Итак, было шесть часов вечера — пять пятьдесят три, если быть точным, — а банкет Райт назначил на восемь, и, значит, у Лизы оставалась уйма времени на неторопливый разговор с самой собой. Произошедшее в душевой кабинке следовало обдумать и проанализировать, ведь, возможно, это было именно то, о чем говорил ей полковник Штоберль.
«Интуитивное постижение? Возможно… Но с какой стати этот опыт логически непостижим? Что-то же я почувствовала, когда отправилась домой к Федору…»
Желание сходить туда еще раз оказалось даже сильнее любопытства. Просто вдруг очень захотелось оказаться с Федором. Под ним, на нем, да как угодно!
«Нет, милая, — остановила Лиза саму себя и свое не в меру разыгравшееся воображение, — так нельзя! Это что еще за бл**ство! Тебе что, Нины мало?!»
Увы, ответ был прост — мало! И потом с каких это пор, если «женщина хочет», то сразу шлюха? Мужики, вон, непрерывно хотят, и что с того? Кто их осудит?
«Могут, правда, не всегда, да и дают им не так чтобы часто… Но если бы могли, наверняка совокуплялись бы непрерывно, как долбаные кролики!»
Лиза вернулась в салон и, подойдя к поставцу, внимательно исследовала ассортимент. Поставец был замечательный — отдельное спасибо Райту! — и заменял Лизе более привычный американцам бар. И выбор неплох, и посуды достаточно.
Лиза отыскала бутылку ирландского виски «Таламор Дью», откупорила и налила немного в толстодонный хрустальный стакан. Понюхала — она никогда раньше этот виски не пила, — попробовала. Вкус ей понравился, запах тоже, и, добавив виски в стакан, чтобы было на треть, Лиза закурила и села в кресло.
«Итак…»
Однако так уж устроена жизнь, что только попробуй начать какое-нибудь дело, всегда кто-нибудь помешает. Вмешались и на этот раз. Лиза успела лишь вчерне обдумать ситуацию, взвешивая все pro et contra очередного своего безумства, как в дверь постучали.
«Не вовремя! Но ведь все равно не отстанут!»
Пришлось открыть.
— Мы что-то забыли обговорить? — спросила Лиза, рассматривая Райта, стоящего в дверях.
— Так точно, мэм! — ухмыльнулся техасец. — Но ты не бойся, Лиза, я в собутыльники не напрашиваюсь, да и дело у меня всего на пару минут.
— Входи! — предложила она. — Слушаю тебя, Иан.
— Не хотел при свидетелях, — Райт подошел к книжному шкафу, открыл левую, незастекленную дверцу, и оказалось, что за ней скрыт оружейный шкаф, запирающийся на ключ стальной ящик, высотой как раз под длинное ружье.
— Вот, учитывая прежний опыт, — пожал плечами Райт. — Оружейный шкаф на пять единиц стрелкового оружия, не имея в виду пистолеты и револьверы, хотя их сюда тоже можно сложить.
— У меня только три, — сказала Лиза, подходя ближе. — В смысле три ружья.
— Четыре, — поправил ее Райт и открыл шкаф.
Внутри находилась стойка под пять ружей, и одно «стойло» было уже занято.
— Шмидт-Рубин 1929 года, — прокомментировал Райт. — Двенадцатизарядный карабин, магазинный, калибр 7.5. Он твой, и не благодари!
— Спасибо, Иан! Это так неожиданно!
— Пустое! — отмахнулся Райт. — Захочешь прикрутить оптику, спроси Бейли. У него там целый ящик цейсовских прицелов. А пока вот, держи ключи!
— А почему их два? — удивилась Лиза, взвешивая в руке массивные ключи.
— В столе сейф, — пояснил техасец. — И не говори, что тебе нечего в нем хранить. Одну вещь я тебе уже принес! — с этими словами Райт протянул Лизе завернутый в оберточную бумагу и перевязанный шпагатом пакет, который до этого держал под мышкой.
— Что это? — поинтересовалась Лиза, принимая подарок.
— Твоя история болезни.
— Моя история болезни? — не поняла Лиза.
— Твоя! — подтвердил Райт. — Та, которую вел Тюрдеев. Мы тут по случаю ремонта нашли его нычку, а там твоя история болезни. И не беспокойся! Никто в эти бумаги не заглядывал, даже я, хотя, если честно, хотелось очень…
Глава 4Смятение чувств
Август — сентябрь 1932 года
Ночью после банкета ей приснился сон. Может быть, с перепоя или от острой нехватки мужчины в постели, но также возможно, что просто «Бах навеял».
Дело снова происходило в кабинете директора института, но в кресле академика Завадского сидел парторг института Хромов.
— Посмотри на себя, Елизавета! — говорил ей Павел Васильевич, укоризненно качая головой. — Ты же кадровый офицер Флота!
— Уже не кадровый, — возразила Лиза, ощущая, как слезы подступают к глазам.
— Не перебивай!
— Молчу.
Ну, что с ним спорить, ей-богу! Все равно ведь дожмет! Не мытьем, так катанием, но своего добьется.
— Рассмотрим твои действия в оперативной зоне Гусь-Хрустальный — Шатура.
— Ну, давайте рассмотрим, — согласилась Лиза. А что еще ей оставалось делать?
— Ты, конечно, шлюха, Елизавета, и лесбиянка, — вздохнул Хромов, — но ты советский человек! Не могу я тебя бросить на произвол судьбы!
