— А мать Клер?
— Предоставь это мне.
Джек вошел через боковую дверь и увидел, что Ангус сидит в гардеробной и рассматривает свои очки.
— О господи, неужели опять?
— Джек, я не виноват. Я ничего не делал. Честное слово. Просто шел мимо этих ребят, а один из них крикнул: «Эй, ты, четырехглазый!» Ты говорил, чтобы я не обращал на них внимания. Я пошел дальше, а они побежали следом, стащили с меня очки и наступили на них.
— Это моя вина. — Джек посмотрел на очки. Починить их было нельзя. Иногда ему удавалось склеить оправу и вставить в нее стекла, но тут все было бесполезно. — Ладно, Ангус, не расстраивайся. Родителям сегодня и без того тошно.
— А что я им скажу? — Без очков Ангус выглядел беззащитным. — Не могу же я сказать, что сам наступил на них.
— Конечно, нет. Завтра эти парни получат от меня все, что заслужили.
— Нет, Джек, пожалуйста, не надо. Так будет еще хуже.
— Если я как следует набью им морду, не будет. Они тебя больше и пальцем не тронут. Побоятся.
— Но они знают, что ты не всегда будешь со мной рядом.
— Я могу оказаться рядом в самое неожиданное время. Случайно проходить мимо, когда они выйдут из школы.
— Они подумают, что я ябеда.
— Дудки, — небрежно ответил Джек. — Ты меньше их. Без очков ты плохо видишь. Если они с этим не считаются, ты имеешь полное право обратиться за помощью. Так принято.
В их доме звонить в гонг не требовалось. Лилли Фоли говорила, что о них заботится Святая Церковь. При звуке колоколов все, кто находился дома, должны были идти ужинать. Джон просил не говорить о несчастном случае в присутствии младших детей. Ему не хотелось затрагивать тему смерти. Джек подумал, что лицо у отца бледное, глаз слегка заплыл, но оставалась надежда, что этого никто не заметит. Кажется, братья действительно не обратили на это внимания. Их развлекал Ронан, обладавший актерскими способностями. Сначала он изображал учителя, который пытался заставить учеников сидеть смирно во время лекции в актовом зале. А потом начал немилосердно передразнивать косноязычного полицейского, читавшего им лекцию о правилах уличного движения.
Но время для этого он выбрал неудачное.
В другой день отец посмеялся бы или слегка пожурил Ронана за жестокость. Но сегодня лицо доктора Фоли потемнело.
— Неправильное произношение и дефекты речи — еще не повод для издевательства над тем, что он говорит, — резко сказал Джон.
— Папа, но… — растерялся Ронан.
— Можешь повторять свое «папа, но» сколько угодно. Когда ты и другие болваны, смеющиеся над бедным полицейским, попадете под десятитонный грузовик, эти слова не вернут вас к жизни.
Наступило молчание. Братья Джека тревожно переглянулись, а мать слегка нахмурилась и посмотрела на отца, сидевшего напротив.
Почему-то Джек вспомнил слова, которые днем услышал от Бенни. Девушка говорила, что хотела бы уметь управлять беседой.
— Тот, кто это умеет, сможет управлять миром, — со смехом сказала она.
— Как Гитлер? — пошутил Джек.
— Совсем наоборот. Я имела в виду человека, который умеет снимать напряжение, а не нагнетать его.
Но тут красавица Нэн Махон сверкнула глазами.
— Снимать напряжение может каждый, — сказала она, тряхнув светлыми кудрями. — А люди нуждаются в поощрении, — добавила Нэн, глядя прямо на Джека.
Нэн Махон открыла дверь дома на Мейпл-Гарденс, номер двадцать три. Она не имела понятия, успел ли кто-нибудь вернуться. Часы показывали четверть седьмого. Тот, кто приходил первым, включал электрический обогреватель в коридоре, а затем зажигал газовую плиту на кухне. Все ужинали за большим кухонным столом; гостей у них не было, так что это не имело значения.
Судя по температуре в коридоре, кто-то дома был.
— Эй! — крикнула Нэн.
Из кухни вышел отец.
— Ну, наконец-то! Ты нас до смерти напугала.
— Что случилось?
— Что случилось? Что случилось? Не строй из себя невинную овечку! Боже всемогущий, Нэн, я сижу здесь уже два часа, а от тебя ни слуху ни духу.
— Я оставила сообщение. Сказала, что произошел несчастный случай. Я не стала бы этого делать, но в больнице сказали, что это необходимо. Я позвонила тебе на работу и попросила Пола передать, что со мной все в порядке. Разве он этого не сделал?
— Кто поверит этому болвану, который одной рукой листает журналы, а другой набивает себе рот?
— Ну, тебя же не было. — Нэн сняла жакет, осмотрела его, аккуратно повесила на большую деревянную вешалку и начала счищать засохшую грязь.
— Нэн, какой-то мальчик разбился насмерть.
— Знаю, — неторопливо сказала она. — Мы это видели.
— А почему ты не вернулась?
— В пустой дом?
— Он бы пустовал недолго. Я бы приехал. А заодно вытащил мать из ее дурацкого магазина.
— Я не хотела ее тревожить. Зачем отвлекать от работы человека, который ничем не может помочь?
— Она тоже ужасно волновалась. Ты должна была позвонить ей. Мать сказала, что останется в отеле на случай, если ты захочешь туда прийти.
— Нет, это ты должен был позвонить ей. Я ее не тревожила.
