Против этого сложно было возразить, и вот – в назначенный час я стояла перед большим серым зданием на окраине Первопрестольной.
Такси уехало, оставив меня под проливным дождем.
Я вбежала внутрь, и тут же получила смс от Н.: он плохо себя чувствует, прийти на встречу никак не сможет. Ниже следовали фамилии двух человек из отдела «мужской остросюжетной прозы», к которым мне следовало обратиться.
Почему «мужской», спросите вы? А потому, что Королева уже многие годы печаталась именно в этом отделе, и Н. было проще заслать рукопись неизвестного автора именно туда.
Я обреченно вздохнула: деваться было некуда. Пройденный путь был слишком долог. Ожидающие меня специалисты по остросюжетной прозе этого не знали, но я была готова к любому развитию сюжета. Только бы поставить уже точку в этой истории.
Едва вырвавшись из-под света софитов в огромных ангарах киностудии, где сотни людей бегали, орали, пили водку и поглощали «кинокорм» (так называется в профессии походная кухня, привозимая на съемку), я смотрела по сторонам с легкой опаской.
Здесь, в стенах издательства, царила торжественная тишина. Ходили взад-вперед люди с интеллигентными физиономиями.
А я все равно не могла избавиться от ощущения того же огромного муравейника. Просто то, что в «кино» вырывалось наружу, бурлило, плевалось кипятком и ругалось залихватским матом, здесь было спрятано от досужих взглядов. Однако меха раздувались, поршни ходили, станки ни секунды не простаивали. Потаенная работа превращения текстов – в книжки свершалась весьма сосредоточенными людьми с ясными лицами, похоже, вовсе не обезображенными алкоголем.
Двоих из них я встретила в обширном кабинете и привычно принюхалась. Пахло исключительно хорошим парфюмом. Вокруг, бескрайним морем на всех плоских поверхностях, лежали книжки. Обложки отсвечивали в свете галогеновых ламп так, что становилось больно глазам: мужчины в бронежилетах, мужчины с пистолетами, мужчины в костюмах. Рядом стояли, прижимаясь к ним бюстами немыслимых размеров, блондинки, блондинки, блондинки.
Сердце мое упало – я представила свою книжку, однажды изданную, и сразу же затерявшуюся в море-окияне «мужской и остросюжетной».
А я-то думала, что роман поможет обратить на мою историю внимание продюсеров!
Девичьи грезы!
Взгляд мой блуждал от стола к столу, от одного мачо к другому.
– Вы нас слышите, Дарья? – вернул меня к беседе начальник отдела.
Тут, очевидно, стоит рассказать о двух встретивших меня работниках издательского труда.
Ибо они были прекрасны в тандеме.
Один из них – высокий красавец, пепельные волосы лежат романтической волной. Почти Ленский, но с онегинским именем. Поэт. Второй, постарше, с военной выправкой, воплощал в этой слаженной паре прозу. Его я про себя сразу окрестила «Спецкором». Именно он говорил с выражением о том, как важно молодому автору найти свою стезю, как непросто выжить в бушующем мире книжного бизнеса, какую ответственность берет на себя издательство, издавая никому не известного…
– Я – сценарист, – прервала я Спецкора.
Повисла пауза, и я поторопилась пояснить:
– Когда продюсер принимает в работу сценарий, он берет на себя несоизмеримо большую в материальном плане ответственность, так что…
Они переглянулись.
Что-то пошло не так. «Молодой автор» повел себя, кхм… Нетипично. Наработанная система беседы дала сбой. Отточенный текст пропал всуе.
– Чего вы хотите? – спросил меня, наконец, Ленский.
– Какой у вас рекламный бюджет? – ответила я вопросом на вопрос.
Вопросом, который мучил меня все последние полчаса – с тех пор, как я вошла в кабинет и потонула взглядом в остросюжетной мужской прозе.
Ленский кашлянул и назвал сумму.
Я наконец-то оторвала взгляд от мускулистых мачо на обложках и уставилась на завотделом. Не нужно было иметь моего опыта в рекламе, чтобы понять: сумма смехотворная. Похоронные деньги для моей будущей книжки.
– Я могу что-нибудь сделать, чтобы изменить эту сумму в сторону повышения?
Ленский смотрел на меня с явным любопытством: странноватый «начинающий автор» вздумал торговаться.
Но ответил:
– Вам нужно написать еще один роман. Тогда речь пойдет уже о совсем других суммах. Будет реклама в метро, в Интернете и в местах продаж – в книжных магазинах.
– Хорошо, – сказала я, вставая. – Я напишу вторую книжку.
Выходя из издательства, я ругала себя последними словами: кто тебя за язык-то тянул?! Но после увиденного в отделе «мужской остросюжетной» я не могла лишить свой роман рекламной поддержки. Это было мое дитя, и если «Небесному Иерусалиму» нужна путевка в жизнь – так что ж! Я сделаю для него все, что смогу.
Именно это я изложила, не без патетики, своему московскому приятелю В. – он, добрый самаритянин, притащил меня на балет в Большой театр. Отойти, так сказать, заскорузлой после киношных трудодней, глядя на прекрасное.
