– Болот! Ну что же ты!
Из облака, как огонек из-под золы, полыхнула рыжая голова.
– Болот!!! – завопил Чиргэл на пределе голоса и сразу ослеп от слез. – Болот, беги!!!
Но тот был уже далеко.
О, счастье, что рыдающий Чиргэл не убрал протянутых рук! На запястья упала петля аркана. Когда Котел уже набрал ход, не сам Чиргэл, а упрямая воля его уперлась в стену спиной, ногами в низ пузыря и почти на лету заволокла Болота в прореху.
Воин втиснулся между мягкой и твердой стенами. Сказал, задыхаясь:
– Добрый ремень! Руки порезал мне, но осилил. Матушка плела. А я ворчал: «Зачем в косицу-то? И так не порвется». Вот дурак!
Черно-белый дым драными лентами заструился поверху. Безудержная сила влекла Самодвигу из Долины Смерти. Неживая дорога послушно расстилалась не назад-вперед, а просто вперед. Не скрылась за поднявшимся по горячему следу пыльным вихрем, осталась лежать – прижженная, прикушенная к мертвой земле зубцами тяжелых полозьев.
Исчезли из глаз смоляное озеро с костяными берегами и косогор с селеньем. Отдалился холм с меховым бугром по одной стороне и большой лужей с другой. Показалась ступенчатая котловина, в чьей недужной пропасти множество множеств весен хранился Котел. У края ямы стоял старик с розовой макушкой. Снизу выступали лысые головы.
– Бегите! – закричал Болот, высовываясь в прореху. – Бегите, дорога открыта! Скажи всем, кто остался в долине, – пусть бегут!
Старик помахал рукой.
– Бегите! – кричал Болот потом гурьбе бредущих куда-то чучун. – Уходите в свои горы, тогда, может быть, останетесь живы!
Дикари, открыв пасти, с удивлением и без злобы смотрели на воина. Некоторые чучуны были ранены и поддерживали друг друга…
Завалы мореной временем древесины поспешно расступились перед Самодвигой. Мерзким крысиным хором запищали под полозьями корни и ветки, что не успели угнаться за удирающей чащей. Скорость нарастала. Все быстрее, быстрее, быстрее, с рокотом и свистом вращались колеса опор.
Кёсы таежного пути нанизывались на жестокие зубцы. Мелькали поляны, озера, перелески. Промчался весенний алас с тремя пасущимися конями… Кричали, ревели, метались спугнутые птицы и звери. По обе стороны Самодвиги со страшным треском и стонами рушились и дымились деревья. Позади темнела широкая обугленная полоса убитой земли, на которой никогда ничего не расцветет.
Красным хвостом северного ветра неслась трехпоясная домовина по Великому лесу, творя новые мертвые дороги. Земная твердь исходила лихорадочной судорогой. Без остановки щелкали многочисленные рычаги и зубья. Дымились и выли, не умолкая, знойные пасти жерл.
Кормом Котлу служила Небыть, взращенная в недрах Нижнего мира. В животах-бочонках железных великанов она перерабатывалась для лучшего усвоения. Ходячие вместилища сообщали о готовности «пищи», мигая алыми и голубыми глазками. Железное чрево утробно взрыкивало, принимая ее в желоба двигающих устройств. Небыть питала холодные мозговые отсеки, как кровь питает голову, и подстегивала сооружения к действиям.
Нурговуль успел поднатореть в управлении полозьями и показал Атыну, какие моргающие бусины, узлы и укладки отвечают за ход Котла в передней переборке главной домовины. В переборке имелись также усы-следопыты и зоркие глаза-наблюдатели, опутанные многочисленными венами и трубочками. Усы и глаза высовывались наружу и в подробностях чуяли-лицезрели все живое. В наблюдатели можно было заглянуть, стронув вверх крышечки-веки. Лес как днем, так и ночью почему-то показывался в красном свете. Однажды, когда среди трепещущих деревьев мелькнул всполошенный ветвисторогий, Котел хищно дернулся и лязгнул, а юный кузнец успел рассмотреть не только само животное, но и рисунок кровеносных жил в его теле.
Для постижения работы устройств Самодвиги Странник растянул время Атына. Если остальные проживали время в обычном счете варок мяса, кузнец мог измерить одну варку разным временным осуохаем – от большого хоровода до седмицы дней. Напрягая способности и память обоих джогуров, он шаг за шагом осмысливал действия сложнейших приспособлений. Разрыв во времени, ощущаемый им как греза, внешне был неразличим, и спутники ни о чем не догадывались. Когда Атын чувствовал необходимость, он просто выпадал в безвременье и тут же появлялся снова. Иногда ему самому казалось, что целый год учебы пролетел как мгновение.
Не зря кузнец прихватил с собой наследный талисман – железку для высадки гвоздей. Суровый дедовский оберег охранял видения внука. Незримые предки выстроили вокруг снов Атына священную коновязь и наложили на нее материнское заклятие рода. Ни демон, ни подсылаемая им ворона не сумели проскользнуть внутрь. В отрезках изъятого из вечности времени существовали трое – Самодвига, кузнец и зверь его волшебной силы. Стоило подуть в гвоздильню, как пред очами, словно из воздуха слепленный, возникал Человек-лось. Неунывающий и расторопный, он доставлял руду, камни, кузнечные и другие снасти – все, в чем у Атына возникала нужда.
