Слезы щипали глаза. Ева, как робот, подошла к подножию лестницы, где висел портрет маленькой смуглой женщины с глазами и ртом, столь похожими на ее собственные, что девушке казалось, будто она смотрит в зеркало.
В ней было так много черт Сары Уэстуорд, что для отцовских уже не оставалось места.
Рука Сары лежала на спинке стула, но сама женщина не выглядела спокойной и умиротворенной. Казалось, она умирала от желания, чтобы все поскорее закончилось и можно было поскорее убежать отсюда. Куда угодно, лишь бы подальше.
У нее были большие глаза, маленькие руки и темные, коротко подстриженные волосы, как диктовала мода тридцатых годов. Но при взгляде на нее казалось, что Сара предпочла бы носить волосы до плеч и заправлять их за уши. Как делала Ева.
Была ли она красивой? Трудно сказать. Нэн сообщила только то, что она видела портрет.
Нэн. Нэн ходила по этому дому, как гостья.
— Нэн с тех пор приезжала сюда? — спросила она.
— А что?
— Просто интересно.
— Нет. После того дня она в Уэстлендсе не была.
Саймон произнес фразу с легкой заминкой, но Ева знала, что это правда.
С кухни ворчливо сообщили, что чай готов. «Как, опять есть?» — подумала Ева. Но Хитер отсутствием аппетита не страдала, а разочаровывать ребенка было бы нехорошо.
Ева восхищалась пони и тем, как Хитер отполировала его уздечку. Восхищалась щенками Клары, но отказалась взять одного из них в качестве сторожа.
— Он мог бы охранять твой дом, — попыталась переубедить ее Хитер.
— Я редко там бываю.
— Тем больше для этого причин. Саймон, скажи ей.
— Это должна решить сама Ева.
— Честно говоря, я вообще была в нем только один раз. В тот странный уик-энд. Собака умрет там от одиночества.
— С ним будет гулять тот, кто там есть.
Хитер подняла в воздух очаровательного щенка и объяснила, что в нем семь восьмых крови лабрадора. Самый лучший в помете. Правда, пока слегка глуповат.
— В коттедже нет никого, кроме меня и матери Фрэнсис, которая приходит туда время от времени.
— Она там ночует? — спросила Хитер.
— О господи, конечно, нет. Теперь ты сама понимаешь, что сторожевая собака мне ни к чему.
Ева не стала спрашивать, почему Хитер пришло в голову, что монахиня может спать в ее маленьком коттедже. Она объяснила это полной неосведомленностью девочки о правилах монастырской жизни. И не заметила, как изменилось выражение лица Саймона.
Пришла миссис Уолш и сказала, что чай накрыт в малой гостиной.
Еве предстояло во второй раз в жизни увидеть своего деда.
Того деда, о котором Нэн Махон во всеуслышание говорила, что он чудесный и очаровательный пожилой джентльмен. Ева инстинктивно расправила плечи и сделала несколько глубоких вдохов, которые, по словам Нэн, оказывали большую помощь, когда человеку предстояла трудная задача. Когда будто Нэн все знала заранее…
Он выглядел по-прежнему. Может быть, чуть поживее, чем в прошлый раз. Ева слышала, что на Рождество старик был болен и к нему вызвали доктора Джонсона, но все обошлось.
Было очень трогательно смотреть на то, как Хитер, выросшая здесь и другой жизни не знавшая, сидела, примостившись рядом, и помогала любимому деду держать чашку.
— Дедушка, сегодня можно не разрезать сандвичи, они совсем крошечные. Наверное, их делали, чтобы произвести впечатление на Еву.
Старик посмотрел на Еву, неловко сидевшую на стуле с неудобной твердой спинкой. Этот взгляд был долгим и пристальным.
— Ты помнишь Еву, правда? — неуверенно спросила Хитер.
Ответа не последовало.
— Конечно, помнишь, дедушка, — вмешался Саймон. — Я рассказывал тебе, как хорошо она относится к Хитер, берет ее из школы…
— Да. Да, в самом деле. — Он сознательно отстранялся от сказанного. Словно ему говорили, что нищий, просящий подаяние на улицах, когда-то был честным тружеником.
Ева могла улыбнуться и пропустить это мимо ушей. Но то, как он говорил, задело ее до глубины души. Гнев, про который мать Фрэнсис всегда говорила, что он ее погубит, вырвался наружу.
— Дедушка, вы знаете, кто я? — громко и четко спросила она. Вызов, звучавший в голосе Евы, заставил Хитер, Саймона и старика вздрогнуть.
Чарльзу Уэстуорду никто не мог помочь. Он должен был либо ответить прямо, либо пробормотать что-то нечленораздельное.
— Да. Ты дочь Сары и какого-то мужчины.
— Дочь Сары и ее мужа Джека Мэлоуна.
— Да, возможно.
Глаза Евы вспыхнули.
— Не возможно. Определенно. Так его звали. Вы могли не принимать его здесь, но он был Джеком Мэлоуном. Они обвенчались в приходской церкви.
Старик поднял глаза. Эти глаза были такими же темными и миндалевидными, как у всех присутствовавших, разве что меньше и уже.
Он сурово посмотрел на Еву.
— Я никогда не сомневался в том, что она вышла замуж за подсобного рабочего Джека Мэлоуна. Возможно, он действительно был твоим отцом. Возможно, но совсем не так обязательно, как ты думаешь…
Ева онемела от потрясения. Его слова были полны беспричинной ненависти, лицо слегка искривилось от усилия говорить внятно и разборчиво.