– Эротические сцены есть? – лениво процедил В. в ответ, и я уставилась на него, мигом растеряв всю патетику.
– Чего? – спросила я грубовато, еще не успев пообтесаться в театральном фойе средь чистой публики.
– Мужская проза. Значит, в какой-то момент должна быть эротическая сцена. И в романе один, и в романе два. Да позабористей! У тебя имеется?
Я покачала головой: он был, конечно, прав.
Многочисленные блондинки на глянцевых обложках «мужской остросюжетной» мне на это недвусмысленно намекали. Я закручинилась: это в сценаристике «эротическое» можно было отдать на откуп режиссеру с оператором, озорным ребятам с яркой половой жизнью.
Но роман…
Роман предполагал мою полную вовлеченность в процесс. «А ты думала, бедная крошка, что самое тяжелое – описание пейзажей?» – спросил меня, хихикнув, мерзкий внутренний голос.
Забегая вперед, признаюсь. Я сделала это.
Две эротические сцены, по одной на роман.
Для начала я заново проштудировала всю наличествующую литературу с эротическим уклоном: от «Темных аллей» и «Лолиты» до «Волхва» Фаулза. Затем пролистала творения коллег-детективщиц, вполне себе бодро ваяющих описания бешеной страсти.
Однако «эротическая мысль» упорно не рождалась.
Сдавшись, я начала рассылать трепетные письма бывшим мужчинам и нынешним друзьям, с просьбой подсказать тему и тональность.
«Ну что вам стоит? – жалостливо канючила я. – Какая-нибудь личная история? Что-нибудь вокруг грудей, колен и ягодиц? Вы же все – начитанные парни с высшим образованием и богатым опытом? Ау!»
Из присланных мне ответов можно было бы составить юмористический очерк, попадались даже предложения из серии «давай я тебе лучше покажу». Отклонив последние, я с мрачноватой решимостью придвинула к себе клавиатуру. И да, нет тех крепостей, которых не взяли бы большевики!
Но вернемся в фойе Большого.
– Ну-ну, не дрейфь! Эротика – это ж потом, – кивнул приятель, поняв по моему лицу, что меня необходимо подбодрить. – Когда будешь хотя бы приблизительно знать, что напишешь во втором романе.
Я отмахнулась: что писать во втором романе, я как раз таки знала. Поэтому так легко и согласилась. Ведь у меня уже была история, почти готовая – та самая, «слишком интеллектуальная для массового зрителя», отвергнутая телевизионным каналом. Да, героине было 35, имелись сцены с дедом и ребенком, а также интрига с бывшим мужем, но… Но если можно было превратить в свое время Машу в Анну, значит, и кульбит в обратном направлении тоже вполне реален!
И я засела за работу.
Никаких мук, как в случае с «Иерусалимом», я не испытывала, а шла к своей цели тараном: передо мной был экран компьютера и распечатанный сценарий. Я резала, дополняла, меняла местами, переписывала.
Обычная, банальная работа. Знакомая, «как губам – имя собственного ребенка».
Через пять месяцев, я послала в издательство готовую рукопись.
Вскоре пришла рецензия: «Рукопись читабельна, с неплохой картинкой. Текст в целом динамичный, увлекательность присутствует».
Я зависла над мейлом: э?!
«Увлекательность присутствует»? «В целом динамичный»? Это комплименты или завуалированный способ попрощаться с очередным графоманом?
«Поздравляю с прекрасной рецензией!» – начинался мейл Н. (ныне уже моего официального литагента), пришедший двумя часами позже.
Наверное, все-таки комплименты, сказала себе я.
Занятно, насколько иначе делаются дела в сценаристике – мне приходилось получать восторженные письма, полные прилагательных в превосходных степенях «гениально, Дарья, ге-ни-аль-но!», и заканчивающихся: «К сожалению, принять сценарий к производству на данный момент не представляется возможным».
А тут, гляди-ка: патрицианская сдержанность, но еще пара недель – и текст уже прочитан «руководством» (интересно, кто это?), а решение об издании – принято.
Об этом завредакцией написал мне ближе к апрелю. Мейл завершался так: «Как вы знаете, название книги поменяется. Мы предлагаем такое: «Предчувствие холода».
А?! «Как я знаю» – что?!
Но позвольте… Ничего я такого не знаю!
Ребята хотят поменять название? Мое прекрасное, звучное, волшебное название – «Небесный Иерусалим»?! На нечто абсолютно абстрактное и не имеющее никакого отношения ни к тексту, ни к интриге? Почему тогда не «Движение с юга» или «Разборки на севере»?!
Примерно эти незатейливые мысли я и попыталась донести до Ленского со Спецкором. В результате многочасовых обсуждений мы пришли к консенсусу: книга будет называться «Призрак Небесного Иерусалима».
– Дарья, вот видите, вы достигли компромисса с издательством. Теперь-то довольны? – сказал мне мой многомудрый литагент – человек необыкновенного терпения и такта.
Я хмыкнула: довольна я была бы, если б книжка сохранила свое первоначальное название.
Но я и не подозревала, что ждет меня впереди: бои велись одновременно на нескольких фронтах. Обложка книги, редактура (следовало выкинуть все милые моему сердцу «мелодраматические» вставки), название авторской серии…