Так и думал, что далеко!
Вот все вышли, разбрелись, вытянулись вдоль дороги. И эта дорога тоже вниз ведет. По бокам старушки сидят с веночками, цветами яркими, разноцветными.
Понял я: не мы полетим – они к нам!
– Встречают старушки героев, бабушка?
– Почему встречают, Федя? Цветы продают.
Покупают все у них, даже бабушка, и мне разрешает цветочки выбрать.
И выбираю живые, синенькие, как на даче у нас, – незабудки. Мама любит, очень обрадуется!
Вот ворота на Химкинскую космостанцию совсем обычные оказались. За ними – тихо.
Забор высокий, кирпичный. При входе церковка, в окошке лампадка. Дорожки обсохли, пыль солнечная. Листики шепчутся. Отчего так тихо? Может, не прилетят сегодня они? Неужели не отпустил маму с папой Бог повидаться?!
Закричать очень хочется. Зареветь мне, может быть? Или лучше еще расшалиться…
И опять вниз дорожка. Посмотришь кругом – оградки. У кого веночек новенький, у кого просто травка лысая пробивается, у кого памятник красивый мраморный. И как только ракеты тут приземляются? Чудеса…
Вот они, на фотографиях в рамочках, все, кого в автобусе встречать ехали, жители Града Небесного. Строители, освоители, космонавты! Как с газеты, красивые, улыбаются, смотрят радостно…
– Скоро, бабушка?
– Скоро, Федя. Устал?
– Не устал я! Просто скорей бы уж прилетели…
И над всеми небо синее-синее. Синее! Над встречающими, над героями. Точно, в самом деле, нет между нами разницы…
Но ракеты всё не летят.
Оградка, калитка, на калитке замочек. У бабушки моей от этого замочка на общей связке ключ, оказывается! Скамеечка, листьями прошлогодними заметенная, и два холмика рядышком.
Здравствуй, Сашенька. Здравствуй, Володенька.
Здравствуй, мамочка! Здравствуй, папочка!
Вот и мы.
Из тетради Фединой: о войне проклятой
Любимая, далекая, дочурка синеокая,
нежно мишку укрой, вот окончится бой,
твой отец вернется домой.
На коротких походных привалах
и в суровых бессонных ночах
ты всегда предо мною вставала
с этим плюшевым мишкой в руках…
– Бабушка! Вот что, бабушка… ты не так эту песню пой!
– Как же петь мне, Федя, ее?
– А ты пой лучше про зайца моего, бабушка, вместо мишки…
– Бабушка! Ты не бойся, бабушка…
Нападут опять фашисты на нас, есть уже опять кому от них Родину защитить! Целое поколение! Слышишь, бабушка?
– Слышу, миленький.
– А ты что там, бабушка, плачешь?!
ДЕНЬ ПОБЕДЫ!!!
– Завтра, бабушка, война кончилась?
– Завтра, Федя…
– А как началась?
– Да по радио, Федь, объявили.
– А что ты сделала, как услышала?
– Ничего не сделала, Федя, я. Так и села.
– А когда погиб твой дедушка, бабушка, что ты сделала?
– Что же тут поделаешь, Феденька, если…
– А ждала ты дедушку, бабушка?
– И ждала.
– Долго ты ждала его, бабушка, или тоже, как в «Летят журавли», красивой была, замуж вышла?
– Да какой там красивой, Феденька, кожа к кости…
– А вот в этой картине, где фашист пролетел, убил он, да, бабушка? Расстрелял из неба вот этого мальчика? Вон собака его охранная в небо лает… Было это или не было, бабушка?
– Это было.
Вот еще один пропуск в рай, в Град Небесный, нашел я в пожарной тумбочке…
ИЗВЕЩЕНИЕ
Форма № 4
– Сколько было лет дедушке, бабушка, когда он погиб?
– Девятнадцать…
– А как узнала ты, бабушка, что Победа?
– Да на улице, Федь, в говорители объявили…
– И что ты сделала, как услышала?
– Ничего не сделала, Федя, папу в сад отвела, на завод пошла…
– А потом?
– Шла и выла.
Фотографию дедушки – к образам, тихо плакала и крестилась. И открытку с танком «С ДНЕМ ПОБЕДЫ, БАБУШКА!», что старался я, рисовал-рисовал, под вязочку убрала, безо всякой почести положила.
Не проспать бы только парад…
– Включай, бабушка! Начинается! Вот они, ветераны войны!
Семь лет мне сейчас. Шла бы из них четыре года война. Половины больше жизни моей! Половины!
– Так и не убила ты, что ли, бабушка, за всю войну ни одного фашиста?!
В мессершмитт не пальнула с крыши?!
А хоть видела ты их, бабушка?
– Видела. Пленных видела, Федя. Они улицу Ополчения строили…
– Ну?! Какие?
– Да как мы с тобой, Федя, люди.
– Да какие же, бабушка, они люди?
– Старики, Федя, мальчики да калеки…
Нет! Не может, не может этого быть!
– А ты думал, Федя, рога у них?
– А никак я не думал, бабушка… Разве могут людьми быть фашисты?
– Да какие, Федь, фашисты они… С двух сторон согнали два изверга людей, как скот на убой, под присягу, вертись – не вывернешь, да на кости костями кинули. Общая могила, Федя, земля, прости господи, братская, те и те легли в нее вместе…
Вся гордится страна советская. Пусть посмотрит и враг, и бабушка, полюбуется, убедится! Пусть попробуют вот теперь напасть… пусть хоть сунутся!