Скоро кузнец изучил установки Зерцала. Расчеты и пробы открыли, как правильно воспроизводить отражения разных мест и времен. На серебристой пластине с восемью, по числу частей света, стрелками-указателями были помечены все реки, моря, горы и страны Орто. С предельной, как говорил Странник, точностью нажимая на бусины и направляя стрелки, кузнец теперь мог направить всевидящий луч туда, куда хотел, и увидеть, что в какой стране происходит.
В первую очередь он постарался найти Долину Смерти. Пучок матового света обыскал всю гиблую долину и не обнаружил в ней ни одной живой души. Лишь озеро голодной Небыти металось и ревело, заливая черной смолою кости на берегу. Слава богам – ушли Чиргэл и Чэбдик. Пустынны были селенье и котловина, в чьей мрачной глубине недавно обитали странные люди с проломами на макушках.
Атын вспомнил о Болоте. Где же воин? Ведь отправился из Элен, по словам близнецов, раньше их! Хорошо, если жив. Может, повернул обратно…
Кузнец убрал изображение. Очень хотелось глянуть на родную долину – как она, что с ней? Рука будто сама по бусинам побежала… и остановилась, задвинула пластину в потайную укладку стены. А вдруг битва уже началась? Какой толк смотреть на нее, не в силах помочь? Атын отчаянно верил: он успеет! Не было более резвой езды, чем в Самодвиге. Еще неизвестно, чья случится победа, когда встряхнется Срединная… Если б Атын не верил в победу, он бы сошел с ума.
Изучая множество встроенных в стены коробов, укладок, ларцов Котла, кузнец вычерчивал рисовальной палочкой на белых листах изображения приборов. Так ему было легче усвоить и запомнить их действия. Рисовальные палочки и кипы тонких листов из неизвестного вещества Человек-лось нашел в каком-то «недоступном для смертных месте». Атын подозревал, что это таинственное место находится в левом углу средней домовины Котла, а помощник попросту похитил вещицы. Там, за дверью всегда запертой каморы, большую часть времени проводил демон.
Атын исследовал приборы, испытывал, проверял и перепроверял. Доверившись наитию и подсказкам волшебного зверя, набирался опыта и сноровки. Чтобы соображения не пропадали втуне, их тоже зарисовывал. Биение мысли совпадало со стуком сердца, стук сердца отдавался нетерпеливым трепетом крови в пальцах. Джогур воспламенял душу наследного мастера. Его обуревали двойственные чувства. Он восхищался умением людей, создавших Котел, и с горечью думал о том, какую страшную пагубу могут нести великий человеческий разум и рукомесло.
Джогур любит работу ради работы, независимо от того, ведет она к красоте и пользе или к вреду и уничтожению. Властный и своенравный, как огонь, дар зажигает душу и горит в ней высоким костром. Необоримой страстью и жаждой, непрестанной тягой к совершенству опаляет дар голову и руки… и все же не им, а сердцу решать, примется ли мастер за дело. Жребий сердца – тот же Дилга, ибо то, что творит истинно даровитый человек, в равной мере вольно как оживлять, так и губить, как возносить людской дух, так и бросать его в бездну.
Дни и ночи безвременья возился Атын у маленького переносного горна, обсыпая мелким углем разогретые горшки с разнообразной рудой. Волшебный зверь нагнетал мехи, выдувал через трубку золу с горшков. Раскаленное железо выливалось в глиняные формы, наполненные влажным речным илом. Кузнец выглаживал их, посыпал мучицей из древесного угля и крепко сдавливал створки. А еще растирал порошки из неведомых ранее руд, камней и веществ. Делал мягкое жестким, твердое – гибким, расслаблял чеканное, туманил четкое, вялому придавал крепость, заставлял гореть воду, а пламень – течь…
Атын не понимал заумных речей белоглазого Странника Дэллика. А тот на самом деле, оказывается, вовсе не разбирался в головоломном строении Самодвиги. Демон владел множеством знаний, колдовских и бесовских секретов, но джогур – божественный дар, выкованный Кудаем и благословенный Творцом, – был ему недоступен.
– Ты знаешь, что резервуар с водой прорван? – Дэллик задержал на кузнеце подозрительный взгляд.
– Ка-а-акх?! – ахнула ворона, всплеснув крыльями.
Вокруг горящих зрачков Странника плавились глыбы древнего льда. Губы плясали, как червяки, брошенные на горячий песок.
– Кран сух. Очевидно, чучуны выпустили весь запас дистиллированной воды. Потому и не явились… Котел разогнался, не остановишь. Что ж, потерпим. Есть, в конце концов, алкоголь. А твои эксперименты нуждаются в воде, кузнец-шаман?
– Нет.
– Работа, надеюсь, подходит к завершению?
– Да, я заканчиваю.
С шумом откинувшись на мягкую спинку лежанки, демон подался к Атыну:
– Ну хоть одна приятная новость! Полагаю, усовершенствованная конструкция сообщит сконцентрированным лучам определенную разность хода? Каким образом возбужденные атомы достигнут когерентности в генераторе, усиленном оптическим фокусом кристалла? Сумеешь ли ты монохроматизировать лазерное излучение с наименьшей потерей энергии? Каковы будут скорость и интенсивность разрушения?