Они поспешили свернуть с дороги. Подступили к большому голому холму, и сердце Соннука дрогнуло: на подобном холме он когда-то построил шалаш. Казалось, с тех счастливых дней пролегла целая вечность.
Внизу зеленели кусты каких-то больших растений. Голодные олени заторопились к ним. Тонготские олени неприхотливы и, если ягеля нет, по-коровьи едят любую зелень. Пока они хрумкали сочные листья, Соннук рассматривал изрытую, вывороченную землю. Небывалые следы, будто зубчатые валы грандиозной кожемялки, вдоль и поперек исковеркали обезвоженный дерн.
Илинэ вскрикнула и подскочила: за лодыжку ее тронул, пытаясь обвить, мясистый лист. Крытые жесткой полупрозрачной кожей, листья жадно влеклись к девушке – она стояла рядом с оленями. Во вспученных травяных жилах переливалась и булькала зеленая кровь. Цветок с голубыми лепестками, размером с мису, трепетал яичной меховой сердцевиной. Илинэ с трудом опознала в нем обыкновенную ромашку. А толстые ползучие стебли уже оплели ноги оленей и выпустили губы-присоски…
Выхватив батас из-за голенища, Соннук рассек хищные стебли. Обрубки закапали соком и с тонким писком втянулись в злобно сомкнувшийся куст. Тучка пыльцы гналась за оленями до поворота за холм… За ним пряталось железочешуйчатое чудовище!
Из округлой громады, затянутой в пластинчатую красно-охристую броню, на Соннука злобно уставилась узкая выбоина-глазница. Нацелилась перед тем, как чудовищу распахнуть знойную пасть с рядами копий-клыков… и взреветь, и вышвырнуть вперед шею… Соннук еще углядел нечто вроде рога или носа на лбу – продолговатое, с двухдырчатым дымовым раструбом на конце. Успел подумать: «Удирал от гигантской ящерицы с Диринга, чтобы достаться здешней!» В отличие от эленского страшилища, это, видно, умело ходить по земле. Повернулся к Илинэ:
– Мохолуо!
Так и чувствовал спиною горячее дыхание и свист взлетающей шеи…
Опрометью мчась неведомо куда, они услышали за собою вполне человеческие вопли:
– Держи, держи!
Кричала, конечно, не Мохолуо, но припустили быстрее. Соннук на бегу оглянулся. Из последних сил их догонял человек с багровым от усилия лицом. Пот тек по нему ручьями. Через плечо был перекинут мешок, по виду увесистый. За человеком, размахивая кольями, гналась от озера гневная толпа. Поравнявшись с Соннуком, беглец в отчаянном порыве ухватил парня за локоть:
– Помоги!
Как помочь, чем? Прыгая на месте в спешке и замешательстве, Соннук кивнул. Человек взвалил на верхового оленя свою ношу. Это оказался не мешок, а женщина в обмороке. В одно мгновенье затянулся ремень аркана, примотанный к луке седла.
Снова понеслись стремглав, подстегнутые кнутом нового страха. Мужчина прерывисто дышал за спиной.
А бежать было некуда! Соннук в панике свернул к порожней котловине, она зияла не так уж далеко.
Сумасшедшая погоня настигала. Близились раззадоренные пылом крики:
– Вор, вор!
– Пестрые щенки!
– Проткнем ваши глаза!
– Порвем становые жилы, выпустим С-сюр-р!
Больное для Соннука слово свистнуло стрелой и словно в сердце застряло. Он чувствовал себя изнемогающим оленем, в горло которого вот-вот вонзятся волчьи клыки. «Зачем… зачем… зачем?» – билась в виски недоговоренная мысль.
Вихрем крутясь, над головой пролетел кол. Острием второго размозжило череп оленю, который мчался рядом с мужчиной. Сквозь лихорадочное буханье то ли сердца, то ли топота нагоняющих Соннук подивился, что этот человек еще бежит. Не свергся сдувшимся бурдюком под ноги разъяренной ораве – бежит!