— Понимаешь, Сара была шлюхой, — сказал он.
Ева слышала, как тикали часы.
— Шлюхой, похоть которой удовлетворяли все здешние слуги. Я помню, из-за этого мы потеряли многих хороших конюхов.
Пришедший в ужас Саймон вскочил. Хитер продолжала сидеть у ног деда на скамеечке, отделанной бисером. Ее лицо было белым.
Но старик еще не закончил:
— Не будем вспоминать те неприятные времена. Может быть, ты действительно дочь нашего работника Джека Мэлоуна. Если хочешь верить, верь… Ничего другого тебе не остается…
Уэстуорд потянулся за чашкой. Длинная речь утомила его. Чашка зазвенела о блюдце.
Голос Евы был негромким, но это делало его еще более грозным.
— В моей жизни была только одна вещь, которой я стыдилась. Я стыдилась того, что мой отец использовал религиозный обряд, которым являлись похороны моей матери, чтобы проклясть вас. Мне хотелось, чтобы он больше уважал людей, пришедших оплакать покойную. Я даже думала, что Господь гневался на него за это. Но теперь понимаю, что он проклял вас недостаточно и его желание не исполнилось. Вы прожили жизнь, полную злобы и ненависти. Я больше никогда не посмотрю на вас. И никогда не прощу сказанного сегодня.
Ева не стала оборачиваться и смотреть, как другие восприняли ее слова. Она вышла в коридор, направилась на кухню и, не сказав миссис Уолш и Би Мур ни слова, выбралась из дома через заднюю дверь. Потом села на велосипед и, не оглядываясь, поехала к воротам Уэстлендса по выщербленной подъездной аллее.
У окна малой гостиной стояла Хитер. По ее лицу текли слезы.
Когда Саймон пришел утешать сестру, она замолотила его кулаками по груди.
— Ты позволил ей уйти! Позволил уйти! Ты не остановил его! Она больше никогда не будет моей подругой!
Милая, дорогая моя Бенни!
Ты помнишь припадки гнева, которые случались со мной в школе? Я думала, они остались в прошлом, как прыщи, но оказалось, что это не так. Этот дьявол, который сидит в инвалидном кресле в Уэстлендсе, оскорбил меня так жестоко, что я не в силах говорить. Я возвращаюсь в Дублин. Я не сказала о ссоре матери Фрэнсис и не сообщу о ней ни Кит, ни Эйдану. Но тебе расскажу, когда буду в состоянии. Пожалуйста, прости меня за побег и за то, что сегодня вечером мы не сможем встретиться. Я попросила Мосси отнести тебе записку. Честно говоря, ничего лучшего мне в голову не пришло.
Увидимся в понедельник.
С любовью,
твоя обезумевшая от злобы Ева.
Когда Мосси передал записку Бенни, она решила, что это гневное послание от Шона Уолша, решившего положить конец ее расследованию.
Известие о том, что Ева пришла в ярость и уехала, расстроило ее. То, что при этой ссоре, судя по всему, присутствовала бедная Хитер, расстроило Бенни еще больше.
Но больше всего ее расстроило собственное эгоистичное желание вечером рассказать Еве о своей растущей уверенности в том, что Шон Уолш где-то прячет украденные деньги, и попросить совета, где их следует искать.
Влетев в дом, Ева обнаружила на кухне Кевина Хики.
— Почему ты проводишь субботний вечер дома, а не с девушками? — спросила она.
Ева поклялась себе, что не нарушит профессиональную этику. Она работает в этом доме и не станет срывать зло на жильцах.
— У меня были кое-какие планы, но я решил побыть здесь, — ответил Кевин, кивком указав на комнату Кит. — Похоже, она получила плохую новость. Ее старик умер в Англии. Знаю, она его ненавидела, и все же это для нее сильное потрясение.
Ева вошла в темную комнату с двумя чашками чая и села рядом с кроватью. Она знала, что Кит не спит.
Кит лежала, подсунув под голову несколько подушек, и курила. За окном поблескивали огни дунлаогхейрского порта.
— Как ты догадалась, что нужна мне?
— Я — телепат. Что случилось?
— Сама толком не знаю. Кажется, неудачная операция.
— Мне очень жаль, — сказала Ева.
— Она сказала, что все случилось очень неожиданно. Он понятия не имел, что болен. И велел в случае его смерти позвонить мне и передать, что он не имел об этом понятия.
— Кто сказал?
— Какая-то квартирная хозяйка. Он дал ей пятьдесят фунтов в конверте и сказал, что это для нее.
Ева молчала. Это было странно, сложно и запутанно, как все, что имело отношение к Джозефу Хегарти.
— Кит, что вас тревожит?
— Он должен был знать, что умирает. Именно поэтому он и вернулся. Наверное, хотел провести здесь последние оставшиеся ему недели. А я ему не позволила.
— Нет. Разве он не подчеркнул это? Он не знал.
— Он должен был так сказать из-за страховки.
— Из-за чего?
— Из-за страхового полиса. Он сделал то, чего не делал никогда в жизни. Решил обеспечить меня.
У Евы возник комок в горле.
— Похороны состоятся в Англии в следующий уик-энд. Порядки там странные. Покойников хоронят не на следующий день, а в уик-энд, чтобы люди могли приехать. Ева, ты отправишься со мной? Мы можем поплыть на пароходе.