— Взаимно, баронесса! — довольно улыбнулся пан Гадомский. — Вы разбомбили к дьяволу мой полевой командный пункт. Было жарко.
— Мне тоже, — пыхнула папиросой Лиза. — Как смотрите, если я предложу выпить за тех, кто понимает, что такое «жарко»?
— С энтузиазмом! — воскликнул польский офицер, так и не представившийся по званию. — Если полковник не возражает.
— Не возражаю, — кивнул Рощин. — Извините, я не расслышал, какое у вас звание, пан Гадомский?
— Бригадир, — коротко аттестовался собеседник.
— Что ж, пан бригадир, пойдемте выпьем. Пани Мария?
— Надеюсь, пить будем водку, а не шампанское? — голос у пани Гадомской оказался неожиданно низким и даже слегка хрипловатым.
«Волнующий голос, — отметила Лиза, — и взгляд бесстыжий. Так кто же ты, красотка? Провинциальная барышня из небогатой семьи или столичная подстилка?»
Не то чтобы это было важно, но Лизе стало любопытно. И любопытство ее, как ни странно, было удовлетворено. Однако не сразу, а несколько позже, уже после того, как паньство вкусило арнхеймского шидама[9] и разошлось, разбившись на пары, после краткого обмена впечатлениями о «Виндавском деле».
— Колоритная пара, не правда ли? — приблизился к Лизе Иван Никанорович Борецкий. — Он магнат, она шлюха. В прямом смысле этого слова, господа. Пан Гадомский нашел ее в веселом доме в Кракове. Об этом в Польше только ленивый не знает. Впрочем, любовь сильнее условностей, даже сословных!
— А вы, посадник, — поинтересовалась Лиза, — вы откуда знаете их историю?
— Это просто, — улыбнулся Борецкий. — Я, Елизавета Аркадиевна, до начала военных действий представлял в Варшаве Себерскую торговую палату.
— А мы разве торговали? — удивилась Лиза.
— И сейчас торгуем, — уточнил пожилой господин. — Коммерция, пани Елизавета, выше условностей. Любых.
— Вы что-нибудь поняли, Вадим? — спросила Лиза, когда посадник перешел к другой группе гостей.
— Это вы о чем, Лиза? — вопросом на вопрос ответил полковник. — О любви или о коммерции?
— Обо всем сразу, — вздохнула Лиза. — Еще по одной?
— А танцевать после этого сможете? — поинтересовался Рощин.
— Я не умею танцевать, — нехотя призналась Лиза.
— Не верю!
— Ну, разве что вальс.
— Ловлю на слове! — усмехнулся довольный ее ответом Рощин. — Так как, сможете?
— Вадим, я же истребитель! — возмутилась Лиза. — У меня вестибулярный аппарат…
— Верю! — остановил ее полковник. — Что будем пить?
— Я думаю, не следует смешивать напитки. Начали с шидама, им продолжим.
Вот у бара их и настиг еще один любопытный собеседник. Он приближался к ним столь стремительно, что Лиза сразу же подумала, что он авиатор. Впрочем, сомнения — если таковые у нее и оставались — моментально развеялись, едва она рассмотрела знаки различия на песочного цвета мундире молодого смуглого брюнета. Младший дука — звание, соответствующее «зазору» между лейтенантом и капитан-лейтенантом Флота — носил петлицы и нарукавные знаки Боевых воздушных сил Византийской империи.
— Разрешите представиться, — бросил он руку к козырьку, едва оказался на подобающем расстоянии от Лизы и Вадима, — младший дука динат[10] Хотен Ласкарис!
— Очень приятно! — вежливо ответил недоумевающий Рощин. — Чем могу быть полезен?
— Видел ваш полет, капитан! — тут же выпалил византиец. — Вы ас, сударь, пилот высшей пробы!
— Не я, — усмехнулся Рощин. — Я этому ремеслу не обучен.
— Постойте! — опешил византиец. — Как же так?! Мне на вас указал наш посол.
— На меня? — удивился полковник.
— На вас, — подтвердил дука. — Сказал, капитан первого ранга Браге.
— Полковник Рощин, — представился Рощин с улыбкой. — А Браге — капитан и кавалер — моя спутница.
— Вы?! — опешил византиец, обращая взгляд на Лизу.
— Ну, извините, если чем обидела! — улыбнулась она.
— Вы истребитель? — продолжал недоумевать офицер.
— Была, — вздохнула Лиза. — Теперь командую тяжелыми кораблями.
— Но кто тогда пилотировал в Роттердаме коч-спарку три дня назад?
— Я, — признала Лиза. — Но это был учебный полет на гражданской модели.
— Вы?! — византиец оказался невероятно эмоциональным и, пожалуй, даже склонным к ажитации, что в общем-то не странно, учитывая историю новоромейского этноса. Греки и южные славяне в основном, хотя славян пропорционально явно больше. Не обошлось, однако, и без людей востока: тюрков-сельджуков, армян, евреев, арабов и бог знает кого еще. И у всех, заметьте, горячий темперамент и эмоции бьют через край.
— Вы?! — вскричал византиец. — Бог мой, капитан! Вы просто чудо! Какой иммельман! А поворот на горке! — Глаза его сияли воодушевлением, речь лилась свободно и легко, как вода из кувшина. — Такого идеального ранверсмана я давно не видел! Сам я, правда, по мнению знатоков, тоже неплохо кручу фигуры высшего пилотажа, но вы! Вы… У вас, капитан, изощренная техника и невероятное чувство пространства! Какие виражи под большими углами крена! Какая, черт меня подери, мертвая петля! А штопор? Штопор! Ваш штопор, капитан, просто чудо что за штопор!