В дикой скачке голова умудрялась о чем-то думать. Недолго ей осталось. На что надеяться? Скоро свет померкнет для них троих… Голова Соннука огнем горела, а затылок леденел от неотвратимости пущенной с чьим-нибудь колом смерти.
Когда до котловины осталось около двадцатки шагов, неистовые крики за спиной усилились, а топот прекратился. В землю шарахнул кол, за ним другой, третий… темным градом посыпалось дреколье!
На раздирающем глотку вдохе Соннук кувыркнулся в ямину. Куча-мала с мычаньем и криком покатилась по ребристому откосу, похожему на ступени.
Беглецы жадно хватали ртами пыльный воздух. Он саднил горло, как дымный чад. Земля вздыбливалась лестницей в небо, а небо бешено тряслось, кренясь, громадной оловянной мисой, и где-то высоко свирепо орали люди.
Перекрывая остервенелый гвалт, прозвучал мстительный вопль:
– Зараза сожрет вас!
Преследователи еще немного пошумели и, по-видимому, удалились.
Котловина смахивала на гортань исполинского зверя. Ступени, расширяясь, полукругом падали вниз. Удивительно: здесь кто-то жил! Жестяные рожки излучали натужный свет. В ярусах стен были вырублены обычные, как в юртах, двери. Ниже ручеек света, слабо мерцая, иссякал в сумрачном зеве. Просторная крутая воронка вилась в немыслимые недра. Пахло застарелой пылью, а из подземелья, откуда вперемешку струились волны стужи и пагубного тепла, несло плесенью.
Соннук едва верил счастью: драгоценная жизнь вновь принадлежала ему. Но тревога, притупленная с уходом острой опасности, не отступила. Спускаться и выяснять, кто обитает в котловине, не хотелось.
– О какой заразе они кричали? – спросил он мужчину. Грудь того бурно вздымалась, хрипя, как мехи. Он все не мог отдышаться и слабо мотнул головой:
– Не знаю…
Соннук встал и, покачиваясь на неверных ногах, подошел к оленям – они скучились чуть выше. Животные не пострадали, не было ран, и ног не повредили в прыжке. Правда, с подбитым олешком осталась наверху наружная покрышка яранги, и шесты потерялись. А вьюки целы… Парень замер: с седла верхового сползало женское тело.
Илинэ вскрикнула и зажала ладонью рот. Видно, тоже забыла о женщине и только сейчас увидела-вспомнила.
Олень испуганно замычал и попытался освободиться, но ослабший ремень натянулся, и тело остановилось. Несчастная не пошевелилась, не подняла голову в ровдужном платке. Тонкие пальцы загребали пыль…
Женщина была мертва.
– Так ты убил ее! – закричал Соннук.
Мужчина вздел вверх ладони, будто защищаясь:
– Нет, нет… Все расскажу…
По говору стало понятно, что он – тонгот. Волосы на его голове торчали клочками, словно линяли. Сухая кожа туго обтягивала костлявое лицо, ввалившиеся глаза горячечно блестели в глубоких глазницах. Мужчина был поражен каким-то недугом.
– Это моя сестра, – сказал он придушенным голосом. – Люди собирались бросить ее в черное озеро, а я не хочу, чтобы оно съело тело Нерми. Я хочу похоронить сестру по-человечески.
Подобрав колени, он судорожно сцепил на них пальцы.
– Меня зовут Нурговуль. Я – сын Пачаки, человека, который в детстве побывал в Бесовском Котле. С этого мне и придется начать, чтобы вы все поняли. Хотя, честно говоря, я и сам ни в чем тут толком не разобрался…
Он замолчал.
– Рассказывай, – поторопил Соннук.
