– Эта, с хвостиком?
– Да…
– Белобрысая?
– Эта, эта…
– Почему, Федь, подлая? Симпатичная девочка.
Симпатичная-то она симпатичная, но как я на нее посмотрю нечаянно, она все мне язык показывает, будто я на ней пожениться хочу… ужасная дура.
– Книжку читает, умница…
«Книжку читает, умница…» – ничего не понимает бабушка в женщинах! Не читает она, а из-за этой книжки подглядывает, смотрю на нее я нечаянно или нет! А заметит если – смотрю, и язык! Уже раз сто показала…
Все бывают такие подлые красивые девочки, что только посмотришь на них нечаянно, а они уже: бее-е-е…
– Ты бы, Федя, лучше книжку читал, чем таращиться… Ловелас!
– Да читаю, читаю… Бабушка! Кто такой ловелас?
– Соблазнитель.
– Соблазнишь, пожалуй, такую… Вот! Опять она язык показала! Видела, бабушка?
– Нет, не видела. И ты не смотри, не увидишь.
«Не смотри – не увидишь», тоже мне… Я привык правде в глаза смотреть, бабушка. Вон! Опять!
– Бабушка…
– Ну что, Федя!?
– Ты женилась бы, бабушка, на такой?
– Это, Федя, мужчины женятся. А женщины замуж выходят.
Да какая разница! Бабушка?
– Ты бы вышла бы за такую?!
Из тетради Фединой: о страшной приемной комиссии
– Примут, бабушка, меня, как ты думаешь?
– Примут, Феденька, с божьей помощью, куда они денутся?
– А ту девочку видишь, бабушка? С божьей помощью пусть не примут…
Потому что если не узнала ты ее, бабушка, это та самая, что нору мою в песочнице затоптала. С давних лет я эту девочку презираю. Еще не с песочницы даже, до всего…
Сорвалось наше с бабушкой мероприятие. Приняли противную девочку.
Могущественней, значит, всесильней, чем у моей бабушки, оказался у ее бабушки Бог.
– Бог один только, Федя.
– Ну и зря! Вот потому, что один на всех Бог твой, бабушка, не справляется он со своими обязанностями. Не по справедливости судит. Как попало!
– Только Феди Богу в помощники не хватало…
– Не помощник я ему, бабушка, это точно.
– Только ты смотри, не крести меня, бабушка, как в дверь пойду.
– Что ты, Федя, я только так, потихонечку, за коленочкой…
– Даже не вздумай, бабушка! Дай мне честное слово, что ты не будешь.
– Честное слово, Феденька.
– Слава богу!
– Ты на что надеешься, бабушка?
– На тебя, Феденька…
То-то же! А то все на Бога, на Бога…
– Бабушка!
– Что, Феденька?
– А давай с тобой еще разик на ушко столбики повторим?
– Давай повторим. Повторение – мать учения.
Мать учения – повторение… Лучше б все-таки со мной мама или папа смогли пойти! А с этой старинной бабушкой смех один.
Вон как все глядят на нас, озираются…
Будто вместе я пришел с такой стыдной бабушкой. А это она пришла со мной, а не я! Не примут они меня, как узнают, с какой я бабушкой…
– Бабушка!
– Что, Феденька?
– Отодвинься ты от меня хоть немножечко, сделай вид, что ты вон с тем мальчиком толстым пришла…
Сам я как-нибудь вспомню столбики эти страшенные, только смешались столбики, разбежались, запутались.
– Бабушка…
Но не откликается бабушка, вид делает, что пришла вон с тем толстым…
– БАБУШКА!!!
– А? Что, мальчик?
– Сколько будет, бабушка, семью пять?
– Надень, Феденька…
– Убери!!!
– Ну, хоть за здоровье мое, Христа ради…
Помоги, Господи, чтобы бабушка глупая с этим крестиком со своим от меня отстала!
– Хоть в кармашек, Федь, сюда положи на удачу, никто не увидит…
– В человеческой воле все дело, бабушка, не в удаче!
– Вся удача, Федь, человечия в Его воле…
– Тише шепчи!
– Ладно уж, давай, бабушка, так и быть…
– С Богом, Феденька!
– К черту, бабушка!
– Ну, иди.
И сжимают пальцы теплый крестик в кармане… мамочки мои…
Господи!.. Помоги…
Часть вторая
– Бабушка, за мной! Скорей, скорей, бабушка! ОДЕВАЙСЯ!!!
– Да что такое, Федя, стряслось? Куда ты Пуню схватил?
– Некогда объяснять, бабушка, за мной беги, к лифтам!
Только что заштопали возле дома нашего бетоном в асфальте дыру, от самого подъезда густая полнометражная лужа!
Шел с качелей я, случайно поначалу вляпался, а теперь неслучайно вляпаться появился шанс! Следы наши с бабушкой увековечить!
– Наступай вот тут, со мной ближе, бабушка! Этой лучше ногой, чем той!
А теперь подержи-ка за куртку покрепче меня, я еще Пуней рядышком приложусь.
Пройдут года, переселится человечество в другие человекоустойчивые галактики, от галактики Млечный Путь – города звездного, Небесного Града, что строят папа с мамой мои, в необжитые районы космоса. Откроют космоплаватели новые звездные континенты и острова, разные страны и земли…
Может, будет такая планета – Москва? Может, будет и Ленинград…
Севастополь – планета – Лондон, Петропавловск на Камчатке, Краснодар, Красноярск, Анапа и Рим?
