ь ее стойкости. Она бы не сделала это сама: не смогла бы отдирать от себя бинты, не смогла бы обрабатывать такую страшную рану, не смогла бы даже вымученно улыбаться. Селестина восхищалась каждым из них.
Уна сообщила, что Джодере тоже нужно сменить повязку. Селестина возразила, что лучше дождаться, пока Джодера придет в себя. Никто из них не разбирался в медицине, они действовали интуитивно и опираясь на найденные и прочитанные статьи и бегло пролистанные книги, которые завалялись у Селестины в шкафу.
– Я могу вам помочь, – тихо сказала Эванжелина и уже хотела встать с кровати, как почувствовала чье-то прикосновение.
Она обернулась: Джодера неосознанно схватила Эванжелину и что-то простонала, но никто не разобрал слов. Джодера сильно стиснула Эванжелину за локоть, зажмурилась. Со лба у нее ручьями стекал пот. Уна поспешила снова сменить мокрое полотенце на лбу, но помогло не сильно. Несколько секунд Джодера крепко держала Эванжелину, а потом ее пальцы вдруг расслабились, и самой Джодере стало чуточку лучше.
Эванжелина, Селестина и Уна расслабленно выдохнули.
– Не нужно, тебе самой стоит побольше отдыхать. Через час мы с Уной принесем обед. – Селестина погладила Эванжелину по щеке.
Эванжелина не стала спорить, хотя помочь очень хотелось: самой перевязывать раны, самой мазать лекарство, самой разносить еду и приносить воду. Но она молча легла и почти сразу уснула.
– Или не принесу обед, – шепнула Селестина. – Пусть спят. Поедят, как проснутся.
Селестина зашла к Джейлею, тот чувствовал себя лучше, чем сестра. Она принесла ему стакан воды, села рядом.
– Опять? – безнадежно спросил Джейлей, когда выпил всю воду и поставил стакан на прикроватную деревянную тумбу.
Селестина не ответила. Конечно, опять. В руках она держала поднос.
Джейлей не мог не кричать, когда Селестина снимала старые бинты. Ему казалось, что ни в одной битве на арене он не испытывал ничего более болезненного, и никакие попытки переключиться не помогали. Жаль, Джодеры не было рядом, может, она бы успокоила его или хотя бы немного облегчила страдания. Джодера всегда дарила уверенность и силу, когда была рядом, и сама чувствовала себя увереннее и сильнее рядом с Джейлеем.
Кусая губы и впиваясь ногтями в собственные ладони, Джейлей застонал, а потом закричал. Селестина постаралась все сделать быстро, но у нее самой в эти секунды руки дрожали так, что она едва удерживала бинты.
Прошло всего два дня, а Селестина уже порядком выдохлась, но сдаваться не собиралась точно: она же обещала им помочь, обещала сделать все возможное. Вот и делала.
Когда она обрабатывала ожог, Джейлей молчал, потратив все силы на то, чтобы случайно от боли не дернуться, случайно не ударить добрую Селестину, чтобы снова не сорваться на крик, потому что последнее время кричать хотелось отчаянно часто.
Они посидели еще какое-то время. Селестину, нормально не спавшую две ночи подряд, клонило в сон, и Джейлей мягко коснулся ее плеча:
– Идите спать, Селестина. Вы с нами возитесь без остановки, но мы не рассыпемся, не переживайте.
Она встрепенулась и неохотно, но все же согласилась.
– Зовите, если что-то понадобится. И меня, и Уну – без разницы, можно обеих.
На самом деле ей очень не хотелось уходить, но она понимала, что еще одной такой ночи не протянет. Возраст брал свое, спина ныла. Селестина хотела сказать что-то еще, но передумала и вышла. Дверь в свою спальню она оставила открытой.
Эти два дня у всех прошли как в тумане. Уна не уходила домой, сказав мужу, что госпожа Селестина приболела, и наотрез отказалась, чтобы он приехал и помог. Сама Селестина носилась от одной кровати к другой.
Каждый вымотался: кто-то из-за боли, температуры и лихорадки, а кто-то от осознания, что на его плечах – чужие жизни.
Эверлинг открыл глаза. Герсий полулежал рядом, не спал, скорее дремал. Эверлинг приподнялся, но сразу поморщился и лег обратно. Он с радостью бы предложил им уйти прямо в этот же вечер, да только сам вряд ли смог бы бежать. Еще хотя бы один-два дня в спокойствии и безопасности были необходимы.
– Как Эванжелина? – откашлявшись, спросил Эверлинг.
– Не знаю, – пожал плечами Герсий. – Я не спрашивал у Селестины. Думаю, если все тихо, она в порядке.
Герсий не сказал, что слышал крики Джейлея. Не сказал он и о криках Эванжелины. Эверлингу в таком состоянии знать об этом было совершенно ни к чему.
– Как остальные? – глухо продолжал Эверлинг.
– Джо и Джей, думаю, тоже в порядке. Я лучше, чем мог бы представить.
– Хорошо, – только и ответил Эверлинг.
Дверь вдруг медленно приоткрылась, и в щель просунулась рыжая голова Эванжелины. Глаза у нее не горели, как обычно, она как-то непривычно осунулась, но изо всех сил старалась улыбнуться.
– Чего пришла? Иди в кровать, дурочка! – рявкнул Эверлинг.
Эванжелина насупилась.
– Сам ты дурачок, я вас пришла проведать, пока Селестина ушла отдыхать.
