Понимать, чего ради его будильником ни свет ни заря по ушам и в школу, как фрица пленного, гонят! Я ребенок, бабушка, а не фашист, первоклассник, а не убийца!
Ото всех подъездных дверей, через дождь, по слякоти, по метели, в снег, в стужу лютую, как разбитую Наполеонову армию, в шубах, валенках, в три погибели под портфелем, против ветра и смысла всякого тянут за руку, волокут, на убой ведут человека в школу!
Почему из огня да в полымя? Почему, только сделай пару первых шагов, «агу» скажи, проползи по коридору на кухню по стеночке, и уже пропал? И уже схватили, скрутили, посадили в манеж?!
И уже одна мысль – одна! – шесть бессонных дней, шесть темных ночей, что когда-нибудь, хоть когда-нибудь! – воскресеньем без понедельника кончится все это ненавистное дело!..
– Вот, к примеру, скажем, учится, бабушка, человек. Не на одни пятерки, конечно, учится он, но уж тут извините. Так вот. Учится человек этот, учится, он старается, из сил выбивается, день учится, другой учится, третий учится, год учится, два учится, десять учится, а потом?
– А потом в институт, Федь, даст Бог, поступишь.
– А что, в институте уже не учатся, бабушка?
– Почему не учатся? Учатся.
– Сколько лет?
– Шесть лет, Федь, по-моему, теперь в институте учатся.
– И того шестнадцать лет, жизнь целая. Столько кошка не живет даже, бабушка, сколько учится человек. Ну да ладно. Вот прошли эти, скажем, шестнадцать лет, что потом? Научился он уже или нет?
– Научился.
– И печать поставят ему в дневник, что всё?
– Что – «всё»?
– Ну, что всё! Что потом уже можно не учиться больше ему, не вставать вот так, на ночь глядя?
Никуда не ходить? Денег платят за то, что учился он столько лет, человеку?
– Кто же будет тебе, Федь, просто так платить, что учился? Учатся для чего?
– Да, для чего?
– Чтоб специальность, Федь, получить, работать пойти…
– А вставать во сколько, когда работаешь?
– Как сейчас примерно вставать. Я вот, Федь, на заводе когда работала, в пять вставала.
– Повезло…
– Что ж тут, Федь, повезло, еле встанешь, глаз не разлепишь… тьма тьмущая…
– Ну и горазда же спать-то ты была, бабушка! Даже я до пяти, наверное, уже сам бы выспался.
– Да утра пяти, а не вечера…
– ПЯТЬ УТРА?!
Плохо дело…
– И долго работать потом еще так вот, бабушка, чтобы всё?
– Да что всё-то, Федь, что ты хочешь, чтоб всё, не пойму?
– Неужели нельзя до того научиться, чтобы хоть вставать, когда хочется? Чтоб в дневник отдельной графой личное разрешение: «ДОУЧИЛСЯ»! Или так: «ДОУЧИЛИ»!
– Ты уморишь, Федя, меня… доучился он, доучили…
– «Доучился, чтоб не вставать»! Еще жив, а вставать не нужно уже! Если ты хоть минутку подумаешь, то поймешь, что каждый, без исключения, человек о таком разрешенье мечтает с самого детства!
А если нечего ждать впереди хорошего, то зачем тогда это мне?
Мне какая разница, что всю жизнь руки мыл, зубы чистил, завтракал, обедал и ужинал? Никогда не хотел ни того, ни другого, ни третьего?! На одних конфетах, с руками грязными, ногтями не стриженными, не чистя зуб, мог бы хоть всю жизнь запросто с удовольствием продержаться!
– А конфеты на что покупать? За работу, Федь, деньги платят. Чем ученей человек, тем повыше. Да и пенсия будет больше…
– Если все это ради пенсии твоей терпеть, бабушка, то меня теперь в школу эту никакими угрозами не заманишь…
Потому что если столько лет при таком режиме стареть, то до пенсии живым не дотянешь.
…Так что, бабушка, выбирай: или завтра ты меня из-под одеяла никакими «Феденьками» не выманишь, или до утра придумаешь поувесистей довод…
Из тетради Фединой: куда уходит детство
– Что ты, Федя, притих? Занимаешься?
– Занимаюсь, бабушка, занимаюсь…
– Это чем же, Федь, занимаешься?
– Вот хочу оторвать этой мухе крылышки, но одно смущает меня… Как ты думаешь, бабушка, это будет очень ей неприятно?
– А ты, Федь, себя на ее место поставь.
– Я пытаюсь! Ты же видишь, под банкой она пока у меня, ожидает участи. Просто я волнуюсь за нее, бабушка. Тревожно на сердце. Потому что пока она с крыльями, может запросто от меня из форточки вылететь, и сама понимаешь, бабушка, что на улице всякое с ней может случиться…
А без крылышек она будет домашняя, у меня под присмотром, бабушка, ничего плохого с ней уже не случится! Будет сытая ползать по подоконнику в безопасности, примерно как я вот, бабушка, у тебя…
И еще один вопрос у меня к тебе возник, бабушка:
– Можно я пойду один во дворе погуляю все-таки или нет?
Ты сегодня, похоже, не с той ноги встала, бабушка… У тебя какая та нога, с какой ты посговорчивее встаешь?
Один раз в неделю поливает бабушка кактус! Он несчастный при ней, как в пустыне. Ничего хорошего от переселенья в столицу не видит.