– Однажды Пачаки с матерью застала в лесу гроза, и они забежали в какую-то пещеру. Лаз оказался просторным и длинным. Они шли, шли… Заходили во внутренние пещеры. Там горели ледяные костры. У одного костра стояли железные великаны с глазами по всему телу.
– Железные великаны?!
Нурговуль пожал плечом:
– Слушайте дальше, если хотите слушать… Бедолаги потеряли путь назад. Бабушка прежде слыхала о Бесовском Котле и наконец догадалась, куда их занесло. Они кинулись в темень и совсем заплутали. Потом все-таки повезло выбраться, найти узел неживых дорог. Не скоро, но вышли в тайгу. Надо сказать, что люди попадали сюда редко, а кто возвращался домой, быстро умирал от Сковывающей болезни…
Уловив опасливое движение Соннука, тонгот снова поднял ладони:
– Не бойся, болезнь не заразна. Ее смертоносным семенем был раньше насыщен Котел. Точнее яма, в которой он находился… Бабушка умерла той же весной. Пачаки тоже долго хворал, но, к радости родичей, выправился. Вырос, женился, появились мы с сестрой. Кто же знал, что недуг не оставил отца, а затаился в нем! Мы с Нерми были зачаты глубоко больным человеком.
Рассказ прервал короткий рыдающий кашель. Нурговуль с усилием подавил его.
– Болезнь вернулась к отцу, когда мы вошли в свадебный возраст. Пачаки стал терять память, сделался ко всему равнодушным. Я звал знахарей, возил отца к шаманам в Эрги-Эн в надежде на его излечение. Втайне и на наше, ибо мы с сестрой поняли, что от Сковывающего недуга нам никуда не деться… Ничего не помогло. Позапрошлой весной отец умер. Мозг сестры уже сушила хворь. На вид Нерми осталась прежней. Она была очень красива. Меня же болезнь изменила только внешне. Я не потерял силу рук и наследное кузнечное умение… Пока еще.
Помедлив, тонгот поднялся и молча отвязал тело женщины. Он бережно положил покойницу на ступень. Натянув на ее лицо ровдужный платок, уселся подле и продолжил:
– Полгода назад Нерми ушла из дома. Я устал искать и решил, что бедная моя сестра погибла в лесу. Прошло какое-то время, и мне приснился сон. Я будто бы очутился внутри Бесовского Котла. Возле дверей стояли два железных великана с круглыми животами. Яркие глаза светились по их телам сверху донизу. Я испугался и закричал. Глазастые не шелохнулись, но кто-то засмеялся. Голос, звуча ниоткуда и отовсюду, сказал: «Народ думает, что железные великаны едят людей. Но это сказки. Мои ходячие бочата потребляют только Не́быть и кормят ею Самодвигу».
– Небыть? – удивился Соннук. – Самодвига? Что это?
– Я так же спросил. «Небытью называется черная кровь. Она вытекает из недр, – объяснил голос. – А Самодвига – движущийся разумный Котел. Многие по глупости зовут его Бесовским». Мы разговаривали долго. Вот что я запомнил из слов невидимого человека: «Сказки о бесах, что населяют эти места, возникли на гребне минувших весен, когда древние искусники впервые смастерили Котел. Он был несовершенен и вел себя, как все младенцы. Плакал, и звуки плача его наводили на людей тоску. Привередничал, рушил лес, не слушался. Даже насылал болезни и убивал. Котел был ребенком и не ведал, что творил. Жить рядом с долиной, где он находится, люди не смогли и назвали ее Долиной Смерти. Котел постепенно разрушился, врос в землю. В нем остались обида и зло. Но теперь за дело взялся великий шаман, волшебник по имени Дэллик. Он привел в долину мастеров и чародеев. Они выкопали Котел из земли и сумели восстановить его мудреные устройства. Теперь Самодвига неопасен, просто иногда причиняет неприятности, схожие с досадными выходками нравного человека. Он совсем уже не то чудовище, что пугало людей».