– В чем раскаяться?
– В жизни, бабушка… Или нет?
– Не раскаяться, Федь, покаяться…
– В чем покаялась она тебе? Что сказала?
– Ничего она не каялась мне, про погоду поговорили… Говорила, что лето сухое будет, наверное, что воду скоро отключат. Спрашивала, как кабачки я солю…
– Зачем, бабушка?..
– Что зачем?
– Ну, про кабачки-то… как ты солишь, она спрашивала?
– Засолить хотела.
– Это что же выходит, не знала она?
– Что не знала?
– Что умрет… раз про кабачки-то тебя спросила… Убили ее? Да, бабушка? Ограбили и зарезали, раз солить кабачки собиралась она, раз не знала?
– Почему убили? Своим чередом, слава богу, пошла. Ей, Федь, много лет уже было…
– Сколько много ей было лет, бабушка? Как тебе?
– Мне поменьше, Федь, на десяток…
– А десяток этот пройдет, и что?
– Что и что?
– …Тоже станешь ты, бабушка, в смертельной опасности?!
– Человек, Федя, впрок солит, только прок невелик… Каждым днем все под Богом…
Это что же?!
Каждый день жизнь в смертельной опасности?! Каждый день, всю жизнь так, не зная?! Просыпаешься утром без всякой гарантии, что до мультиков доживешь?!
И вот это не беззаконие? И вот это нормально?!
Никакой возможности нет ни малейшей у человека от Божьей власти уйти? Освободиться из когтей кровавого узурпатора?!
Зря стеснялся раньше я своего зонтика, не любил его, в зоопарк с собой брать не хотел, на улицу…
– А где, бабушка, зонтик мой?
– Какой зонтик, Федь?
– Мой зонтик, с мишками!
– Да не обещали сегодня дождя.
– Я дождя не боюсь, как ты, бабушка, не газета, чтобы размокнуть.
Только ты под Богом своим, если так уже привыкла, ходи, а я под зонтиком похожу пока… хоть всю жизнь… с непривычки.
Пусть картинку сперва, чем убить меня, разглядит он сверху на зонтике, пусть поймет, что она из мультика, детская! Что под зонтиком еще маленький, ничего ему пока плохого не сделавший человек!!!
И еще научили нас в саду аппликации делать разные. Вырезаешь любую из журнала или кофты картинку, какая тебе понравилась, и на полиэтилен утюгом к тому месту, где хочется, приплавляешь…
– Федя! Что ты сделал с зонтом моим?! Ты зачем сюда мне этот кошмар приклеил?
– Не кошмар это, бабушка… А для твоего же спокойствия отвлекающий Винни-Пух!
Из тетради Фединой: о несправедливостях жизненных воспоминаний
Пустыми обещаниями кормит Бог человека! Завтра да вчера…
Завтра еще нет. Вчера уже было. Одно сегодня остается. Безвылазно!
А ведь ничего хорошего нет в сегодняшнем дне…
– Точно нет у нас больше, бабушка, сервелата?
– Точно нет, я вчера еще попку выбросила.
– Да… Не будешь сыт, как я вижу, бабушка, сегодняшним днем…
Вчера еще была колбаса. А сегодня кончилась. Завтра, сказала бабушка, в зоопарк пойдем, а сегодня дождь. Нельзя было так, чтобы дождь завтра, а сервелат с зоопарком сейчас?!
– Нужно так было сделать, бабушка, чтобы все хорошее сегодня, а завтра уж как Бог даст… Можно подумать, все хорошее в одном сегодня уместиться не может…
– Все хорошее точно не уместится, Федя.
– Уместится, бабушка. Хоть весь батон сервелата я бы сегодня вместо каши съел. В зоопарке и под дождем хорошо.
– Вчерашнее, Федь, хорошее в памяти теснится, на сегодня место приберегает. Для завтрашнего хорошего сегодня место оставляет. Если в сегодня все хорошее из жизни собрать, на завтра ничего не останется, да и вчерашнее вылетит.
– У меня, бабушка, в голове пустого места много. Ничего. Я и сегодня все хорошее потерплю…
– …Торопил Бога Федот: когда же сегодня пройдет? Я бы, говорит, завтра пожил, а ты отложил! Мне, говорит, дел вчерашних – не взглянешь, а ты завтрашних добавляешь…
– Можно я хоть кружочки в детский сад завтра нарисую?
– Вчера нужно было, Федь, кружочки в сад рисовать. Завтра тоже сегодня будет.
Вот и говорю же я… Никакого выбора не оставили мне! Вчера – сегодня. Завтра – сегодня. И сегодня – сегодня. Не выбраться…
Из тетради Фединой: о небесах обетованных
Горит душа у дворника нашего, дяди Коли.
Сам он так сказал бабушке: дайте, сказал, три рубля до возможности, Тамара Лесеевна. Душа горит.
Так и представил я, как душа горит внутри дворника. Больно, наверное, очень это ему. И снаружи-то, когда обожжешься, волдырем надуется, покраснеет, жжется. А если изнутри!..
Посмотрел поплотней я на дворника, пристально: не дымится ли уже он, не тлеет снаружи ли? Так, когда мы с бабушкой на даче костер разжигаем, вниз газетки кулем, мусора высыплем, хвороста, щепочек, а сверху шалаш из веток. И газету спичкой бабушка чирк! Огонек пробежит по краюшку, попробует – можно ли есть? И начинает тлеть изнизу, принимается: ничего, мол, есть можно. А вверху над шалашом борода из дыма болтается, глаза щиплет, пока сам огонь бороды не ухватит. И потом уж так разойдет! Одни угольки останутся, картошку пеки. Вон и у дворника борода… Бедный дворник…
Живое дело – огонь! Жует да потрескивает. У нас через три участка сарай целый съел. А после расхорохорился, на дом уже хотел перекинуться. Крышу облизывал. Едва машины пожарные потушили.
