Откуда-то принесло волны едкого зловония, – словно отравное зелье для стрел выплеснулось на красные угли. Рядом с колобом вспух клуб густого черного дыма.
Это был не простой дым: на исходящем с северо-востока стволе вполнеба раскинулась крона громадного древа без листьев. Голые ветви зашевелились, на концах их выпятились змеиные головы. Тени-змеи выбились из растрепанного гнезда вершины и повлеклись, извиваясь, к Матери Листвени. Заполоскались в ветрах раздвоенные языки, высунутые из разинутых пастей… И ударили молнии! Ослепительные прямые мечи, кривые сабли, топоры-зигзаги верхнего воинства располосовали призрачное древо. Бабахнул раскатистый гром – небесные табуны простучали копытами по красной меди ярусов, и над Орто разразилась гроза.
Вживе восстал из снов Хорсуна черный ливень! Ливень, сбитый из мерклых струй мертвой воды, напитанной ржавью и солонцом древних весен!.. Он падал тяжкой топленой смолой и, не растекаясь, уходил в каменный грунт. В сплошном потоке не было капель и пузырьков воздуха, не было жизни. В нем, как в пограничье яви и сна, погрязала человеческая воля.
Хорсун метался по топкой тропе, шарил в стенах ливня вязнущими руками и, отыскивая ослепших, оглохших спутников, сближал их головы. В тесное сплетенье тел, выгнутых наружу спинами наподобие чорона, втиснулась морда понятливого Аргыса… Ливень обтекал живой чорон, присасывался к нему липкими губами и не мог прорваться внутрь, где Сюры людей пробуждали земное дыхание.
Матерь Листвень раскинула густые ветви просторным шатром. Места хватило укрыться людям и зверям. Птицы и духи Эреке-джереке спрятались в плотно сомкнутой листве.
– Мохсогол, – лепетал, сидя в корзине у подножия дед Кытанах. Восхищенный жизнью и почти счастливый, он слабой ладонью поглаживал головы окруживших его малышей. – Мохсогол, любезный напарник, и ты, верный друг Билэр, чьи уста не ведали лжи! О-о, как тяжела моя дорога к вам и как твердо желание увидеть небесный огонь! В незрячих глазах моих небо и земля пока что черны по-прежнему, и я слышу, как падает черный ливень… Но я жду прозрения. Я дождусь.
Никто не сказал ему, что ливень действительно черный. Лицо Кытанаха светилось кроткой улыбкой, открытой в другие миры. Так улыбаются, проснувшись утром, грудные младенцы, а еще очень добрые, очень старые люди, жизнь которых подходит к концу.
Снаружи остались только шаманы. Но и они не стояли под ливнем. Смоляные языки тщетно облизывали невидимую урасу, под защитой которой они находились. Гладкие, прозрачные покрышки урасы были будто смазаны маслом.
– Попытаемся, – вздохнул говорящий голос духа высшего человека Рыры.
Вынув из-за пазухи смотанный аркан, Рыра завязал на нем узелок и пустил по кругу. Шаманы по очереди брали аркан, завязывали узелки, что-то пришептывая под нос, и отправляли дальше. Крученый кончик достался Хойлу. Заговорщицки блеснули в темноте каменные глазки мертвого шамана. Правнук Хойла, мальчик двенадцати весен, взволнованно сжал аркан пальцами обеих рук, пропущенных в рукава нарядной дохи прадеда исподнизу его костлявых кистей.
Это было первое волшебное действо мальчишки, можно сказать, Посвящение. Он получил наследные силы и знания с сердцем отца, погибшего в битве с черными чародеями, но боялся, что все испортит.
– Ты – преемник лучшего из одулларских шаманов, – мягко подтолкнул его Нивани. – У тебя получится, вот увидишь.
Мальчик завязал последний узелок. Помедлив, застенчиво прошептал над ним:
– Хочу, чтобы кончился ливень.
…И аркан с узелками набух неживой водой, а в сквозном чуме посветлело.
Посветлело на Орто.
Два булатных меча в гуще черных мечей казались ночными сполохами. Бесплодное побоище измотало Атына и надоело Болоту. Дюжина нерасторопных призраков – белоглазые Дэллики – валились и снова выскакивали один за другим, как пальцы в тонготской перчатке. Маломощные вражьи мечи тыкали невпопад, а сумели-таки покромсать полы рубах парней и порезали кожу рук. Тринадцатый Дэллик, видно, прятался за спинами двойников и был от них неотличим.
Но вот, наконец, воину удалось вырваться из оцепления. Вскочив на плечи стоящего столбом великана, он зачем-то замахал левой рукой и завопил:
– Сгиньте, демоны! Сгиньте!
Маленькая вещица в его ладони сверкала и палила в Странников тонкими лучами-стрелами. Болот еще что-то крикнул, но остальное потонуло в лязге и дребезге злого железа. Атын удивиться не успел, откуда взялось у ботура глядельце Илинэ. Волосы дыбом поднялись, такой пронзительный визг и свист издали сразу все Дэллики! Не переставая визжать, они сбились в кучу, съежились в корчах, на глазах превратились в карликов с детскими лицами… в туманный ворох… исчахли мутной плотью… сгинули! Все, кроме одного, чей рогатый венец и военный наряд осыпались со звоном, а меч растаял в руке куском топленого сала. Невинное глядельце, хранящее отражения светлых лиц, не снесло зрелища нечисти, выскользнуло из пальцев Болота и закатилось куда-то…
Дэллик ринулся к двигателю. Железный великан загремел на пол – оттолкнувшись от него, Болот в невероятном прыжке пролетел через всю домовину. Странника он поймал за волосы у открытой дверцы перегородки. Падая навзничь, демон выкинул ногу змеей. Острые когти прорвали сапог, длинные пальцы проворно забегали по пусковому прибору, нажимая на литые бусины.