И так десять минут подряд. Сплошные суперлативы, восклицания — охи и ахи — и настолько активная жестикуляция, что младшего дуку наверняка поняли бы даже глухонемые. Однако это было хотя бы любопытно. Остальное — рутина: вежливые поклоны, холодноватые улыбки, вялые прикосновения мужских губ к Лизиным пальцам, и никакого намека на то, зачем ее сюда пригласили. Кто? Для чего? Почему?
«Вот бы знать! Или и знать нечего? Может быть, я просто модный бренд?»
Между тем бал продолжался, и, опрокинув очередной стаканчик можжевеловой водки, Лиза поддалась уговорам Рощина и покружилась с ним в вальсе. Получилось так себе, но полковнику, похоже, понравилось. Впрочем, Лиза не обольщалась, Рощину только дай за нее подержаться — пусть и так, как это принято в вальсе, — и он признает ее лучшей партнершей в зале.
«А может, и в самом деле, дать ему… подержаться? — подумала она мимолетно, обмениваясь очередной порцией любезностей с живущими «на чужбине» земляками. — Немного… И ему в радость, и мне… не повредит!»
— Елена Семеновна Астафьева, — представилась одна из дам «себерской диаспоры», — супруга боярина Антона Афанасьевича Астафьева.
«Ох ты ж!»
Астафьев был политическим эмигрантом, и не абы как, а по полной программе. Он стоял во главе монархического путча двадцать третьего года, затем был судим — уже «когда смолкла стрельба» — и заочно приговорен к повешенью. Про его жену Лиза ничего вспомнить не смогла, но, вполне возможно, ничего о ней и не знала. Судя по возрасту, Елена Семеновна вышла замуж за боярина достаточно давно, чтобы после подавления путча удариться в бега вместе с ним.
«Любопытный персонаж!»
— А что же боярин? — спросила она вслух.
— Прихворнул, — вежливо улыбнулась госпожа Астафьева.
— Господин полковник, — обратилась она к Рощину все с той же «доброй» улыбкой, блуждающей на полных, не успевших поблекнуть губах, — если позволите, я умыкну вашу даму на пару минут.
— У нас демократия, — холодно ответил Рощин, которому знакомство с Астафьевой было ни к чему. — Полагаю, Елизавета Аркадиевна вольна решить этот вопрос самостоятельно.
«Ну, сама так сама. Спасибо, что напомнил, — согласилась Лиза, которую приглашение Елены Семеновны не на шутку заинтриговало. — Но, с другой стороны, Астафьевы политические эмигранты, враги народа, можно сказать, а я себерский офицер!»
«Впрочем, уже нет, — напомнила она себе. — Отставной козы барабанщик, и мне с эмигрантами болтать не заказано! С кем хочу, с тем и говорю! Что хочу, то и ворочу!»
— Встретимся у бара, — улыбнулась она Рощину. — Не возражаете, полковник?
— Договорились, — кивнул он. — Буду вас ждать! Смотрите, не задерживайтесь!
— Так что у вас за дело ко мне? — обернулась Лиза к боярыне Астафьевой, как только Рощин оставил их наедине.
— Не у меня… — Астафьева взяла ее под руку и провела в боковую комнату, где по случаю не было ни одной живой души. Вернее, одна была: приятной наружности молодой мужчина в мундире английского адмирала.
«Серьезно?! — удивилась Лиза, никак не ожидавшая такого поворота. — Только не говорите мне, что это…»
— Позвольте представить вам, баронесса! — с некоторой иронией улыбнулась Астафьева, прерывая на полуслове суматошный бег Лизиных мыслей. — Адмирал виконт Дэвид Уинчестер.
— А вы, адмирал, оказывается, вполне себе гуд лукинг[11], — холодно констатировала Лиза, не отказав себе в удовольствии пройтись по фигуре адмирала недвусмысленным, оценивающим взглядом. — Никогда бы не подумала!
— Я, баронесса, — ничуть не смутившись, ответил англичанин, — напротив, слышал о вас много лестных слов от профессора Паганеля. Он говорил, что вы интересная женщина и, пожалуй, ввел меня в некоторое заблуждение. Это не совсем подходящее определение, в том смысле, что оно принижает ваши достоинства.
«Вот же шельма!»
— Спасибо за комплимент! — сказала она вслух. — Итак?
— Я предлагаю прекратить военные действия!
— В каком смысле? — высокомерно подняла бровь Лиза.
— Вы прекращаете вендетту, — объяснил адмирал. — Мой отец — граф Уинчестер, — оставляет вас в покое.
— Уверены, что он согласится? — поинтересовалась Лиза.
— Он уже согласился, — чуть улыбнулся англичанин. — В Тумбуте он вас недооценил, баронесса, но после того, как некая дама прострелила череп майору Седжвику, он задумался всерьез. К слову, это я убедил свидетелей, что опознать женщину не удалось. Начинать еще одну судебную тяжбу было бы в высшей степени легкомысленно. Однако лорду Диспенсеру я изложил факты так, как следует. Расставил акценты, так сказать, и он согласился.
— Что-то еще? — поинтересовалась Лиза, предположившая, что предложение о мире касается не только ее.