– Полетели, бабушка, – скажет, например, житель планеты Москва новый москвич Федя Булкин, – завтра на Рим?
– Полетели, Федя, – согласится через сто миллиардов лет новая московская бабушка.
И четыре световых года от звезды до звезды, по новому космовременному туннелю, – как нам с бабушкой до метро на троллейбусе…
А на улице Ополчения, во дворе у подъезда третьего, дома третьего, корпус два, следы наши с бабушкой навсегда останутся на земле…
Один побольше, другой поменьше и четыре Пунины лапки.
Из тетради Фединой: летний вечер!
Вот обходим дневным дозором с бабушкой владенья свои…
Надо мной комарье так и кружится, а над бабушкой никого!
– Отвлеки их на себя хоть на минуточку, бабушка, я за кустики отбегу.
– Что ж ты, Федь, прям через грядку-то? Вон тропинка!
– Да по ней же, бабушка, живым сквозь твои терновники к кустикам моим не пройти!
– Это что же такое тут у меня, Федь, проклюнулось? Не пойму…
– А бог его знает, бабушка…
– Может, гортензия?
– Может, и гортензия, бабушка…
– А может, петунья все-таки?
– Может, и петунья, бог ее разберет.
– Дай, Господи, памяти, что ж сажала я тут?
– А бог тебя знает, бабушка…
– Что ты, Федь, заладил всё Бог да Бог? Вроде маргаритки сажала тут… А что-то непонятное выросло…
– Что Бог дал, бабушка, что Бог дал…
– Ты, Федь, огурцы уже поливал?
– А как же, бабушка? Тыщу раз!
– Федь, я луку тебя просила нарвать…
– Так я ж нарвал тебе его, бабушка, вон лежит…
– …а не вырвать…
И грядку, Федь, прополоть, а не вытоптать…
– Ты зачем, Федя, шланг замотал?
– Так вон же, бабушка, туча…
– Мне вот нравится, бабушка, как все разрослось у нас. Прямо джунгли! Вот не зря мы с тобой перед каждым дождиком поливаем…
– Федя, ты собрал уже гусениц со смородины?
– Собрал, бабушка.
– А с крыжовника?
– И с крыжовника.
Вот кто что собирает с дачной плантации…
– И еще жуков, Федь, со щавеля собери…
– Посмотри туда, бабушка, так и ахнешь!
– Что там, Федь?
– Ты получше голову задери, приглядись, он там, наверху…
– Господи… ты зачем его туда, Федя?!
– Сам он, бабушка, не поверишь…
– Это как же сам-то он, Федь?
– А вот сам.
Я подкинул Царьца только в небо немножечко, а обратно он уже не упал…
– Мне гарпун бы какой-нибудь подлиннее, покрепче, его подцепить, потому что палкой я его уже пробовал, и камнями кидал, и яблоню тряс, высоко засел, крепко держится. Это он от страха, наверное. Может, бабушка, ветку снизу под ним подпилить?
– А ты, Федь, морковкой его подмани, раз он сам…
– И где только не был сегодня я, бабушка, что не делал…
– Вроде, Федь, ничего сегодня не делал, никуда не ходил.
– И не говори, бабушка, все гудит! Столько дел-то на завтра переложить…
– Ты зачем это, Федя, папину трубу взял подзорную?
– Вот хочу попробовать муху в нее приблизить.
– В трубу подзорную, Федь, луну приближают.
– Ну, если луну приближают, то уж муху сам бог велел…
– Иди сюда, бабушка, загляни! Видишь что-нибудь?
– Темнота, Федь, одна…
– Это, бабушка, муха луну закрыла…
– Жалко, нет у нас с тобой микроскопа, бабушка! Представляешь? Как бы мы с тобой в него луну увеличили…
– В микроскоп, Федь, бактерий увеличивают, на стеклышке.
– Ну а мы бы с тобой его настроили на окно…
Приближение, как понимаю я, то же самое увеличение. Ты вон в лупу на меня посмотри! Так меня увеличит, бабушка, своих не узнаешь!
– У тебя это, бабушка, очки дальновиденья?
– Это, Федя, на близь очки, газеты читать.
– А на даль?
– А вдали я и без очков, слава богу, вижу, Федя, пока…
– Ну и что там будет, бабушка, впереди?
Верой с правдой прослужило нам триста лет кресло это. «Императорским» назвал его папа правильно, потому что не кресло – трон! Кто ни сядет, тот император!
Так Царь-Заяц Царь-Зайцем стал, потому что всегда в нем валяется.
Потому что если подевался куда-нибудь:
– В императорском, Федь, посмотри…
Еще с папой мы на императорском «Чук и Гек» читали и «Маугли», еще Пуня обивку всю на нем издрала. Еще в Москве стояло оно, еще мама с работы придет, сядет, на маму Пуня, на Пуню я, тут и папа, и бабушка. Все на месте. Все вокруг кресла этого. Центр домоздания. Император!
А потом, как на дачу перевезли, тут поставили, на террасе. Кроме кресла, здесь у нас с бабушкой ничего. К горнице не прорвешься, холодильника не откроешь, об спинку вся дверца оббилась:
– Федя, масло с третьей полки достань, у меня рука не протиснется…
Все пружины повылезли, вата клочьями, вместо ножки – книжки. Может, даже мыши в нем завелись.