И полетели.
Джейлей со всей оставшейся силой врезал магу металла по лицу. И, пока тот приходил в себя, Джейлей встал, пнул его по ребрам и решительно пошел к Джодере, которая быстро дернула сжатыми кулаками, разжала пальцы. Несущиеся на них пули остановились и упали.
Магичка металла направила ножи на них обоих и на Эванжелину. Джодера медленно опустилась на одно колено.
Джейлей перехватил контроль над несколькими ножами, выстроил вокруг себя щит. Эванжелина ринулась к Джодере, присела рядом с ней, выставила ладони вперед.
Перед ними возникла высокая светящаяся стена, от которой палило жаром.
– Джо! – позвала Эванжелина.
– Знаю! – ответила Джодера.
Когда стилеты попали в световую стену, Джодера встала и грубым движением вперед вернула их. Они услышали вскрик магички металла. Потом крик мага металла: Джейлей вонзил в него все стилеты, которые смог забрать себе.
Солдаты перезарядили ружья, прицелились. Джейлей и Джодера отразили атаку вместе.
Эванжелина хлестнула огненной плетью еще одного солдата, на этот раз целясь не в ружье, а в руку. Когда солдат выронил оружие, она побежала к нему.
– Прикройте! – выкрикнула она.
Солдаты выстрелили. Эванжелина схватила с пола ружье, отбежала. И тоже выстрелила.
Пока Джодера и Джейлей отражали пули, Эванжелина стреляла по солдатам, думая, что такая смерть будет более милосердной, чем та, которую она могла им обеспечить.
Магичка металла пустила в них стилеты новой волной.
Джодера вскрикнула и схватилась за плечо. Джейлей согнулся, закрыв рукой бедро. Эванжелина повернулась к ней и выстрелила. Пули, на мгновение повиснув в воздухе, упали.
Эванжелина бросила ружье. Джодера и магичка металла снова подняли ножи, сошлись в схватке. Эванжелина поджала губы. Из пальцев плавно выползли две светящиеся ленты. Она на секунду замерла.
Магичка металла заметила ее замешательство, пустила стилеты в Эванжелину. Джейлей махнул рукой, изменив направление нескольких лезвий. Свет немного поблек, около Эванжелины плясало белое пламя.
Широкие, плоские плети, созданные Эванжелиной, проплыли к магичке металла. Часть брошенных стилетов блокировала Джодера. Она соединила их в одном месте и бросила к противнице, целясь в грудь.
Эванжелина захватила магичку в два кольца.
Кольца сужались. Сужались. Сужались.
Сузились.
Колени, плечи и грудь магички металла обожглись до мяса. Ее крик еще какое-то время звучал у Эванжелины в голове эхом.
Эмерис Юрген когда-то любил свою магию. С пятилетнего возраста он чувствовал эмоции других людей, зачастую считывал их намерения, угадывал желания. Сейчас ему было тридцать семь лет, тридцать два из которых он понимал каждого человека, встретившегося на пути.
Но настал день, когда он возненавидел свою силу.
Последние шестнадцать лет его жизнь напоминала один сплошной крик.
Последние шестнадцать лет, после того как солдаты Форты забрали его из Тареаты в армию, непозволительно часто ему хотелось умереть.
Позади шел солдат, капитан Лута. Магам разума не нужна была поддержка, говорил его командир. Эмерису Юргену всегда хотелось с этим поспорить: магам разума всегда нужна поддержка. Просто чтобы не сойти с ума в месте, где каждый их ненавидел.
Эмерис Юрген остановился напротив закрытой двери – самой дальней. Из других спален уже слышались звуки начавшейся битвы. Из одной комнаты солдаты выволокли хозяина дома – он понял это, не глядя. Не столько благодаря ненавистной силе, сколько по тому, что тот, кого волокли, не сопротивлялся. Эмерис очень сомневался, что любой из сбежавших магов так легко позволил бы себя одолеть.
– Долго собираешься здесь стоять? – рявкнул капитан Лута.
Эмерис шепнул «извините» и открыл дверь. В самом углу стоял парень. В темноте увидеть своего противника было едва ли возможно: Эмерис просто чувствовал его присутствие, страх и ненависть.
Каково же было его удивление, когда он секунду спустя понял, что эта ненависть направлена не на весь мир, – хотя и на него тоже, но в куда меньшей степени, – а на самого себя. Это чувство, распиливающее душу на множество частей, Эмерис знал не понаслышке.
Герсий Мидос вышел из тени.
Больше всего на свете он не хотел вступать в драку с другим магом разума.
У солдат, в частности у верховного командования и магов разума, служивших Форте, были фотографии всех пятерых беглецов. Эмерис Юрген без труда смог бы узнать их на улице.
В руках у Герсия блестел револьвер. Еще один висел за поясом. Алана дала им пять револьверов, достаточно запасных патронов, зная, что до этого никто из них почти не пользовался огнестрельным оружием.
Герсий снял оружие с предохранителя, поднял, прицелился. Не выстрелил. Они, не моргая, смотрели друг другу в глаза, понимая, кто есть кто.
Капитан Лута ждал недолго. Снял с плеча ружье и пальнул по полу. Герсий механически выстрелил в него. Попал в плечо. Капитан Лута застонал, сжал зубы, но ружья не выпустил. Глаза у него блестели от ненависти.
