Колю окрестили, а в ближайшее воскресенье он исповедался и причастился вместе с Кузьмой.
Отец Борис и раньше молился за Колю как за родного в домашней молитве, а теперь стал вынимать за него частицу на проскомидии. Матушка тоже молилась за него, прибавляя к ежевечерним поклонам за семью поклоны за отрока Николая.
А через несколько дней предсказания Коли о скорой смерти чуть не стали явью. Услышав страшные крики соседки, отец Борис и матушка выбежали в подъезд и узнали: Коля играл несколько часов на компьютере в свои любимые игры, а потом, когда мать, наварив пельменей, позвала к столу, встал, но пошёл не на кухню, а к балкону. Принёс стул, открыл запертую наверху дверь, вышел на балкон, шагнул в пустоту с третьего этажа и упал на мокрый от дождя асфальт.
В больницу поехали немедленно всей семьёй. Навстречу вышел хорошо знакомый врач-реаниматолог Александр Иванович, высокий, худой, рыжеватая бородка клинышком:
– Здравствуйте, батюшка! Вы всей семьёй – к Коле, конечно? А он уже не в реанимации. Ему у нас делать нечего.
И после мёртвой паузы, почти весело:
– Да что вы напряглись так? Я вас, наоборот, успокоить хотел! Колька ваш в рубашке родился! В детское отделение отправили – и даже своим ходом пошёл! Ни сотрясения мозга, ни повреждения внутренних органов, ни внутренних кровоизлияний… Даже ушибов мягких тканей практически нет… Повредил кисть руки в запястье, поставили пластиночки. Так что слава Богу!
По дороге домой Кузя уверенно сказал:
– Я знаю: его ангел-хранитель спас! Хорошо, что мы его окрестили, – эх, и хорошо!
Позднее, когда Кузьма допытывался у друга, зачем он спрыгнул с балкона, Коля не мог ответить на этот вопрос. Он как будто не помнил прыжка, и сам был очень потрясён падением.
Отец Борис, рассказывая мне эту историю, печально вздохнул и закончил так:
– Блюдите убо, како опасно ходите… От тайных моих очисти мя и от чуждих пощади раба Твоего! Господи, спаси, сохрани и помилуй!
Истории игумена Савватия
Небесные уроки
Огарок свечи догорал, и тьма вокруг аналоя сгущалась. Пустынный разрушенный храм, а вокруг, на десяток километров, – безлюдная, холодная северная тайга. Вверху, под разрушенным куполом, вдруг что-то сильно грохнуло, поток ледяного ветра налетел на одинокого молитвенника, громкий непонятный шум злобно загрохотал вокруг, сжал тисками страха сердце, заставил его биться часто, неровно. Дыхание перехватило, и единственным спасением было – не останавливаться, читать Акафист дальше вслух, не позволяя страхованию овладеть душой.
Отец Савватий возвысил голос, перебивая непонятный шум и громко, с дерзновением дочитал Акафист Пресвятой Богородице – Одигитрии, Путеводительнице, в честь которой был основан храм.
При последнем «Радуйся, Богородице Одигитрие, христиан упование!» шум внезапно стих. Отец Савватий почувствовал, что страх и напряжение отпустили. Он согрелся – и ощутил теплоту и умиротворение во всём теле. И стало совсем не страшно.
Подумал про себя: «Вот куда ты пришёл – ты пришёл на место пустынных подвигов твоего небесного покровителя. Сейчас здесь, на этом острове, живут и молятся иноки, а тогда, шесть столетий назад, он был совершенно безлюдным. И твой небесный покровитель показал тебе: вот как я здесь жил, терпел многочисленные страхования, холод и голод пустынного жития, смертный страх ежедневно и ежечасно. Ты теперь хоть маленькую капельку почувствовал того, что я здесь перенёс».
И он как будто прикоснулся к жизни преподобного Савватия, Соловецкого чудотворца.
Но искушение на этом не закончилось. Огарок догорел, и полная тьма воцарилась вокруг. В заколоченные окна храма не проникал даже тусклый свет луны. Нужно было идти к двери тем же путём, каким он дошёл до аналоя в глубине храма, – через доски, палки, кирпичи, разбросанные на полу.
Пошёл в полной темноте – и вскоре уткнулся в кирпичную ледяную стену. Взял вправо – стена, пошёл влево – стена. Несколько раз на ощупь походил вдоль стен, но двери не было – она таинственным образом исчезла! Он оказался пленником в ледяном пустом храме.
Единственный человек на километры вокруг – инок скита, с которым он только что познакомился, сидел в келье, может, уже спал и мог спокойно проспать до утра, не беспокоясь о незваном госте. Стало опять страшно – до утра он замёрзнет.
Двинулся дальше. Прошёл ещё немного вдоль стены – и увидел просвет. Обрадовался и пошёл к просвету – но это оказалась не дверь, а выход к полуразрушенному братскому корпусу, соединённому с храмом. Здесь было чуть светлее. Чувство острой опасности заставило замереть – и вовремя: в нескольких сантиметрах от него зияла глубокая яма, подвал. Ещё один шаг – и он оказался бы в этой яме.
Господи, помилуй! Куда двигаться?! Как выбираться?! Он уже видел лес и небо в пустых оконных проёмах корпуса, и так не хотелось снова заходить в тёмный храм, но другого способа выйти из него не было, и он опять зашёл в темноту. От усталости и изнеможения дрожали ноги. Двинулся в глубь храма, ощупывал все стены в темноте – дверь таинственным образом исчезла.
