– Очень просто. Ты после работы направлялась домой, а я шел за тобой на некотором расстоянии.
– Шпионил, да?
– Выбирайте слова, Маргарита Михайловна! Не шпионил, а оберегал вас.
– От кого же, интересно узнать?
– Как от кого? От хулиганов, конечно.
– А если их было бы много? Кстати, в нашем дворе они тоже есть.
– Ничего страшного. Я раньше боксом занимался.
– А почему бросил?
– Это печальная история.
– Расскажи.
Игорь тяжело вздохнул. Воспоминания были не из приятных.
– Возвращались мы как-то с футбола, я и двое моих друзей. Проходили мимо пивной и повздорили со шпаной. Силы были неравны. Нас трое, а их пятеро, все при ножах. Полоснули меня по руке, задели сухожилие. Несколько месяцев не тренировался, а потом списали меня.
– Не жалеешь?
– Сначала жалел, а теперь уже нет. Авиация интересней. Я ведь хочу не только летать, но и самолеты создавать.
Минуту они стояли молча и смотрели друг на друга. Вдруг он взял ее за плечи и потянул к себе.
Но она решительно отстранила его руки, быстро открыла дверь, взяла корзину с бельем и вместо «до свидания» сказала то, что потом повторяла чуть ли не каждый день:
– Званцев, ты несносен!
Теперь он приезжал в Москву на выходные не только для того, чтобы увидеть мать. Правда, первое время долго гулять у них с Ритой не получалось. Она готовилась к защите диплома. Зато после нее такая возможность представилась. Он встречал ее у входа в университет, и пока она спускалась по лестнице, невольно любовался ею. На Рите было знакомое ему платье из темно-синего крепдешина в мелкий цветочек. Ее темные, густые, спадающие до плеч волосы развевались на ветру.
– Поздравляю, товарищ адвокат Советского Союза! – сказал Игорь и протянул ей букет белых роз.
– Спасибо. – Рита рассмеялась и приняла букет.
Потом она помахала на прощание своим однокурсникам, теперь уже дипломированным юристам, и сообщила по телефону-автомату матери радостную весть.
Вслед за этим они с Игорем пошли гулять по Москве. Бродили долго, а июньская ночь все не наступала.
Их прощание на той же самой лестничной площадке третьего этажа получилось запоминающимся. Игорь обнял ее и крепко поцеловал. Она вырвалась, едва не выронила букет, испуганно смотрела на него, тяжело дышала.
– Скажи мне: «Званцев, ты несносен!» – в шутку произнес он.
Вместо ответа она влепила ему оплеуху.
Игорь потер щеку, взял ее руку и высказал самое главное:
– Выходи за меня.
Молодым выделили комнату в заводском общежитии. Но Игорь чувствовал, что Рите, дочери уважаемых родителей, привыкшей к шикарной квартире, которая в 1938 году была большой редкостью даже для Москвы, это не нравилось. К тому же в подмосковном городке ей, молодому юристу, негде было применить свои знания.
Больше всего такая ситуация не устраивала Софью Борисовну. Мало того, что старшая дочь выпадала из-под ее контроля, так еще и за зятем надо было присматривать. Нет, к Игорю она относилась хорошо. Он в ее понятии был типичным представителем новой, теперь уже советской молодежи: комсомолец, инженер, летчик-инструктор, нашел свое место в жизни, хоть и рос без отца.
А так ли? Об отце он почему-то никогда ничего не рассказывал.
Все обо всех знать, все контролировать! Член партии с октября 1917 года, Софья Борисовна Мещерская иного в своей деятельности не представляла ни в комиссии партийного контроля, ни у себя дома. Дворянка по происхождению, дочь генерала, она порвала со своей семьей ради революции, передового марксистского учения, которым увлеклась давно, еще будучи гимназисткой. Комиссаром в Гражданскую ей быть не довелось, но в состав московской ЧК она входила.
Сейчас, в тридцать восьмом году, когда враги народа то и дело обнаруживались даже в самых высших сферах, учет и контроль нужны были как никогда. Родные и близкие не исключение.
Выход из этого положения Софья Борисовна нашла.
В тот день Званцева вызвал к себе не кто-нибудь, а главный инженер завода Мазуркевич. Зайдя к нему в кабинет, Игорь обнаружил, что рядом с ним восседал секретарь парткома Трясогузкин, который во все дела совал свой нос.
Оказавшись в столь авторитетной компании, Игорь смутился. Причину вызова он не знал.
Если Трясогузкин неизменно был в полувоенной форме с орденом Красного Знамени на груди, то главный инженер Мазуркевич предпочитал гражданское одеяние, строгий темный костюм, белоснежную рубашку, галстук.
Он и начал первым:
– Игорь Николаевич, вас переводят на главную площадку завода в Москву.
– Как переводят? – удивился Игорь. – Я заявлений не писал, просьб не подавал.
– Разговорчики, Званцев! – подал голос Трясогузкин. – У нас военная дисциплина.
– Поверьте, мне очень жаль, но что поделаешь, – сказал Мазуркевич.
На этом разговор и завершился.
В душе Игорь был рад переводу, причем не только потому, что вернулся в Москву. Ведь там он попал в исследовательскую группу, которая занималась разработкой новых авиационных двигателей, в том числе и реактивных.
То, что к его переводу приложила руку Софья Борисовна, он понял быстро.
