– Это, Федя, будет диверсия.
– Это, бабушка, с какой стороны посмотреть…
С тети-Злининой стороны, тут согласен – вторжение, с нашей с бабушкой стороны – атака! С тети-Злининой стороны коза – диверсантка, с нашей стороны – представительница военной разведки!
На войне как на войне, вот что я скажу тебе, бабушка! Для своей стороны ты геройски погибшая, для чужой стороны – труп врага…
– Потому что знаешь, где правда, бабушка?
– Где же, Федя?
– Правда, бабушка, всегда на твоей стороне!
Если есть в мире что-то вкуснее вкусного – это арбуз. Если есть в мире что-то хуже сырников – это сырники со сметаной…
– Вкусно, Федя?
– О-очень, бабушка…
– А сметанки еще подложить?
– … А давай знаешь что, бабушка?
– Что?
– Этими сырниками тетю Зину пойдем угостим?
– Это еще зачем, Федя?
Как это зачем?! Сделаем первый шаг к примирению… Заключим пакет о ненападении… Сколько можно жить с врагом за границей?
– Ты побольше только тарелку бери, не жадничай, бабушка…
– Да зачем побольше-то, Федя, тарелка?
– А тетя Злина, бабушка, когда обратно тарелку возвращать будет, может, арбузом нас угостит…
Ей вчера, бабушка, во-о-о такой арбузище привезли…
– Ну, Федя… сам бог велел тебе в дипломаты… Вот же, господи помилуй, стратег…
Из тетради Фединой: за жизнью на земле наблюдения
Решил вести за жизнью я наблюдения, конспектрировать происходящее.
Заносить жизнь в столбики, пополам в общей тетради лист деля. В левый столбик хорошее, что случилось в дне, вписывать, в правый столбик – плохое, поднизóм – результаты производимого опыта. Подсчеты, наблюдения, выводы. Тоже ведь, как и мух считать, – математика.
Но важнее!
Потому что невозможно, считаю, между хорошим – плохим поставить хоть в одном дне равенство. Всегда плохого в жизни больше хорошего!
Хоть тетрадь сорок восемь листов и толстая, опасаюсь: вдруг мне все-таки на жизнь одной тетради не хватит…
– Сколько будет, бабушка, три на два разделить, как ты думаешь?
– Не делится три на два, с остатком получится.
– А в остатке сколько?
– Одна целая, пять в остатке.
А откуда пять в остатке взялось? Разве может в остатке больше, чем в целом, быть?!
Три всего конфеты осталось у нас от прежнего пиршества.
Чтобы поровну поделить их с бабушкой, нужно третью конфету пополам разрубить.
Бабушке конфета одна с половинкой и мне одна. Где же тут пять в остатке?
Ничего не скажешь, точная вещь математика! Где вы видели, чтоб от деления прибавлялось?! От деления всегда на каждого только меньше…
Трудное дело деление в математике, а в жизни еще хуже дела обстоят с делением. Неделимое дело конфеты!
Поделилось все-таки поровну, без остатка. Половину конфеты бабушке, половину мне, плюс две целых конфеты мне еще, потому что бабушка сама их есть не хотела.
Ничем уже не удивишь бабушку мою старинную, бабушку дремучую…
– При царе Горохе, Федя, живала, всякого повидала…
Так и знала бабушка, что дождь пойдет, так и знала, что укроп не взойдет, так и знала, что забор на соседей завалится, так и знала, что клубника на дне таза подавится.
Все на свете «так и знала» она…
Разобьешь ты, Федя, в конце концов чашку эту…
Докачаешься ты, Федя, на стуле…
Что пирог подгорит, что молоко убежит! Так и знала она, что гниль одну на рынке вместо черешни подсыплют…
– Не вставай ты, Федя, Христа ради, на ступеньку эту! Провалится.
– Ничего она, бабушка, не провалится!
– Ну, доволен?
Так и знает все! Все предвидит.
– Ничему уже не удивляюсь я, Феденька. Седьмой десяток, слава Богу, на свете живу… Господи помилуй!..
– Что, бабушка?!
– Это зачем же ты, Федя, Царь-Зайца в духовку-то положил?
– Так и знал я, бабушка, что ты удивишься!
– Спорим на один щелбан с тобой, бабушка, что ты еще раз сейчас удивишься?
– Что случилось, Федя, опять?!
– Ничего еще не случилось, бабушка, а ты вон уже как удивилась…
Ик… ик… ик… ик… ик…
Что-то разыкался на ночь глядя я, не к добру это…
– Вспоминает, наверное, кто-то, Федя, тебя.
И кому это пришло в голову меня вспоминать?!
Ну и злопамятные же люди!..
– Добрым словом, бабушка, как ты думаешь, вспоминают меня?
– А каким заслужил, таким и вспоминают, Федь. Кто сегодня Царь-Зайца зеленкой вымазал, на калитку повесил? Ворон теперь только чучелом таким отгонять!
– Это же для маскировки, бабушка! Как танки красят, чтоб грабители нас с тобой обходили…
Бабушка!
– А не ты ли это, бабушка, вспоминаешь меня?
– Что ты, Феденька, и как звать-то забыла…
Это правда, память у бабушки девичья. Каждый день по календарю вспоминает.
– Это когда же ты, Федя, все конфеты съел?!
– Позавчера еще, бабушка. Ты вчера уже удивлялась…
У меня зато память хорошая… мамочки!
