответила на его вопрос, помолчала и вдруг попросила:
— Расскажи, как я к тебе попала.
— Сама-то что-нибудь помнишь?
— Конечно, помню, — произнесла с горьким вздохом. — Мы летели, а за окном был такой дичайший туман, что просто ужас. Вообще ничего не видать. Сначала я даже не боялась. Думала, есть же в кабине какие-то приборы, они все показывают. Потом вышел молодой летчик и стал что-то говорить охранникам. Они не соглашались, мотали головами. Я сидела сзади, в конце салона, и не слышала, о чем они говорили, но поняла, что дело плохо. Охранники так нервничали, глаза испуганные…
А маленько погодя к нам вышел другой летчик. Пожилой, усатый такой. С охранниками он не разговаривал. Сразу прошел ко мне. Спросил: «Не озябла?» Говорю: «Чуточку». Он натянул мне на шапку капюшон, застегнул пуговицу и велел боком лечь на сиденье. Благо, рядом пустое было. Рукой прижал. «Так и лежи». Я хотела подняться, а он погрозил мне пальцем, дескать, не смей. И ушел… А потом… потом сильно тряхнуло, вверху что-то затрещало. Ну, я прижалась к сиденью, вцепилась в него руками… Наверно, от страха потеряла сознание. Как в черную яму провалилась. Ничего больше не помню.
— Что за охранники? — спросил Алексей.
— Ну… охранники и все… Нынче без охраны вообще не летают. Везде ужасная обстановка. Грабежи, разбои, угоны… Сам знаешь.
— Там же вас пятеро было? Вместе с летчиками.
Его осведомленность поразила Алену. Она изумленно округлила глаза.
— Да, пятеро. А ты откуда знаешь?
— Знаю. Кого же там охраняли? Уж не тебя ли?
— Нет, не меня. К сожалению. Я — всего лишь пешка.
— Да? А я думал — путешествующая принцесса. Из каких-нибудь эмиратов.
— Должна тебя разочаровать. Не принцесса и не из эмиратов.
— Ну и ладно, — легко утешился он, — пусть будет пешка.
Алексей ощипал рябчиков, опалил на воле, чтобы в избушке не пахло жженым пером, выпотрошил, промыл и поставил вариться. Вытерев руки, сел к столу, задумчиво глядел на Алену.
— Я жду, — молвила она.
— Короче, так… — заговорил он, тяжело вздохнув. — Мы с Дымком только коозунский перевал вывершили, и тут в небе — гул. Совсем близко. А туман плотный, ничего не видать. Потом — какой-то грохот. И — тишина. Веришь, волосы под шапкой зашевелились. Понял: вертолет за Чедор зацепился. Есть там гора такая, высокая, острая. Местная царица гор. Вертолет и скатился по ее склону к обрыву в ущелье. Завис над самой пропастью. Я-то сначала к Чедору помел, где звук оборвался, а Дымок, смотрю, левее берет. К вертолету меня и вывел. Точнее, к тому, что от него осталось. Зрелище, скажу тебе, не для слабонервных. Ну и тут усатый летчик из кабины вылезает ногами вперед, что-то тащит за собой. Вся щека в крови, рана рваная, глубокая. Меня увидел и говорит: «Сначала — девушку». Он тебя за капюшон волок из кабины. Велел мне оттащить тебя подальше от обрыва, а сам полез обратно — в вертолет. Сказал: «Там Вовка и еще двое». Вот почему я знаю, что вас там было пятеро. Ну, оттащил тебя, иду назад и тут, прямо на моих глазах, вертолет рухнул вниз, в ущелье. — Алексей горестно сморщился и в отчаянии махнул рукой. — Видать, центр тяжести переместился, когда он забрался внутрь. Я еще говорил ему: нужна веревка или трос, чтобы закрепить вертолет, он ведь едва держался на краю. Дунь ветерок и унесет. Но летчик меня не слышал. Видать, едва живой был, плохо соображал.
— Он меня и спас, — прошептала Алена сквозь накатившиеся слезы.
— Короче, боец был, — сказал Алексей и поднялся. — Пойду покурю, а ты тут проплачься, да успокойся. На волосок от смертушки была, но господь Бог не дал тебе сгинуть. Значит, жить будешь долго и счастливо. Ладно… Вернусь — станем обедать. Хотя напрасно мы этот разговор сейчас затеяли. Надо было подождать.