Ну что ж – если Господь попустит, странное искушение может настичь даже дома, в тёплой знакомой келье, ничего удивительного, что оно произошло здесь – в разрушенном одиноком ночном Савватиевом скиту.
Глубоко вздохнул и горячо помолился Пресвятой Богородице и преподобному Савватию Соловецкому. Затем присел на корточки – нужно расслабиться, успокоиться, немного передохнуть.
О поездке на Соловки мечтал уже давно. Шёл двухтысячный год, Соловецкий монастырь восстанавливался, отстраивался, и отец Савватий очень хотел увидеть своими глазами места подвигов своего небесного покровителя, пройти теми же тропами, помолиться в его скиту, поклониться мощам святого. И наконец получилось.
Правда, немного несвоевременно: на Соловки лучше приезжать летом, но он не смог выбраться раньше конца октября. И только после праздника родного монастыря Казанская Трифонова пустынь, дня памяти преподобного Трифона Вятского, двадцать первого октября, удалось выкроить несколько дней и купить билет на поезд до города Кемь. Но за пятнадцать лет служения сначала иереем, затем иеромонахом, а потом игуменом, строителем, духовником монастыря он привык к отсутствию свободного времени и отпуска. Слава Богу, что вообще смог поехать…
Сезон навигации заканчивался – на Белом море начинались ветра и шторма, а в шторм волны там достигали высоты шести метров.
Отслужил молебен преподобным Савватию Соловецкому и Трифону Вятскому (тоже бывал на Соловках, и старцы даже уговаривали его остаться) – и поехал.
Добрался до Кеми, до посёлка Рабочеостровск, там – пристань, откуда суда по Белому морю ходили на Соловки. Там же – подворье Соловецкого монастыря. Приехал на подворье, спросил благословения у настоятеля подворья, иеромонаха Симеона. Тот окинул его взглядом: подрясник, дорожная куртка – так ходят многие духовные лица, от послушника и инока до иеромонаха и архиерея.
В двухтысячном году отец Савватий, черноволосый, высокий, стройный, выглядел совсем ещё молодо, и, видимо, впечатление отца Симеона о нём больше склонилось к послушнику или иноку, потому что ответил он очень снисходительно:
– Экий ты шустрый, брат! Когда ты собрался на остров? Завтра?! Совсем даже и не факт, что ты туда завтра попадёшь! У нас уже вторую неделю шторм – не можем ни на остров, ни с острова уехать!
Отец Савватий не обиделся на снисходительный тон. Ответил только:
– Ну что ж, помолимся преподобному Савватию, Соловецкому чудотворцу…
Что-то в его спокойном ответе насторожило отца Симеона, и он спросил:
– Иеромонах?
– Игумен.
Снисходительность в голосе иеромонаха поменялась на почтительность, и он перешёл на «вы»:
– Простите, отец, устали, наверное, с дороги, пойдёмте на трапезу, перекусим чем Бог послал.
После трапезы отец Савватий отстоял вечернюю службу. Ночью долго не спал – молился. После продолжительной молитвы выглянул в окно кельи – северное сияние чудесными изумрудными сполохами переливалось в небе. На душе стало легко и спокойно – он верил, что преподобные Савватий и Трифон устроят ему эту поездку.
После литургии стал собираться на катер. К большому удивлению отца Симеона, утром стоял полный штиль – после двух недель шторма.
Монастырский катер назывался «Преподобный Зосима», но его не было, и отец Савватий сел на гражданский под названием «Печак». Несколько часов плыли по морю, немного болтало, в борт били волны, но эти волны уже не представляли опасности для катера. Проплывали мимо каменистых пустынных островов.
Братия монастыря приняли его радушно, дали келью. Поразила печка: её истопили перед его приездом и больше не топили, и она все четыре дня его пребывания в обители грела своим тёплым боком, хотя на улице было уже холодно, лежал снег.
Сразу зашёл в храм, с благоговением подошёл к мощам Соловецких старцев. Они все трое – Герман, Савватий и Зосима – лежали в одной большой раке рядышком, сверху – сень, деревянная, резная. В полутьме храма не видно надписей на раке – где кто из старцев почивает. Помолился своему небесному покровителю, поблагодарил за возможность приехать сюда и стал прикладываться к мощам преподобных – к одному, другому, третьему. Кто же из них преподобный Савватий?
Запах дерева, холод стекла раки, и вдруг – мгновенное благоухание. Двадцать сантиметров справа, слева – ничего, а от мощей одного из старцев – сильнейшее благоухание. Пахло чудесно, с чем сравнить – непонятно. С цветами? На земле нет таких цветов. Такой невещественный аромат, который даже и не носом, а вроде всей душой чувствуешь, такое духовное состояние… Сначала не придал значения, не понял, и лишь потом то, что почувствовала душа, дошло до головы.
И, подойдя ближе, разглядел надпись, увидел то, что уже знал сердцем, – это был он, преподобный Савватий Соловецкий. Приветствовал паломника, своего духовного подопечного, благоуханием. Это было настоящим чудом преподобного Савватия. Прожил в обители несколько дней. Заметил, что погода на Соловках меняется очень быстро: т