– Бабушка… это же сам я себя вспоминаю!
– А ты, Федя, о других вспоминай…
Ох уж и разыкаются сейчас о мне папа с мамой… начнут тоже они меня вспоминать…
Ик… ик… ик…
– Перекрести-ка ты, Федя, рот, водички глотни…
– Тише, бабушка! Это папа с мамой!
Вот и открыл я способ Града Небесного с землянами сообщения…
Точка-тире… точка-тире…
– Ты, Федя, так скажи: перейди, икота, с меня на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого…
– Перешла вроде.
– Ик… Господи помилуй!
Перешла икота с меня на Федота, с Федота на Якова, с Якова на бабушку.
Икает и икает бедная, сама себя вспоминает. Замкнутый круг получается.
– Бабушка! Перестань икать, пожалуйста, бабушка, а то я никак тебя забыть не могу…
Из тетради Фединой: о терпении ангельском
– Как ты думаешь, бабушка, первым лопнет этот комар от жадности или мое терпение?
– Раньше, Федя, лопнет мое терпение. Хватит мне тут ерундой заниматься!
– Тише, бабушка, не вспугни! Я его к себе приручаю. Станет, может, этот комар ручной, привыкнет ко мне, привяжется, прилетать к нам будет. Я всегда прокормлю его, мне не жалко!
…Тем более что собака, бабушка, по подсчетам твоим, тебе гораздо дороже крови моей обойдется…
– Комаров опять кормишь, Федь?
– Кормлю, а что делать? Ты пойми простую вещь, бабушка! Каждый человек должен пользу собой другим приносить.
– Ты бы, Федя, лучше воды принес, стадо целое вон прикормил, летный полк над тобой зыжжит…
– А зато видишь, бабушка, как я им за доброту свою полюбился…
– …Прополол, Федь, Федот огород. Ничего теперь не растет. Ни сорняк, ни репка, ни парник, ни беседка…
Хорошо, говорит, видать теперь от забора всякого вора. Вора-то видать, только нечего воровать…
…Сбивал ступеньки, обтирал коленки. Все доски потратил, вдруг, думает, до двери не хватит? От лишней, говорит, перекладины не убудет, только лучше будет. У людей по три ступеньки крыльцу в бока, у Федота лестница в облака…
…Ходил по грибы. Грибов, говорит, навалом, и все в лесу даром! Много принес, едва до дому донес; дуремар да студень, млечник да блудень. Отборные, мухоморные, слепень с чумовинкой… греховик с дармовинкой…
Поганочка к поганочке, хоть соли, Федь, в баночке…
– Ты вот тоже, бабушка, с Федотом этим каждый раз перебарщиваешь. Мало того что стихами, а не человеческим голосом, так еще и обижаешь ради складности вдумчивого, старательного, целеустремленного человека…
Из тетради Фединой: о смертном выборе
– Все же думается мне, бабушка, человек молодым умирать лучше должен. Лучше должен молодым, героически! На войне, например, под танками, комсомольцем! Или, если нет войны, к сожалению, тоже можно умереть вовремя и в мирное время. Совершить какой-нибудь подвиг, спасти из огня старушку беспомощную, сам сгореть. Чтобы добрым словом вспоминали люди тебя! Молодым вспоминали, да, бабушка? Что до старости-то тянуть?
– Человек, Федь, я думаю, как копилка. Делами многими полнится. Делами и помнится. Дольше, Федь, поживешь – больше будет возможностей погеройствовать. В этот раз старушку спас из огня, а в следующий, может быть, старушка спасенная тебя воды набрать из колонки попросит… Вон и в умывальнике, посмотри, уже кончилась.
– Ладно, я сейчас тебе, бабушка, принесу.
– Погоди-ка, Федя, вернись.
– Что, бабушка?
– Спички, Федь, на полочку положи…
– Все же думаю я так, как думал. Не изменилась точка зренья моя на этот вопрос. Потому что это только надеются всю жизнь люди, что хоть на пенсии человечески поживут. А потом вот как у тебя будет, бабушка, зубы выпадут, кости ноют…
Так что твердо решил я так, бабушка, умереть молодым. Например, как Павлик Морозов, то есть Павка Корчагин, бабушка! Или Зоя Космодемьянская! Или как Пушкин Александр Сергеевич на дуэли…
– Ты сперва, сколько Пушкин, стихов напиши, а потом умирай, дуэлянт.
– Думаю, лично мне будет проще все-таки, бабушка, из огня старушку достать, чем, как Пушкин, написать столько всякого складного. Потому что я уже пытался, бабушка, остаться в веках таким образом. Не хватает упорства, видимо, на «Евгений Онегина»…
Ну а ты вот, к примеру, бабушка, каким образом собираешься в памяти остаться у человечества?
– Мне бы, Федь, из своей хоть не выжить…
– Не волнуйся, бабушка, если ты совсем из памяти выживешь, мы по надписям этим твоим на коробках с пакетами будем следующей весной сандалии мои искать.
– Вот умру я, бабушка, молодым, пионером-героем, например, утону, спасая из воды утопающих…
– Ты бы, Федь, прежде чем спасать утопающих, плавать без круга бы научился.
– Я на круге вообще-то плаваю, бабушка, не потому что без круга ко дну иду, а на всякий случай так плаваю, предусмотрительно! Потому что в любую секунду, что плаваю, готов первому встречному, если будет тонуть поблизости, его уступить!