Эмерис Юрген вскинул обе руки: одну в защитном движении, чтобы прикрыть капитана, вторую протянул к Герсию, будто бы пытаясь схватить того за шею, несмотря на расстояние. И предостерегающе произнес:
– Не делай этого.
У Герсия дрогнул палец, но повторно на спусковой крючок он не нажал. Пока противник не зашел в комнату, Герсий убеждал себя, что ничего страшного не происходит, что они справятся. Что он справится. Не зная, против скольких солдат ему придется биться, он понимал, что возможны смерти. Может быть, у него не получится контролировать всех. В темноте он мог скрыться. В темноте его не видели или видели не так хорошо. Но в темноте ему становилось сложнее использовать магию разума.
Увидев только двоих, Герсий растерялся.
А потом понял.
Магам разума не нужно было подкрепление против одного Герсия. Или любого другого мага. Они вообще не рассчитывали на битву, и вид вдруг напрягшегося капитана только подтверждал догадку.
– Не могу, ты же понимаешь, – ответил Герсий. Губы у него пересохли.
Эмерис понимал, хоть и не хотел.
Капитан Лута снова прицелился и прошипел:
– Если я не могу тебя убить, недотраханная шлюха, это не значит, что я не могу тебя подстрелить.
Рана у него на плече кровоточила, но командир будто бы не замечал ее вовсе. У Эмериса за плечом тоже висело ружье. Он не планировал его использовать. Он вообще предпочитал обходиться без стрельбы.
Эмерис Юрген снял ружье, сжал. И с размаху ударил им по голове капитана Луту. Тот упал на пол и не шевелился – голова у него была разбита.
Герсий выдохнул, чувствуя, как плечи невольно расслабились. Он улавливал такое же напряжение у мага разума напротив, считывал его сомнения, нежелание находиться в этом доме, не принимать участия в операции. Ощущал в нем ненависть, так хорошо знакомую самому Герсию, и страх перед будущим. Его эмоции были эмоциями Герсия, так сильно походили друг на друга. Он ни разу не встречал человека, с кем мог бы почувствовать хотя бы сотую долю этого понимания.
Он навел револьвер на Эмериса Юргена. Эмерис Юрген выпустил ружье и поднял руки.
– Тебе придется его убить, иначе меньшее, что тебя ожидает, это казнь, – зачем-то сказал Герсий.
Эмерис посмотрел на лежащего и истекающего кровью командира.
– Знаю, – сказал он. – Если я попрошу тебя выстрелить в него, ты сделаешь это?
Первым порывом Герсия было отказаться.
– Я не убийца, – сдавленно прошептал он и сильнее сжал револьвер.
– Никто из нас не убийца. Мы всего лишь защищаем себя и дорогих нам людей, – ответил Эмерис.
То, что сделал после этих слов Герсий, не стало неожиданностью. Действовал он рефлекторно, даже не понимая, что и зачем делает. Перевел дуло револьвера на лежащего командира, подошел ближе. Присел рядом и выстрелил в голову.
Выстрел прогремел особенно громко. Герсий зажал рот ладонью: губы начали дрожать. Как Эверлинг смог отнять жизни стольких людей, не испытывая при этом чувства, которое в ту долю секунды накрыло Герсия?.. Внутри поднимался пожар, грозивший сжечь все дотла.
Это не было чувством вины. Скорее всего, Герсий все равно бы застрелил его. Это было что-то совершенно иное, совершенная форма ненависти к самому себе. Омерзение, достигшее абсолюта.
– Ты даже не спросишь? – поинтересовался Эмерис Юрген, стараясь говорить равнодушно.
Получалось плохо.
– Если они сделают вскрытие и обнаружат пули того же калибра, что у военных, первым делом заподозрят тебя. Я прав? – смотря в одну точку, пояснил Герсий.
Эмерис не смог ему ответить. Они какое-то время молчали. Герсий вытер руки о собственную рубашку, хотя кровь на них не попала. Вытер лицо, на которое брызнули несколько алых капель. И поднялся.
– Не ненавидь себя, – произнес Эмерис.
Оба не обращали внимания на выстрелы в других комнатах, лязг металла и крики.
Герсий не хотел ему отвечать, только стиснул зубы и отошел к окну. Около дома собрались еще солдаты – Ирмтон Пини вызвал подкрепление и теперь прятался за живой стеной.
Герсий думал ответить магу тем же, а потом решил не причинять больше боли. Он не понимал, к чему может привести их молчаливое соглашение и помощь друг другу, когда вокруг начиналась война, из которой они – маги – не могли выйти победителями.
– Сколько тебе лет? – спросил Эмерис, и этот вопрос так нелепо прозвучал в ситуации, когда они должны были сражаться, а не узнавать друг о друге такие неважные детали.
– Двадцать четыре, – зачем-то ответил Герсий, рассматривая солдат.
Он стоял достаточно далеко от окна, чтобы солдаты не поняли, кто он, но достаточно близко, чтобы сосчитать тех, кто попадал в поле зрения.
– Человеку, которого я любил, было столько же, когда он умер.
Герсий резко повернулся.
– Прости, – выдохнул Эмерис. – Меня зовут Эмерис.
– Герсий.
– Знаю. – Он напряженно, натянуто улыбнулся.
– Почему он умер?