— А в чем проблема-то? — потеряла нить разговора Лиза. — Мы вроде бы про оперативную зону Гусь-Хрустальный — Шатура начали говорить, а теперь вы меня шлюхой обзываете! Вы уж определитесь, Павел Васильевич, кто я для вас, шлюха или старший офицер Флота?
— И то, и другое, — вздохнул Хромов, — но давать тебе, Елизавета, советы, как ноги раздвигать, я не обучен!
— А оперативному искусству, значит, обучены? — Лиза решила не обижаться на оскорбительные намеки парторга, но и оставить их вовсе без ответа не могла тоже.
— Н-да… — снова вздохнул парторг. — Тяжелый случай! Черного кобеля… то есть суку, конечно, добела… Ну, ты понимаешь! Однако вернемся к тактике или, как говорили в старину, к малой стратегии.
«Грамотный!» — удивилась Лиза.
В Себерии, следует отметить, в ходу были оба термина. Старый — малая стратегия, и новый — тактика.
— За тактику тебе, Елизавета, твердый «неуд» полагается!
— Это с чего вдруг? — обиделась Лиза.
— Азов не знаешь! — пожал плечами Хромов.
— Предъявите обвинения! — потребовала Лиза.
— К тому и веду! — поднял указательный палец парторг. — Аксиома номер раз. Обнаруженный авианосец — мертвый авианосец!
— Ну-ка, ну-ка! — подалась к нему совершенно обалдевшая от таких претензий Лиза. — И кто же его, по-вашему мнению, убьет? Артиллерийские корабли? Зенитки? Штурмовики?
— Ты не спеши, Елизавета! — продолжал гнуть свое Хромов. — Не торопись! Сначала азы! В чем, по-твоему, заключается основная задача командира авианосной группы?
— Просветите меня, Павел Васильевич, — усмехнулась Лиза, — век не забуду!
— Задача командира авианосной группы, Елизавета, всеми силами избегать обнаружения, рассылать разведчиков веером, сбивать разведчики противника, держать ударные эскадрильи в готовности «ноль», а по обнаружении противника — нанести удар максимально быстро и в полную силу.
— А ничего, что я действовала над территориями с густой сетью армейских и флотских радиометрических станций? — прищурилась Лиза. — Да меня, товарищ Хромов, только ленивый не видел. Все они знали — я киевлян имею в виду, — и что с того? Что они могли мне сделать такого особенного? Выставить против меня тяжелые артиллерийские корабли? Так ведь и мы их издалека увидим. А у меня на борту, между прочим, полста штурмовиков и торпедоносцев. Послать против меня штурмовики? Но тогда уже они сами раскроют местоположение своего аэрополя, ну, или их авиаматка подставится. Я ведь могу и отбиться! И отбивалась, кстати. А вот они моего ответного удара могут и не пережить. Риск есть, конечно, но на то и война! Что остается? Зенитки? Эти опасны, не спорю, но я в зону ПВО даже за деньги не полезу. Для этого мне эскорт придан, и разведчики бдят.
— Но к англичанам-то ты на расстояние выстрела подошла! — покачал пальцем у нее перед носом парторг. — И для этого случая имеется у нас, Елизавета, аксиома номер два. Если авианосец подставился под главный калибр линкора или линейного крейсера — он мертв. Хватит пары попаданий. Ты, чаю, знаешь, Елизавета. Брони-то нет, скорости сопоставимые, и артиллерия на авиаматке ерундовая. Единственный выход в этом случае — удирать со всех ног, бросив эскорт на съедение. А задача командира эскорта — героически погибнуть, попытавшись сбить ход противнику.
— Ну, вы меня, блин, и озадачили, товарищ парторг! — У Лизы даже слов сразу не нашлось от возмущения и обиды. — Вы что, так и не поняли, что тогда произошло в районе Могилева?
— Изложи свою версию, если хочешь, — предложил Хромов. — Но только что ты можешь возразить? Нет тут предмета для дискуссии! Тактика — царица полей!
— Это кукуруза — царица полей, — возразила Лиза, — а тактика всего лишь часть военного искусства, включающего, между прочим, также оперативное искусство и стратегию. Так нас в Академии учили!
— Тебя, Лиза, учили штурмовик в бой вести, — напомнил парторг. — Максимум звено. А мы говорим сейчас об управлении авианосной группой!
— Вот-вот! — кивнула Лиза. — Вы говорите о тактике, а дело с английской эскадрой лежит даже не в области оперативного искусства. Это чистая стратегия! Ну, может быть, еще вкупе с политикой, но уж никак не тактика.
— И какая же глубокая стратегическая идея заложена в твое хамство по отношению к великобританскому адмиралу? — въедливым тоном поинтересовался Хромов.
— Простая, — пожала плечами Лиза. — Я демонстрировала флаг. Англичане, Павел Васильевич, не неприятельская эскадра — поляки там или киевляне, — а враждебно настроенный нейтрал. Чувствуете разницу? Моя задача в этом эпизоде состояла в том, чтобы заставить эвентуального противника либо уйти без боя, потеряв честь, но оставшись «нейтралом», либо атаковать первой, беря на себя ответственность за вступление Себерии в войну с Англией. Поэтому ни бежать, ни атаковать первой я не могла. Уйду в сторону, сорву ключевую операцию фронта. Атакую первой — пусть даже всего лишь собью британского разведчика, — и тогда вина за вступление Англии в войну на стороне Киева ляжет на меня, вернее, на Себерию, потому что мои действия станут казусом бели. По-моему, все предельно ясно!