понимаем, что видим, считываем это на разных уровнях восприятия. У каждого из трех балетов Чайковского своя индивидуальность: «Лебединое озеро» – вариация на тему немецкого романтизма, балет, подобный цветку, цветущему лишь ночью; «Спящая красавица» – французская сказка; «Щелкунчик» – фантасмагория немецкого автора во французской обработке (балет основан на переложении сказки Гофмана Дюма-отцом). Но в каждом из этих балетов решается судьба возлюбленных – и решается в чередовании церемоний и праздников, именин и балов, помолвок и свадеб, в ходе знакомых нам ритуалов инициации, через которые мы проходим в повседневной жизни. Может быть, потому и сами эти балеты тоже стали ритуалами инициации для балетоманов.
«Лебединое озеро» – непревзойденный образец трагического романтического балета и отличный выбор для первого свидания с искусством. Его исполняют все классические балетные компании (по крайней мере, должны исполнять). В глазах публики неустойчивая «гибридность» Одетты, ее непринадлежность ни к миру людей, ни к миру птиц, делающая ее антропоморфной загадкой, и есть главное в балете, его суть. «Спящая красавица», которая начинается с королевских крестин и подготовительной суеты над списком приглашенных, – не что иное, как тисненое приглашение в зачарованное царство балета. Для ценителей этот балет – квинтэссенция классического танца, иерархическая структура, которой балетная труппа демонстрирует иерархию своего «царства» – от кордебалета до солистов и прим. Что до «Щелкунчика», для многих детей по всему миру этот балет становится первым в жизни – рождественским подарком, произведением искусства, словно сделанным специально для них, в то время как для родителей он наполнен скрытыми смыслами.
Три двери, ведущие к трем мирам, и все три – воплощение одной темы, первой и простейшей в классическом танце: поиска равновесия. От симметрии первой позиции – вес, приподнятый и распределенный вдоль единственной вертикальной оси – до всех последующих движений и па, тело балетного танцора находится в равновесии, а его энергия тщательно сдерживается. Цель классического балетного образования – минимизировать те моменты, когда баланс теряется, а ускорение делает движение неуправляемым. Но по мере того, как танцоры крепнут и становятся смелее в своем стремлении к быстроте, силе, проецируемой изнутри вовне, и кажущейся спонтанности, они могут терять равновесие и должны учиться восстанавливать его – иначе падение неминуемо. Изящная самокорректировка, восстановление баланса без опоры – эти видимые способы вернуть равновесие восхищают нас, так как свидетельствуют о мастерстве, проявляющемся даже под давлением. Мы ценим эти соскальзывания в бездну, за которыми следует самоспасение. Американская балерина Сьюзен Фаррелл прославилась своими несовершенными пируэтами; она вращалась, словно скользя по кромке водоворота, уносимая музыкальным течением. Мы все рискуем в жизни, иногда это оправдывается, иногда нет; вот и танцоры балета рискуют. «Это основы теории танца, – пишет философ-трансценденталист Ральф Уолдо Эмерсон в своем эссе «Красота», опубликованном в 1860 году в сборнике “Нравственная философия”[22], – постоянно восстанавливать утерянное равновесие, но не резкими, угловатыми движениями, а сглаженными, незаметными».
Бурлящая эмоциями и тревогой, полная невыразимой красоты и пронизанная страхом, музыка Чайковского отражает его собственный опыт борьбы между светом и тьмой. В ней есть место и радостным объятиям, и неумолимому зову бездны. Биограф Чайковского Познанский пишет о его крайней эмоциональной нестабильности, нашедшей блестящее отражение в его искусстве: «Поиск равновесия был для него жизненной необходимостью». Мы знаем, что этот мотив присутствует в «Лебедином озере», где Чайковский безмолвно сопереживает сюжету, к которому сам приложил руку – сюжету, в котором герои обретают, но тут же теряют надежду найти равновесие, подобно тому, как сам Чайковский лихорадочно пытался «выправить» свою жизнь вступлением в брак, но – безуспешно. (8)
В «Спящей красавице» бой за судьбу Авроры ведут две феи – Сирень, дарящая жизнь, и Карабос, отнимающая ее. Чайковский связывает эти два антипода одной тональностью, но если доброте Сирени соответствует ми мажор, то злобная Карабос представлена ми минором. Этим композитор как бы пытается сказать, что нашей судьбой управляют равно мощные силы – удача и неудача, между которыми мы вечно колеблемся. Тему равновесия блестяще выразил в танце хореограф Мариус Петипа, с которым Чайковский сотрудничал в постановке «Спящей красавицы». На шестнадцатилетии Авроры звучит «Розовое адажио», и Аврора танцует с четырьмя принцами; она выполняет серию сложных балансов на пуантах, словно стоя на краю пропасти – это символизирует ее жизненный рубеж, ведь она должна выбрать мужа. Но она не успевает это сделать, так как укалывает палец, и лишь через сто лет суженый сам находит ее. Как всем нам предстоит рано или поздно узнать, неудачи и несчастья порой приводят к более счастливому концу, такому, какой мы себе и не представляли.