— Не понимаю, в кого ты такая бессердечная… — пробормотал сбитый с толку отец.
Глаза Нэн вспыхнули.
— Где тебе понять! Видел бы ты то же, что видела я… Все эти машины, кровь, битое стекло, мальчик, накрытый одеялом, девушка со сломанными ребрами, люди, которые толпятся вокруг и чего-то ждут. Все это было… это было ужасно!
Отец пошел к ней с раскрытыми объятиями, но Нэн сумела уклониться.
— Бедная моя малышка, — пробормотал он.
— Именно поэтому я не хотела, чтобы ты приезжал в больницу. Я вовсе не бедная малышка. Я отделалась ссадинами. Просто мне не хотелось, чтобы ты устроил зрелище и поставил себя в неловкое положение. А заодно и меня.
Он захлопал глазами.
Нэн продолжила:
— Я не звонила Эм, потому что замужней женщине трудно найти работу. Какому работодателю понравится, если мамочке то и дело будут звонить рыдающие дочери? Эм работает в этой ночлежке уже шесть лет. С тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Бывали дни, когда мне хотелось, чтобы она была дома. Когда у меня болела голова или какая-нибудь монахиня кричала на меня в школе. Но я думала о ней. А ты всегда думал только о себе. Звонил ей, если не мог найти носки там, где надеялся!
Рука Брайана Махона сжалась в кулак. Он шагнул к дочери, которая начала счищать грязь с жакета, висевшего на кухонном шкафу.
— Не смей со мной так разговаривать! Может быть, ты и расстроена, но я не позволю тебе задирать нос. Твой отец ишачит день и ночь, чтобы дать тебе возможность получить высшее образование. Извинись сейчас же или пеняй на себя!
Нэн и глазом не моргнула. Она чистила жакет, следила за тем, чтобы комья глины падали на аккуратно подстеленную газету, и молчала.
— Иначе ты вылетишь из этого дома как пробка.
— Не вылечу, — ответила Нэн. — Во всяком случае, сейчас.
Мать Фрэнсис до последнего оттягивала уход от матери Клер. Позвонила сестрам в Нокглен, не сказав им ничего определенного. Но было ясно, что вскоре придется под дождем тащиться на автобус, который довезет ее до монастыря. Она отослала Пегги домой. Этот визит подруге удовольствия не доставил бы.
«Если бы я была настоящей матерью дочери-подростка, — мрачно подумала монахиня, — мне пришлось бы куда хуже». Будучи школьной учительницей, мать Фрэнсис прекрасно знала, что эти девчонки вытворяют со своими родителями. Доводят их до белого каления. Настоящие матери — просто мученицы. С этой мыслью она свернула за угол коридора и вернулась в приемную. Там плакала женщина, обхватившая себя руками от горя.
Рядом с ней стояла симпатичная седовласая дама, не знавшая, что делать: то ли начать утешать подругу, то ли дать ей выплакаться.
— Фрэнк! — рыдала женщина. — Фрэнк, скажи мне, что это неправда! Скажи мне, что это был кто-то другой, просто похожий на тебя!
— Они снова пошли за медсестрой, — объяснила ее спутница матери Фрэнсис. — Еще минуту назад все было в порядке. У нас заказано такси. Я хотела отвезти ее к себе…
— Это был ее сын? — спросила мать Фрэнсис.
— Единственный. — Взгляд женщины стал тревожным. — Я ее соседка. Она переночует у меня. Я послала свою сестру присмотреть за другими мальчиками.
— Мальчиками?
— Она сдает комнаты студентам. А у ее сына был первый день занятий.
Лицо монахини стало печальным. Измученная Кит Хегарти раскачивалась взад и вперед.
— Понимаете, мать, я ей не подхожу. У меня есть все. Муж, дети, а у Кит теперь нет ничего. Она не хочет общаться с такими, как мы. Не хочет видеть людей, у которых все благополучно. Это только напоминает Кит о том, что она потеряла.
Мать Фрэнсис смерила женщин оценивающим взглядом.
— Вы очень хорошая подруга, миссис…
— Хейз. Энн Хейз.
Монахиня опустилась на колени рядом с матерью Фрэнка Хегарти и взяла ее за руку.
Испуганная Кит подняла глаза.
— Приезжайте ко мне после похорон, — мягко сказала мать Фрэнсис.
Женщина шарахнулась.
— Что это значит? Кто вы?
— Такая же, как вы. В каком-то смысле я тоже потеряла ребенка. Мы поговорим, и вы дадите мне совет. Понимаете, я не настоящая мать. А вы настоящая.
— Была. — Улыбка Кит больше напоминала оскал.
— Нет, есть. Все еще есть. Вы всегда будете его матерью. Никто не сможет отобрать это. И то, что вы дали ему. То, что сделали для него.
— Я почти ничего ему не дала. И почти ничего для него не сделала. Позволила ему купить этот мотоцикл! — Она вцепилась в руку матери Фрэнсис.
— Но вы должны были это сделать. Должны были дать ему свободу. Это величайший дар. Вы подарили ему то, чего он хотел больше всего на свете. Именно то, о чем он мечтал.
До сих пор Кит ничего подобного не слышала. Наконец она смогла вздохнуть полной грудью, а не хватать воздух ртом как рыба.
Мать Фрэнсис заговорила снова:
— Я живу в монастыре Нокглена. Там тихо и спокойно. Вы сможете провести у нас несколько дней. Понимаете, вам нужно ненадолго сменить обстановку. Это очень важно. Там вас не будут мучить воспоминания.