Воин закрутил вороньи перья-пряди на кулак у затылка врага и шваркнул его о стену. Пальцы Дэллика втянулись в сапог, и прореха мгновенно закрылась. Демон извивался в крепком захвате, метал глазами не взоры – осколки битого льда… А Болот понял: он опоздал. В который раз опоздал за эти треклятые дни! Бегучими волнами накатили на бусины вспышки мерцающего света.
– Что он сделал? – прорычал Болот.
Спросил Атына, но тот все не мог опомниться, и ответил пленник:
– Быс-стрейш-ший ход на автомате. Через минуту мы с-с вами с-свалим отс-сюда!
Самодвигу встряхнуло, и демон глухо взвыл.
«Ударили скатанные в ядро стихии, – сообразил кузнец, бросаясь к Генератору. – Взорвались Долина Смерти и адское древо Кудук-Ла! Теперь смерчи и ураганы ослабнут». Слава богам, волшебный камень можно вынуть из установки. Пальцы, дрожа, извлекли Сата из устройства, сжалась ладонь…
– Ко мне, Человек!!! – загромыхало вдруг железное чрево Котла.
Болот непонимающе моргнул и растерянно уставился на свои пустые руки. Они тщетно тискали воздух… Воин попятился к Атыну.
Странник медленным шагом двинулся к ним от угла, где неведомо как очутился. В кулаке его плотно сидела рукоять меча-Человека! Меч сверкал больной молнией, выпрямленной под бойком бесовской кувалды.
– Браво, куз-знец-ш-шаман! Тебе удалос-сь уничтож-жить Долину С-смерти! Но ес-сть я, Дэллик! Ес-сть С-самодвига и ядро вселенс-ского з-зла! С-сегодня вз-зорвется з-земелька! Ж-жаль, вам этого уж-же не увидеть, драж-жайш-шие мои друз-зья…
…А все же демон и кузнец недооценили быстроты воина.
Тоненькая стрелка в солнечном кружке вечности на стене не отсчитала и трех мгновений, как Болот подхватил Атына за шкирку, точно щенка, на бегу вздернул плечом рычаг открытия выхода…
Атын не просто вывалился – вылетел вон из Котла! Умудрился ухнуть на землю, не свернув себе шею, и чудом не напоролся на собственный меч.
– Скажи Олджуне, Соннук просил назвать его сына именем Сюрхан! – донесся голос Болота из щели смыкающихся дверных клыков.
Железные мышцы ожили, дернулись, и полозья легко помчали Самодвигу по смазанной ливнем горе.
Домм восьмого вечераСолнце девятой ступени
Атын ползал в слякоти бугристой колеи, оставленной полозьями, ощупывая каждый камешек. В выбросе из дверей он упустил Сата. Последними словами бранил себя за то, что не догадался отдать Болоту свой меч. Хотя как было догадаться, когда и мысль не успела мелькнуть…
Надтреснутый вой унесшегося Котла все еще стоял в ушах. В звездно-лиловом воздухе смердело переваренной двигателем Небытью. Замороченные ливнем ветра неуверенно возобновили вихревые стычки. Взрыхленные тучи распышнелись, будто зады сплетниц на лавке. Глянув в небо, Атын в ужасе вскинул к лицу грязные руки: на месте солнца висел изжелта-кровавый колоб. Ох, вот оно – вселенское зло, о котором говорил Странник! Скоро оно сметет Землю щелчком, как на ходу стряхивают надоедливую букашку. Наступит на павшую Орто и будет долго-долго, к торжеству демонов Джайан, плющить стопою несчастий и бед…
Атын закричал, в бессилии лупя кулаками по грязи. Его услышали в пещере Скалы Удаганки. Илинэ перепрыгнула через застывший песчано-щебнистый ручей.
– Соннук погиб. Ты слышишь? – Девушка сдерживалась изо всех сил, а голос плакал. – Соннук погиб!
В Сюре Атына дрогнула туго натянутая нить. Дрогнула… и оборвалась, как струна на кырымпе.
«Твоего двойника больше нет», – облегченно шепнула память – та часть осенней памяти, которая не могла забыть злобный уход Соннука.
«Твоего брата больше нет! – застонала память нынешняя. – А скоро не будет никого».
Руки, что снова бездумно начали было просеивать грязь сквозь пальцы, поникли. К чему искать гранник, если Землю уже не спасти?
– Котел раздавил Сата, – сказал Атын грязным босым ногам Илинэ.
– А это что? – Она поднесла к его лицу мутно блеснувший камень. – Рядом лежал.
Атын встал с колен, замирая сердцем. С трудом подавил сразу два глупых, стыдных желания: прижать Илинэ к груди и разрыдаться… или наоборот – разрыдаться и прижать Илинэ к груди. Поискал глазами, где бы промыть Сата. Язык бормотал сам по себе:
– Нет воды, чистой воды нет, воды нет нигде…
Оба были чумазые, изможденные, промокшие насквозь. Оба тихо заплакали, клонясь голова к голове. На щеках забелели очищенные дорожки.
– Эй! – крикнул Нурговуль. Сидя у валуна, тонгот напрасно ждал, когда эти двое очнутся. – Эй, сюда кто-то идет!
Они не слышали. В их ушах плыли тихие скорбные звуки – печальная песнь говорящих хомусов и тонко звенящих кырымп. На ладонях, подставленных одна под другую, сияли омытые слезами грани волшебного камня.