В «Щелкунчике» тема утраченного равновесия возникает снова, но уже в более привычной домашней среде. Когда после успеха «Спящей красавицы» Чайковскому заказали музыку к этому балету, сюжет вызвал у него сомнения. «Щелкунчик» должен был стать второй частью вечерней программы, которую открывала одноактная опера «Иоланта». Оба произведения композитор сочинял одновременно, и работа над «Иолантой» доставляла ему огромное удовольствие, ведь он сочинял ее по своей инициативе и сам выбрал тему. «Щелкунчик», заказанный по инициативе директора Мариинского театра Ивана Всеволожского, напротив, давался ему сложно, на что он не уставал сетовать. «Иоланта» лаконична и структурированна; это аллегория, действие которой разворачивается в розовом саду, песнь трубадура, перерастающая в оперу. «Щелкунчик» – двухактный полет фантазии; он начинается в реальном мире гостиной, а затем, в момент, который сложно определить, становится волшебным сном с кульминацией во дворце сладостей. Два этих произведения – как братья-близнецы, но «Иоланта» интровертна и консервативна, а «Щелкунчик» – общительный, мечтательный экстраверт. После премьеры в 1892 году пути «Иоланты» и «Щелкунчика» больше уже не сходились.
В свое время «Щелкунчик» стал загадкой для критиков: им недоставало очевидной связи между двумя актами балета; кроме того они вновь усматривали здесь отрицание традиции. В первом акте действие происходит на рождественском празднике: церемониальные танцы, соло танцующих кукол – и внезапно все становится сном. Второй акт переносит нас в Конфитюренбург – страну сладостей, и сон продолжается, украшенный дивертисментом (серией танцевальных номеров, следующих друг за другом) и гран-па главных героев. Вплоть до 1950-х годов, даже после того, как Джордж Баланчин поставил своего знакового «Щелкунчика» с труппой «Нью-Йорк Сити Балет» (на постановку Баланчина повлияла версия Мариинского театра, где он танцевал в юности), – многие критики продолжали считать этот шедевр детской игрой. Теперь мы видим, что это не так, и к концу XX века появилось довольно много постановок, в которых «Щелкунчик» интерпретируется в психоаналитическом ключе (напомню, что «Толкование сновидений» Фрейда вышло в свет лишь в 1899 году). А если сопоставить «Щелкунчик» с «Иолантой», нам откроется еще больше смыслов.
«Иоланта» – история слепой принцессы; как и Авроре из «Спящей красавицы», ей шестнадцать лет. Она растет в розовом саду в изоляции от всего мира. Ее отец король Рене под страхом смерти запретил кому-либо объяснять Иоланте, что значит зрение. Окруженную заботой, но одинокую Иоланту не покидает ощущение, что что-то не так, ее внутреннее равновесие нарушено смутным чувством печали и утраты. «Я тоскую по чему-то, – говорит она, – но по чему?». Когда юный принц Водемон случайно заходит в сад и видит Иоланту, он влюбляется с первого взгляда и нечаянно сообщает девушке о том, что она слепа. Мавританский врач Ибн-Хакиа рад этому: «Теперь ее сознание проснулось, а ум готов принять истину».
Но хочет ли Иоланта видеть? «Можно ли страстно желать того, что я даже не до конца понимаю?» – вопрошает она. Поскольку от успеха ее лечения теперь зависит жизнь Водемона, она решает лечиться. Здесь трудно не уловить параллель между любовью и светом.
Это «страстное желание чего-то, чего мы не до конца понимаем» – идеальное описание внутреннего мира подростка. В подростковом возрасте природу наших желаний меняет сексуальная энергия. Героиня «Щелкунчика» Клара моложе Иоланты, она еще слишком юна для настоящей романтической любви. Поэтому ее чувство обращено не к мужчине, а к кукле, изображающей мужчину – Щелкунчику, подарку ее крестного, изобретателя Дроссельмейера. Тревога за куклу, которая осталась одна в гостиной, заставляет ее спуститься вниз в темноте – и тут вдруг все оживает и рождественская ель начинает расти. Ель вырастает все мощнее и выше, и музыкальная тема нарастает вместе с ней, подобно гирлянде, поднимающейся вокруг елки от нижних ярусов к верхним – музыкальное «разбухание» с одновременным переходом в другое, сказочное измерение. Вместе с тем Чайковский усиливает и нижние регистры, словно погружает нас в гулкую оркестровую яму, в глубину, к самым корням рождественского древа.
Баланчин всегда говорил, что «елка – это и есть “Щелкунчик”». И хотя легко увидеть в разбухающей во тьме елке сексуальную символику, я бы не стала упрощать понимание этого образа. Поэт Райнер Мария Рильке в письме «К юной деве» 1921 года говорил: «Все взлеты моего ума берут начало в моей крови». Так и елка у Чайковского – загадочная, но лиричная, раскидистая, но благородная. «Я тоскую по чему-то, но по чему?» (9)
Под громадной елью разворачивается битва. Мыши нападают на оживших игрушечных солдатиков, выстроившихся в шеренги под предводительством Щелкунчика – их генерала. Возникает Мышиный Король и набрасывается на Щелкунчика с мечом. Он вот-вот победит его, но тут Клара снимает туфельку, швыряет в него и падает в обморок; Мышиный Король отвлекается, и Щелкунчик пронзает его шпагой. Музыка Чайковского окутывает сцену покоем, и Щелкунчик, превратившись в юного принца, будит Клару. В оригинальном сценарии говорится, что они вдвоем «подходят к рождественской елке и теряются в ее ветвях».