Три рубля же эти, что дворник у бабушки на тушение просит, на часики мне, на подарок, если в школу примут меня, отложены. Не дымится дворник пока. Может, халтурит он? И на прошлой неделе говорил, что горит…
Не дала бабушка из часиков моих на тушение дворнику. Не тем, сказала, душу тушишь, такое тушение ей один керосин…
А когда керосин в огонь разрешает плеснуть мне бабушка, весь костер так и вспыхнет!
Неужели керосином душу тушить дворник глупый хотел?
– Спиртом, Федя, хотел.
Спиртом?!
Спирт – он синим огнем горит, целым факелом на щипцах горит ватой, когда ставит бабушка банки.
Синим пламенем, значит, горит душа в дворнике! Вот и дыма нет. Тоже дыма нет, когда банки. Неужели все-таки полыхнет?
И слежу за дворником из окна. Есть у нас на каждом этаже шкафы пожарные, в них большие бутылки – огнетушители красные. Загорится дворник снаружи – сам его потушу…
У нас огромные новости! Дворник повесился!
Не выдержал, значит, как душа-то горит.
Погубили мы с бабушкой человека…
Вот так вот мертвым на руках из дворницкой вынесли. Стра-а-ашный… Загородила мне бабушка, да я все равно под рукав просунулся, совсем рядом видел.
Вот так вот у него лицо синее, глаза пузырями выпекли, и язык показывает, свесил, как будто собака когда. А язык такой большой, серый…
Это, может быть, думаю, душа-то его горящая вылететь хотела, да язык огромный не дал… вон он какой распухлый. Так она, душа, наверное, бедная, внутри мертвого дворника задохнулась…
– Задохнулась, бабушка, душа в дворнике?
– Не знаю я, Федя. Господи помилуй, грех-то какой…
Грех-то какой! Погубили мы с бабушкой дворника из-за часиков…
А если жива еще она в нем? Закопают дворника, будет биться там она под землей. О гроб молотить-колотить, как воробушек о стекло. А никто не услышит…
– Не воскреснет, бабушка, теперь дворник?
– Не знаю, Федя… не знаю, маленький… грех это самый страшный у Господа считается – самоубиться. За оградой таких хоронят…
– За оградой чего?
Молчит бабушка, плачет…
Сгорел бедный дворник от спирта-то… синим пламенем…
– За чего за оградой-то, бабушка?
Молчит…
За оградой Града Небесного, вот за чего оградой, наверное…
Потому и дворник, что не в доме, а во дворе… что в Град его не пускают.
Не выбралась, значит, правильно сообразил я, душа из дворника… не долетит теперь до Града Небесного. Будет дворник мертвый с высунутым языком по земле ходить… проведением… Будет листья месть… листья жечь, будет лопатой снег скрести… скрип! скреп…
«Погубил, Федя, душу ты мою из-за часиков…»
Страшно, бабушка…
Слыхал я, что бывают такие случаи, чтобы мертвых живыми землей закапывали. Сон литургический называется. Самое страшное дело! Положат спящего в гроб, гроб в яму, яму землей, сверху плитой. Не выберись к нам сюда. А он и проснется… Что такое увидит! Что такое подумает…
Вот и с дворником нашим, наверное, та же история…
«…Взыщи, Господи, погибшую душу Николая Васильича, аще возможно есть, помилуй ю… Не постави мою молитву во грех… но да будет Твоя святая воля…»
Воля, воля…
Должен Бог простить дворника! Нужно объяснить ему, что и из-за нас тоже с бабушкой он повесился, что горело в нем изнутри синим пламенем, и во мне бы если горело бы так вот изнутри, разве выдержишь такое?
Может, что никто не жалел его, он до Бога хотел из себя поскорее выпрыгнуть, чтоб его хоть тот пожалел, наплакаться. А как из заживо горящего себя выпрыгнешь, пока не убьешь? Я вот видел по телевизору, дом горел на Поле Октябрьском, у метро у нас совсем рядом. Так там люди из окон тоже выпрыгивали… с такой высоты!!! Я забыл бы лучше, что видел это, только их, как Пуню с собаками, забыть не могу…
– Бабушка!
– Что, Феденька?
– Не досталась собакам душа Пунина, как ты думаешь?
– Не досталась, Феденька. Куда собакам за душой угнаться? Улетела она…
Будет убивать меня кто-нибудь… если уж очень больно станет мне, тоже я тогда улечу.
Бабушка!!!
– Записку написать нужно, бабушка! Срочную! Объяснить все Богу про дворника, пусть простит его, пустит в Град Небесный жить! У него профессия нужная, будет улицы убирать, подметать, снег скрести, цветы разводить… Что погибшему человеку заживо в земле пропадать?!
– Напиши.
Из тетради Фединой: о смысле жизни
– Вот ты долго живешь же на свете, да, бабушка? Много людей и стран повидала, наверное, городов…
– Каких еще стран, Федя? Дальше дачи нигде не была.
– А где была дальше дачи ты, бабушка?
– Ну, в Анапе, Федя, с тобой была. Еще в Прибалтику ездила. В Суздале была, на экскурсии…