Был бы он Анчар, как у Пушкина, я бы понял бабушкину жестокость…
– Федя… ты зачем же кактус мне загубил?! Потоп устроил… посмотри, на пол натекло!
– Где я загубил его тебе, бабушка?
– А вон, завалился, бедный, иголки осыпались…
– Это просто много выпил он на радостях, бабушка… с непривычки. Просто он от жизни добра никогда прежде не видывал, при тебе. Околючился, изверился…
Не печалься, бабушка! Он хотя бы умер счастливым…
– У меня две новости к тебе, бабушка… и обе хорошие. Ты лежи, лежи пока, бабушка, отдыхай…
– Федя, я не место уступаю тебе, а посуду помыть хочу.
– А нечего уже мыть, бабушка. Я помыл ее уже… Понимаешь?..
Хорошую песню мы прослушали только что по радио «маньяк» с бабушкой. Навернулись думы…
– Не «маньяк», а «Маяк», Федь.
– Ну маяк…
– Вот куда, как ты думаешь, детство уходит, бабушка?
– В разговоры ненужные уходит, Федя, за завтраком.
– Разговор этот нужный, бабушка, потому что лично я думаю, в рост уходит оно.
… Эта вот твоя каша манная, этот творог, морковка с яблоком тертая делают задолго до старости из человека счастливого – несчастного человека!
Жестоко растить из ребенка взрослого, сама должна понимать…
– Ешь, философ, в зоопарк опоздаем.
– В зоопарк не опоздаем мы, бабушка. Зоопарк на месте стоит. Его сложно даже при твоей отсталой конструкции не догнать.
– Будешь есть, Федя, ты, или, может быть, нас с тобой до завтра зоопарк подождет?
– Буду есть.
…Но хотел бы вернуться с тобой впоследствии, скажем, в зоопарке уже или в троллейбусе, к нашему прерванному задолго до этого разговору…
Ну, так вот.
Вот, допустим, бабушка, будешь ты меня кормить одной своей манной кашей с котлетами, творогом. А ведь что посеешь, то и пожнешь, бабушка! Что же вырастет из меня у тебя, кабачок?
– Ты к чему, не пойму я, Федя, никак, это клонишь?
– А к тому клоню, бабушка, что не так-то просто на кабачковой икре, пюре, котлетах и сырниках из человека вырастить человека!
Из тетради Фединой: про полоску
– «Поздняя осень, грачи прилетели…»
– Улетели, Федя, грачи.
– А такая картина есть, где вот только что прилетели они. Невольно спутаешь…
– Там весна на картине, Федь.
– И еще была картина одна хорошая, бабушка, ты, наверное, помнишь ее по конфете.
– По какой конфете, Федь?
– По хорошей…
Две всего конфеты хорошие есть. И все три с медведями связаны: «Мишка на севере», «Ласточка», «Три медведя»…
– Это как же, Федь, «Ласточка» с медведями связана?
– А они же, бабушка, с одной Елки!
– Будешь, Федя, ты стих читать или нет?
– Я уже сто раз прочитал его тебе, бабушка, а ты все никак не сдаешься. Мне к тому же совсем не нравится это стихотворение…
– Это чем же, Федя, не нравится?
– А что грустные думы наводит.
Не могу читать его просто так… Вот и вечером, пока ты не придешь, все лежу одинешенек в темноте и думаю: почему не сжата полоска та, бабушка? Может, умер там какой-нибудь человек?
Может, был какой-нибудь… простудился, может быть, утонул? А может, зарезали… били насмерть… Может, он, как дворник наш, оттого что душа горела, повесился? Может, он совсем умирать не хотел? Может, жил бы еще да жил! Не узнаешь теперь…
Жалко, бабушка, человека.
Ведь мне тоже придется когда-нибудь как-нибудь умирать… или нет?
– …Я еще спросить тебя забыл, бабушка…
– Утром вспомнишь, Федь. Утро вечера мудренее.
– А вот это, бабушка, не скажи!
Я вообще в отличие от тебя вечер утру всякому предпочитаю. Вдоволь можно наговориться. А вот ты, наверное, спишь и видишь уже, да, бабушка, что я сплю? А вот мне, к твоему сожалению, и во сне, сама видишь, не спится…
Бабушка!
– Почему, как ты думаешь, в сказках русских народных такой выбор маленький?
– Какой же маленький, Федь? Сказок много, все разные…
– Я в том смысле говорю это, бабушка, что злодеев хватает, конечно же: цари подлые, кощеи бессмертные, бабы-яги, соловьи-разбойники, водяные, кикиморы, вражьи полчища, тугарины там змеевичи, а главный герой один на всех – дурак или богатырь?
– Какая жизнь, Федь, такие и сказки. Какой народ, такой и герой.
Это верно сказала бабушка, богатырь наш русский народ!
– Вот ты, бабушка, можешь мне, чтобы я спокойно уснул, хоть какую-то правду, а не сказку с хорошим концом прочитать?
Почему не печатают правд с хорошим концом, а, бабушка?
Лучше честно скажи, не бывает?
Я такие книжки печатал бы на их месте:
«РУССКИЕ НАРОДНЫЕ СКАЗКИ»
«РУССКИЕ НАРОДНЫЕ ПРАВДЫ»
«СКАЗКИ ПУШКИНА»
«ПРАВДЫ ПУШКИНА»
Чтобы выбор был у читателя…
Почему никому не приходит в голову, бабушка, правды писать?
– Почему никому не приходит, Федь, тебе же пришло?