А особенно нам с бабушкой нужна «Правда», потому что в ней на неделю телевизионную программу печатают.
Я зеленой ручкой себе в программе подчеркиваю, что смотреть, синей ручкой – бабушка. Только «В мире животных» совпадаем мы с бабушкой интересами.
– Почему, как ты думаешь, бабушка, не печатают снов программу? Я бы те смотрел только сны, какие подчеркивал, остальные бы спал, а ты? Отдыхать-то когда-нибудь нужно.
– Это точно, Федя, поспи…
– А вот ты бы, бабушка, например, что сегодня бы во сне посмотрела?
– Что гадать, посмотрю, что посмотрится…
– А вот я бы посмотрел сон про поезд. А еще бы лучше я посмотрел сон про Пуню. Потому что мне с каждым днем все больше и больше не нравится, бабушка, без нее. Даже страшно подумать, сколько дней уже во мне таких накопилось…
21:00. Сон про поезд.
22:00. Сон про Пуню.
…Что как будто мы с мамой и папой к морю поехали, а ты нас, бабушка, провожаешь. А мы с папой, с мамой расселись уже в купе, чемоданы с рюкзаками под полки поставили, только ждем, когда поезд тронется. А ты все не уходишь и не уходишь от окошка! Говоришь, говоришь что-то, машешь нам, в платочек сморкаешься… И так тебя жалко, бабушка, не расскажешь…
Зря ты, бабушка, с нами не едешь…
– А вот лучше знаешь что, бабушка?
– Что, Федь?
– Едем с нами!
Вот мы, значит, сели в купе все четверо. И как раз четыре полки за нами! Ни один не войдет чужой! Красота…
Посадил я на место видное у окошка Царь-Зайца, чтоб он тоже смотрел, как поедем, положил на стол карандаши с раскрасками, книжку «Чук и Гек», чтоб в дороге папа мне почитал, и вдруг из-под полки, на какой мы сидим с тобой, бабушка, так тихонечко, знаешь что?
– Что Федь?
– Мяу… мяу…
Из тетради Фединой: о никчемных боготворениях
Создал Господь Бог человека; и муху, например, тоже он. Раз все он, то и малярийного комара он тоже!
– Тут не выкрутишься ты, бабушка. Это факт.
– Никакой не малярийный он, Федь.
– Все равно убей его, бабушка, умоляю!.. Только труп мне, смотри, не смахни на кровать.
Мотылек ночной отвратительный. Сороконожки, мокрицы всякие, хуже некуда. Уж не буду о пауках…
Человек – царь зверей вышел у него, а все эти страшенные – так, побочный эффект творения? Переборщил он, честно скажу, с этой нечистью, увлекся, наверное. Они все, кто писатели, там, или художники, как разойдутся в творчестве, так уже и не остановить…
– Ты зачем же, Федя, всю траву рядом с трубой покрасил?
– Просто так краска, бабушка, отлетала…
Мухи с тараканами, может, тоже у Бога с кисточки во все стороны по случайности отлетели?..
Посмотрю, бывает, на муху, да и засмотрюсь, позавидую…
Это какие же несправедливости у Бога в отношении человека на земле творятся! Уж до того муха существо никчемное, а летает. И не понимает даже мушиной головой своей, что вот как ей повезло…
Мухе дал Господь, значит, крыльев, а у меня на спине две кочки, об угол чесать.
– Почему не летает человек, бабушка, так, как муха? Почему человеку крыльев твой Бог не дал?
– Как же это не дал? Нет у Бога ни одного человека бескрылого, каждый летает…
Уж особенно летучи мы с бабушкой! Она палочкой по земле стучит, хромает, охает, и я, за карман уцеплясь, в резиновых сапогах колутяпаю. Знатные летаки́. А были бы крылья…
– Есть крылья, Федя, у человека, только невидимы.
Все хорошее у Бога этого, как посмотрю я, невидимо. Видимо-невидимо невидимого такого! Папа с мамой живы – невидимы. Град Небесный – невидимый, ангел – невидимый, душа – невидима, крылья – невидимы. Да и самого Бога с земли не видать.
– … Мечты да надежды, Федь, крылья у человека. Весь мир на радость тебе сотворил Господь. Все дал тебе, всем поделился. Жизнь твоя – его крылья…
– Все равно не годится это, чтобы муха на потолке, я на стуле…
– Смотри, рассердится Бог на тебя, в муху превратит. Ползет Федя-муха по потолку и жужжит.
Возьмет бабушка газетку, встанет на табуретку да и, не рассмотрев сослепу, что муху эту Федей зовут, на пол смахнет. Одно мокрое место от Феди останется. Понял или нет?
– Понял, понял…
Все равно не по справедливости всегда подарки, не по желанию. Я давно велосипед новый хочу, у одного человека есть новый велосипед, у другого – нет. Чем я хуже? Мало, что ли, у Бога велосипедов, чтобы на всех хватило?!
– …Стояли люди и звери, Федя, к Господу Богу однажды в очередь, за подарками. Кому с чем в мир пойти.
Подошел первым лев. Что, спрашивает Бог у льва, дать тебе? Я, отвечает лев, хочу, как ты, царем быть. Сделай меня огромным, дай мне рык страшнее грома небесного, чтоб все боялись меня и сами в пасть ко мне на обед приходили.
И сделал Создатель того льва мышкой. Бегает мышиный лев по земле, пищит, других устрашает. Услыхала кошка этот писк и лапой того льва – тяп!..
Жалко мышиного льва. Ни за что пропал. Создал Бог его ему на погибель…
– … Не съела льва мышиного кошка, Федь, в норку юркнул он, затаился. У кошки лапа в ту норку и не пролезла, понял или нет?