Уже на третий день работы на новом месте, когда Игорь зашел в квартиру тещи, она спросила:
– Ну и как вам новая работа? – Софья Борисовна неизменно называла Игоря на «вы».
– Я доволен, – ответил он и тут же поймал себя на мысли о том, что о его переводе знали только Рита и Антонина Васильевна.
В тот же день вечером Игорь спросил жену, говорила ли она о его переводе Софье Борисовне. В ответ Рита отрицательно покачала головой. Мол, нет, не успела.
Жить они стали у Антонины Васильевны. Две комнатки в коммуналке все-таки лучше, чем одна в общаге. Переезжать к Мещерским в шикарную трехкомнатную квартиру со всеми удобствами и прислугой Игорь не пожелал.
Жизнь шла своим чередом. Званцев увлеченно занимался авиационными двигателями, посещал аэроклуб, теперь уже Тушинский, как в студенческие годы.
Рита устроилась работать в районную прокуратуру. Конечно, коммуналка ей тоже была не по душе, особенно когда это касалось общей кухни и туалета. Но такие неудобства можно было перетерпеть хотя бы потому, что через день-другой она заходила к матери повидаться, принять ванну и отведать чего-нибудь вкусненького, что приготовила к столу домработница Клаша.
Рита пыталась руководить Игорем точно так же, как ею самой командовала Софья Борисовна. Но это у нее не особо получалось.
А иногда категорические решения принимал он.
– Ритка, на следующей неделе я беру тебя с собой в аэроклуб, – сказал как-то муж любимой жене.
– Это еще зачем? – удивилась она.
– Ты должна совершить прыжок с парашютом!
– С парашютом? Но я боюсь.
Игорь усмехнулся и проговорил:
– Повсюду только и слышно: «Комсомолец, на самолет!», а ответственный комсомольский работник, да еще и жена авиационного инженера, игнорирует этот призыв.
– Призыв касается самолета, а не парашюта.
– А если вражий снаряд угодит в самолет, что ты будешь делать?
– Званцев, ты несносен! – заявила Рита.
– Да не бойся ты, я буду на подстраховке, – успокоил ее он.
Рита все-таки прыжок совершила и была безмерно счастлива.
Антонина Васильевна по-прежнему преподавала немецкий в школе, дома вела хозяйство. Отношения с Ритой сложились самые нормальные. Более того, жена сына проявила интерес к изучению языка Шиллера и Гете. Антонина Васильевна ей в этом помогала.
Все обрушилось в один день.
18 августа, День воздушного флота СССР. Для Игоря Званцева это был праздник наравне с 7 Ноября и 1 Мая. Этот день был выходным по шестидневке, и тысячи жителей крупных городов поспешили на аэродромы, чтобы своими глазами увидеть и оценить авиационные достижения первой в мире Страны Советов.
Главным, безусловно, был воздушный парад в Тушино. Посмотреть здесь было на что: головокружительный пилотаж лучших летчиков страны, групповые парашютные прыжки спортсменов ОСОАВИАХИМа с огромных «АНТ-9» и «АНТ-14», мощные дирижабли, пролет самолетов строем, изображающим слова «ЛЕНИН» и «СТАЛИН», воздушные шары с портретами их и других руководителей партии и правительства. Завершился парад высадкой многочисленного воздушного десанта.
В приподнятом настроении Игорь возвращался из Тушино домой. Точнее сказать, не домой, а к теще на пирог в честь праздника. Он поднялся на знакомую площадку третьего этажа и хотел было нажать кнопку звонка, но передумал.
Рита накануне слегка подвернула ногу и в Тушино ехать не решилась, осталась у матери. Игорь решил привезти ей оттуда подарок – букет полевых цветов, собранных собственноручно. А раз так, то в квартиру надо войти незаметно, встретившись с ней, достать из-за спины букет и вручить его, конечно же, вместе с поцелуем.
У Игоря был свой ключ от квартиры Мещерских. Он осторожно вставил его в замочную скважину, повернул, открыл дверь, вошел и тихо прикрыл за собой створку.
Званцев сделал пару шагов и услышал, как в комнате разговаривали Софья Борисовна и Рита.
– Мама, а ты уверена?
– Уверена, у меня точные сведения.
– От кого?
– От работника нашего посольства в Праге. Отец твоего ненаглядного Званцев Николай Порфирьевич жив-здоров, да еще полковник чехословацкой армии.
Рита молчала, а Софья Борисовна продолжила:
– К тому же он дворянин по происхождению.
– Мама, но ведь и ты…
– Да, но это совсем не одно и то же. Я отреклась от своей семьи и не боюсь об этом говорить. А твой муженек скрыл, что его отец эмигрант, да еще в прошлом царский офицер.
– Может, он и не знал?
– Не знал? А ты заглядывала в их семейный альбом?
– Нет.
– Что же ты так? Родственников своих надо знать. А я вот два дня назад заходила к его мамаше, и пока та колдовала на кухне, полистала их семейный альбом. Там фото его отца в форме офицера царской армии.
– И что? Хранить фото отца – это преступление?
– Молчи! – Софья Борисовна повысила голос. – В альбом вложено письмо отца сыну. Датировано оно пятнадцатым апреля этого года. Ты продолжаешь утверждать, что он ничего не знал? Но это еще полдела. Кто-то же письмо это ему передал. Оно пришло не по почте. Значит, у него есть связь с капиталистическим миром, с нашими классовыми врагами.