Вышел из избушки, закурил. В лунке, под кедром, лежал Дымок. Увидев хозяина, поднялся, потянулся на лапах и подошел.
— Ну что, никто к нам не идет и не летит? — спросил Алексей. — Я все жду: вдруг ты залаешь на кого-нибудь, а ты молчишь. — И поглядел в небо, в его чернильную синеву, которую можно увидеть только высоко в горах. Солнце сияло над кедрами, серебря снега, и тишина стояла ласковая, благостная. «Не летят что-то спасатели», — озаботился он. Глянул в низовья, куда уходил, едва угадывающийся под выпавшим снегом путик, но и там — первозданный покой в снежной перенове. Настроение было пасмурное, в отличие от природы, но нашел силы одернуть себя: «Не впадай, Леха, в панику. Все проходит, и это пройдет, как сказал кто-то мудрый. Сам взбодрись, и гостью утешь».
В избушку вернулся с ясным лицом.
— Погодка — прелесть, — энергично заговорил он. — Небо синее-синее. И солнышко светит. Выше нос, Алена. Придут твои спасатели, никуда не денутся. Все у тебя будет хорошо. Вот увидишь. — Однако, его веселый тон никак не взбодрил девушку. Глубокая задумчивость сквозила в темных, неулыбчивых глазах, и она никак не отозвалась на его слова. — Ну что, сядешь к столу или поешь в постели? — спросил он мягко.
— Попробую сесть. Так надоело лежать…
— Это правильно, — похвалил Алексей, — будем с лежачего режима переходить на ходячий. А для этого тебе надо одеться. — Снял с гвоздя вязаный костюм, положил на нары. — Штаны самой, конечно, не надеть? — спросил и, не дожидаясь ответа, принялся осторожно одевать ее. Нашел свои запасные вязаные носки, надел ей на ноги. Стряхнул с ног валенки, в которых ходил в избушке, обул Алену. Сам довольствовался обрезанными резиновыми сапогами, найденными под нарами. Развернул девушку лицом к столу. — Теперь, вроде, подходяще. Ногу в колене не сгибай. Лучинки послабее гипса, учти. — Принес из-за печки подсохший костыль. — Придется походить с этой клюкой, пока нога не подживет. Не шибко красивый костылек вышел, зато крепкий и надежный.
— Это что, мне? — спросила растерянно и вертела в руках костыль, не зная, как его держать и как к нему приспособиться.
— Кому же еще.
Благодарно улыбнулась.
— Спасибо.
— На здоровье. Давай-ка, попробуй рябчиков. — Поставил перед нею парящую миску, а на середку стола водрузил мешочек с сухарями. — Жалко, вся мука в базовой избушке, а то бы лепешек напек.
Алена попила бульону и принялась за мясо.
— Какая вкуснятина, — проговорила она с удивлением. — Раньше слышала: рябчики, рябчики. Думала, как цыпленок. А вкус совсем другой, нежный-нежный. И аромат какой тонкий, деликатесный.
— Главное, больше ешь, скорее поправишься.
— Да я уж и так вспотела от еды.
— Не от еды вспотела, от слабости. Вон ты какая бледная, исхудалая. Ну ничего, я тебя тут откормлю. Розовенькая будешь.
— Как вон та? — лукаво кивнула себе за спину, где, на потолке, красовалась картинка с голой девицей.
Алексей пристыженно опустил глаза, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Он уже и раньше подумывал, что надо бы снять картинку, а потом махнул рукой: чего из себя святошу корчить? Висит и пускай себе висит. Да он уже и привык к ней.
— Повесил, чтобы не одичать, — принужденно усмехнулся. — И еще помнить: где-то есть красивые женщины.
— Ее вид тебя согревает?
— Конечно. Посмотришь на приятную фигуру — и жить веселей становится. А то иной раз навалится такая тоска, хоть волком вой. А что, разве она не красивая?
— Тебе виднее, — осторожно сказала Алена.
— А тебе она не глянется?
— Это дело вкуса.
— Понятно. Со вкусом у меня не все в порядке. Ты ведь это хотела сказать? Спорить не буду. Но если бы знал, что ты тут появишься, убрал бы ее, а то неловко. Кстати, когда я услышал на перевале гул вертолета, сильно удивился. Там нет никаких трасс и вообще никто не летает. Как вас туда занесло?