– Понял, понял…
Спас все-таки, слава богу, Бог мышиного льва, пожалел в последний момент.
– …Приплыла к Богу рыба. Много чего пожелала, говорливая была очень. И того, сказала, хочу, и этого хочу. И пятого и десятого. Слушал, слушал эту рыбу Господь, даже голова у него заболела… Махнул рукой да и отправил в море плавать, вместо слов – пузыри пускать. Понял или нет?
– Понял.
Так ей и надо. Я тоже рыбу не люблю. Особенно котлеты рыбные…
– …Пришел к Богу первый человек. Ну а тебе что дать, первый человек? – спрашивает Бог.
Мне, говорит первый человек, дай сад райский, скатерть-самобранку, шапку-невидимку, ковер-самолет и жену-красавицу. Видит Бог, глупее рыбы первый человек у него вышел. И дал ему разума. Две руки, две ноги, глаза два да уши… Понял или нет?
Понял… все как обычно. Ни велосипеда, ни крыльев…
Из тетради Фединой: о снах вещих
Как я только вижу во сне? Глаза-то закрыты…
– Федя, завтракать пора, просыпайся.
– Да ты что, бабушка! Я же только что поел…
– Где поел, Федь, во сне?
– Во сне… Да какая разница где? В меня больше, бабушка, все равно не влезет…
– Ах ты, боженьки… ноги-то как гудят, кости ломит, будто воду во сне возила… картошку грузила…
– Вот и я во сне так набегался, так устал! Что глаза просто сами собой слипаются…
– Бабушка… ты спишь?
– А? Что, Федь?
– Спишь ты там, что ли, бабушка?
– Спала…
– А видела что-нибудь во сне, бабушка?
– Ничего не видела, Федь.
– Так ты, бабушка, во сне очки не снимай…
Летает по ночам душа бездельница, невидимка! А ведь банки бы грабить могла!
А она, бестолковая, ничего – ничегошеньки! – хорошего из сна с собой никогда не захватит!
– БАБУШКА, ПРОСНИСЬ! ПРОСЫПАЙСЯ!!!
– Господи боже… Федь, да что ж ты кричишь, как резали? Напугал…
– Скорей, бабушка! Свет включай! На спине смотри под пижамой. Есть?!
– Да что есть-то, Федь? Укусил, что ль, кто?
– Крылья, бабушка…
Проросли крылья у меня. Точно помню я! Все росли, шуршали по простыне, упирались, жалились перышки, как крапивой жгло, все чесалось…
– Ну что, что там, бабушка?
– Вроде есть… только маленькие уж очень горбики, кожа да косточки. Комарам кусать пока только…
– А перышки, перышки-то, бабушка, на косточках этих есть?
– Погоди-ка, Федь, сейчас в очках посмотрю.
– Только б были, бабушка… только б были…
– Одно всего пока только перышко, Федь…
– Покажи!
– Что ты, больно будет тебе, если выдерну.
– Нет, дери, дери! Я зажмурюсь…
– Подождем лучше, Федь, немножко, пусть подрастет.
– Нет, не подождем! Ни за что не подождем, бабушка!
– Да и пальцами никак его, Федь, не подцеплишь…
– Может, ты пинцетом его?
– Ну, давай попробую, Федь…
– Ну как там, подцепила?..
И лежит на бабушкиной ладони перышко беленькое, как в подушках бывают. Есть! А я-то так боялся, бабушка, что приснилось…
Бабушка?!.
– Ну что, Федь?
– А теперь не снишься ты мне?
– Не снюсь.
– Точно знаешь ты, бабушка?
– Точно знаю.
– А что тогда не было больно мне, как пинцетом дернула?
– Да чего там больно-то, Федь? Оно ж как с цыпленочка…
– Ладно, бабушка, хорошо… А куда положила?
– А в Мюнхгаузена, Федь, твоего.
– Ладно, бабушка, хорошо… Только если завтра Мюнхгаузена открою, а перышка нет, ты мое последнее доверие потеряешь!
– Да куда ж оно денется, без тебя-то не улетит. Спи, пожалуйста.
– Я сплю, бабушка. А как думаешь, вырастут потом большие у меня крылья? Летать смогу я на них или так только, цыпленком прыгать?
– Большие, Федя, я думаю, вырастут…
– А у тебя тоже крылья, что ли, росли?
– А как же, Федь, не росли, – росли. Что же я, какая особенная?
– Ну и где они?
– Да жизнь, Феденька, ощипала…
Полдень плавит, тонет солнце в траве. Разбери тут попробуй: во сне или так, наяву, идем через поле от Бродеева с бабушкой. Не на тот автобус с ней сели. А еще-то думали, повезло! Только до остановки с рынка дошли, а нам уже и карету подали…
– Ну и завез же он нас с тобой, бабушка, ну завез!
– Вот и в жизни, Федя, бывает так…
– Что в жизни, бабушка?
– Сядет человек не на тот автобус… и место чужое займет, и проедет даром до самой конечной станции…
– Ну, этот-то был почти пустой, бабушка! И билеты мы оплатили…
Утонул асфальтовый гул в цикадовом грохоте. Ниже, ниже, как врастает в землю башня Бродеевская пожарная. Ветер теплый в ушах гудит, медовый, иван-чайный, ромашковый. Ничего уже в мире нет, потерялись мы с бабушкой, утонули в поле…
Тают меловые самолетные линии, где-то дождь идет, где-то кончился, строят после грозы небесные градостроители мост семицветный – от земли до неба радужные ст