Барабанная рота идет в телевизоре. Войска сухопутные, морепутные, водопутные, военно-воздушные силы!
Пехотинцев роты, саперов, летчиков. Ополчения роты, расчеты парадные! Таманская мотострелковая! Суворовцы! Единицы военной техники! Это только так говорят – единицы, бабушка! Погляди! Погляди! ПОГЛЯДИ!
– Господи нас помилуй…
– Да какой там Господи, бабушка! Танки, танки пошли! «Грады», «Буки»!
Вон дальний бомбардировщик летит. Сверхманевренный!
– По кому бомбить-то, Федя? Земля одна…
– Ничего не одна она, бабушка, не надейся!
Смотри, смотри! Вертолет «Черная акула»! Реактивный истребитель, бабушка!
Тут крестись не крестись ты, бабушка, а ракетоносец с лампадкой не остановишь!
Бронетехника пошла! Смотри, бабушка! Стратегические бомбардировщики! Истребители нового поколения!
– Истребители поколения…
– Будут, бабушка, вот увидишь! Новое поколение истреблять!!!
Из тетради Фединой: о прошлом и будущем
– О-хо-хо-хо-хонюшки, плоховато…
– Что ты, Федь?
– Ничего, так я, бабушка… ничего. Ничего хорошего, бабушка, согласись…
– Что такое, Федя, опять с тобой приключилось?
– Ничего не приключилось, бабушка, сама ты видишь, пока со мной. Только как подумаю, что еще приключится… Как заглянешь вперед-то, бабушка, как подумаешь, ужаснешься…
– Это что же такое, Федя, ужасает тебя впереди?
– Да таблица, бабушка, умножения…
– А вообще-то, я так считаю, лучше и не знать ничего человеку о будущем, что там ждет его впереди. Ты как думаешь?
– Все же, Федя, думаю я, что сиди да учи третий столбик.
– Лучше завтра, пожалуй, выучу я его, мне сегодня, бабушка, жить уже совсем мало осталось…
– Что ты крутишься, Федь, как ерш на крючке?
– Видишь муху эту ты, бабушка?
– Вижу, Федь. Ну и что?
– Вот она, эта муха самая, покоя мне не дает, за нос водит…
Третий час уже не могу от мухи этой глаз отвести. Хоть бы ты ее, бабушка, чем-нибудь оглушила.
– О-хо-хо-хо-хонюшки, бабушка… Мысли мрачные изъёрзали…
– И какие же мысли мрачные, Федя, изъёрзали тебя?
– Да мало ли, бабушка, их во мне! Как оглянешь…
– Что же плохо там, Федь, как оглянешь?
– А сама-то, бабушка, оглянись…
– Силы небесные! Это зачем же ты, Федя, Царь-Зайца распотрошил?!
– А проверить хотел я Царьца с души, кто в нем, как нажмешь вот тут вот, мяукает?
Впрочем, это дело прошлое. Уже можно обратно его заштопывать. Нету в нем ни души. Одна вата.
– Третий столбик выучил, Федя, ты?
– Да какой там выучил, бабушка, бог с тобой! Как дуршлаг моя голова. Только нужные сведенья остаются. Жить бы человеку попроще, а, бабушка?
– Это как же попроще, Федя?
– Днем сегодняшним жив – и ладно. Это я к тому, бабушка, что ведь завтра тоже таблицу умножения учить, и конца и края этим завтра не видно. Я сегодня-то, бабушка, еле встал. А уж завтра…
Из тетради Фединой: о душе-воробушке, кошке Пуне и золотой рыбке
Что-то раззевался я. Так зевну, сяк зевну. Уже третий раз, наверное. Скучно…
– Что же скучно, Федя, тебе?
– Жить-поживать, добра наживать…
– Скучно, Федя, на полу лежит, на тебя смотрит: когда же Федя солдатиков соберет? Мусор заметет? Веник возьми, в совок собери, в ведро стряхни. Вот и скучно не будет.
Еще скучнее гораздо!
– А зеваешь когда, рот вот так рукой прикрывай. Зевал, вот как ты, человек один, зевал-зевал, скучно, говорил, мне! Да так широко зазевнул однажды, что душа-то и вылетела. Хотела было назад вернуться, а он уж и рот захлопнул.
– Это умер он, что ли, бабушка?
– Все равно что умер, Федь, когда без души. А душа в каждом птичкой полетать просится, смотри, улетит из такого скучного, прозеваешь…
И двумя руками прикрываю рот. Чтоб покрепче.
– Что-то страшно мне, бабушка…
– Что страшно, Федя?
– Вдруг уже прозевал?
– А ты вот тут приложи, проверь.
– Стучит, бабушка.
– Значит, дома.
На месте, слава богу, душа моя! Не успела хитростью выскочить.
Очень нравится мне, как она во мне стукает. Тук да тук…
И у Пуни душа была. Погладишь по брюшку немножечко, а она уж под рукой, стучит. Только не тук – тук, как у меня стукает, а тук-тук-тук-тук-тук… часто-часто.
Залетел к нам в окошко воробушек. Пырк на шкаф! И сидит, вниз поглядывает, по бокам сложил крылышки, головкой вертит: куда это, мол, угодил? Так и подлетел я от счастья! Пятки вниз ушли. Прилипают вечно эти пятки к земле, только человек от радости выпрыгнуть хочет. Ну, думаю, повезло в какие-то веки! Воробушек…
Закрыл окно поскорей, чтобы не вылетел, побежал за стремянкой. Придет из сберкассы бабушка, а у меня уже вот!