– Линг прав, лучше бы ты лежала, – согласился Герсий.
Хоть оба и считали, что ей лучше лежать, они были безумно рады видеть ее. В первый день после удаления клейм они вообще не разговаривали и чувствовали себя настолько плохо, что с трудом вспомнили бы имена друг друга. Второй день оказался чуточку легче, во всяком случае, боль уже не туманила сознание так сильно, но ожоги пульсировали и не переставали напоминать о себе, а жар то начинался, то прекращался.
Эванжелина поплелась к кровати и забралась с ногами, а потом улеглась клубочком. Поморщилась от неприятных ощущений, улеглась поудобнее.
– Я имел в виду, у себя в комнате, – выдохнул Герсий.
Эванжелина то ли хмыкнула, то ли хихикнула.
– Джей пришел к Джо, так что я решила не мешать им. Джо не очень хорошо себя чувствует, – объяснила Эванжелина.
Ни Герсий, ни Эверлинг возражать не стали. Эванжелина вскоре засопела, и Эверлинг накинул на нее одеяло. Она выглядела слишком беззащитной, слишком доброй, слишком хорошей для мира, в котором они жили. Эверлинг чувствовал, как по телу разливается приятное тепло от одного взгляда на нее, и его губы тронула незаметная, легкая улыбка. Он думал: как хорошо, что они сбежали, как хорошо, что ему не пришлось выходить на бой против нее, ведь он бы не смог и пальцем тронуть ее, такую хрупкую.
Хрупкой Эванжелина не была, но в глазах Эверлинга она оставалась маленькой девочкой, которую привели, держа за руку, в их тюрьму-гостиную. Она тогда дрожала от страха и холода, совершенно не понимая происходящего, и не говорила несколько дней. Ее рыжие кудри запутались, и Эверлинг, ни разу не касавшийся женских волос, стал их расчесывать.
Он боялся сделать ей больно, боялся резко потянуть и выдернуть прядь, боялся напугать сильнее. Боялся вообще что-то сделать не так. Маленькая рыжая девочка, казалось, была готова плакать от любого устремленного на нее взгляда. Она забилась в угол, уткнулась в колени. Эверлингу тогда было четырнадцать, Эванжелине – девять. Он уже два года выступал на арене, а она только увидела «Небесный берег» изнутри, и это место показалось ей страшнее любого ночного кошмара. Эверлинг не мог ее за это винить. Тогда арена пугала и его. А свыкнутья до конца с дикими порядками «Небесного берега» он не смог до сих пор.
Разделяя волосы на тонкие пряди, он аккуратно и медленно пытался убрать все колтуны жесткой щеткой. Маленькая Эванжелина не издала ни звука, она просто почему-то позволяла себя расчесывать мальчику, которого знала от силы пару дней.
Тогда они впервые заговорили. Тогда он узнал ее имя.
– Меня зовут Эва, – шепотом сказала она.
Стояла глубокая ночь, в гостиной уже никого не было, и они, пока никто не видел, включили одну лампу. Эванжелина напрочь отказывалась заходить в их с Джодерой спальню.
– Линг, – сосредоточенный на расчесывании, бросил ей Эверлинг, а потом, немного подумав, продолжил уже громче и увереннее: – Не бойся. Будешь делать то, что скажут, и они не станут причинять тебе боль. Научись использовать свою магию, чтобы у них не возникло сомнений в твоей силе. Сделай так, чтобы они поняли: ты для них незаменима. Тогда здесь будет проще выжить.
Эванжелина долго молчала. Молчала до тех пор, пока Эверлинг не закончил распутывать ее колтуны, пока не отложил в сторону щетку. И только потом сказала:
– Спасибо.
Она согласилась пойти в спальню и поспать после обещания Эверлинга во всем ей помогать и защищать от каждого, кто на нее не так посмотрит. Выполнить клятву было невозможно, но Эверлинг все равно пообещал, как пару лет назад пообещал Герсию Мидосу – первому мальчику, с которым подружился на арене, – когда-нибудь отсюда сбежать и обрести свободу. Эванжелина ему безоговорочно поверила, хотя даже сам Эверлинг не верил.
Он не знал, почему решил ей помочь. Увидев ее, такую аккуратную, опрятную и нежную, в стенах «Небесного берега», Эверлинг вдруг ясно понял, что ей там не место. Ей бы сидеть за мольбертом и рисовать пейзажи и портреты или изучать литературу, играть с собаками и кошками, а годы спустя приходить в дома престарелых и детские дома, заниматься благотворительностью и выращивать цветы на подоконнике. Жить с любимым человеком, родить ребенка или приютить свору бездомных животных. Эванжелина настолько не вписывалась в жизнь на арене и в жизнь в Форте, что Эверлинг в четырнадцать лет твердо решил: она не должна оставаться там.
Сейчас он смотрел на спящую Эванжелину и думал, что с того момента, как ей было девять и она впервые оказалась в «Небесном берегу», она очень изменилась. Больше не дрожала от страха, научилась владеть магией света, делать больно другим и самой терпеть боль. Она прекратила плакать и стала более сдержанной. Только от доброты и желания помочь всем не избавилась.
Несмотря на ожоги и внеплановую задержку, несмотря на то, что в соседней комнате Джодеру лихорадило, а Джейлей молча сидел рядом и ждал, пока ей станет легче, вдруг стало спокойно. Эванжелина спала, Эверлинг сидел рядом и поглаживал ее по голове, не обращая внимания на то, что рана снова начала пульсировать.