– Да ведь я это так, размышляю вслух просто, не моего ума, бабушка, это дело…
– У тебя, кстати, бабушка, какая книга любимая? Библия?
– Не любимая, Федь, а главная.
– А вот Пушкин хорошо тоже, бабушка, сказки пишет. И стихи пишет складные! Даже видно все, что написано, без картины. Как кибитка удалая летит, как лошадка бежит. Как Авроры Северной выстрела люди ждали…
Про старушку, в глуши забытую, очень нравится стихотворение, что вернулся за ней ее внучек. Что жива еще, слава богу, оказалась эта старушка…
У поэта Некрасова стих про мальчика-с-пальчика нравится. Про обман с камнями…
– Про какой обман с камнями, Федя, еще?
– Где им есть от голода нечего, так что камни мама детям варила, обманывала их, что бобы. Говори после этого, что жизнь была при царизме, бабушка, говори!
И когда мертвеца еще – помнишь ты? – сети тятины притащили…
Так и видишь, как в них он запутался, синий весь, и такую-то даже смерть страшную безотказно, сколько ни дрыгался, а принял…
Так, я думаю, книги нужно писать, чтоб верилось, если даже и не было дела этого, чтоб как да!
Как колдун богатыря несет, как русалка в ветвях сидит, как кот кругом по цепи, как звезда во лбу горит у царевны Лебеди, как орешки изумрудные грызет белочка, не захочешь – поверишь! Поколения целые, бабушка, выросли, веря в это!
Почему же не нашлось ни одного писателя, ни поэта хоть одного такого единственного, чтоб про Бога так написал бы, чтобы все поверили в него, даже я?!
– Вот ты вырастешь, Федь, и напишешь…
– Я вообще-то, когда вырасту, бабушка, ни к одной тетрадке больше добровольно не прикоснусь!
Из тетради Фединой: как учиться-то здорово!
– Что бы мне лучше первым поделать, как ты думаешь, бабушка? Математику или природоведение?
– Математику лучше сделай первой, Федя.
Хуже математику первым делом делать. Трудное это дело, неприятное, математика. То ли дело природоведение, ничего делать не нужно…
– Лучше я все-таки, бабушка, природоведение первым делом сделаю, а потом уже и ужинать скоро…
– …Выбирал Федот из двух дел, какое важнее, какое сделать нужнее. До сих пор выбирает. Голову ломает…
То ли пол подмести, то ли воды принести? Оба, говорит, погожу, на третье отложу.
Загорелся третьим делом дом у Федота. Срочная работа. Стоит Федот, выбирает, дым клубами глотает: то ли за водой бежать, то ли еще обождать…
Подожду, говорит, пусть первым делом дом догорит…
Да он всегда был нерасторопный какой-то у бабушки, Федот этот.
– А вот если бы мне пятерку поставили по математике, бабушка, купила бы ты мне тогда луноход?
– А на «если бы», Федя, хоть сейчас в магазин пойдем, купим.
Если-бы тесто месило, Если-бы поле косило, Если-бы воду носило. Сделал математику, Федя?
– Вроде сделал, бабушка…
– Если бы да вроде растет в огороде. Хорошо принялось, даже поливать не пришлось…
Приснились, Федя, Федоту новые ворота. Сам Федот поставил, обтесал, расправил. Тесаные, резные, высокие, расписные…
Вот терпеть не могу Федота я этого… Невзлюбил! Где взяла его только бабушка? Если б было место такое, где взядено, вот туда бы и назад положить…
– Лежит Федот на печи, зевает, в воротá мух пускает. Летят мухи в воротá, говорят: красота!
Проросли бы, Федя, «если бы» – собирали вместе бы…
…Посмотрел бы я, как заговорила бы бабушка, если бы ей самой бы эту математику бы делать бы пришлось!
Чего-то просит душа моя, а чего – никак не придумает. Исстрадалась. То в окно поглядит, то под столом посидит, то в программе телевизионной передачи интересной поищет. Открутила от лампы винтик, процарапала ногтем на обложке «МАМА», баранку погрызла… Никакого не нашла себе утешения. Вся измаялась, извертелась, бедная.
А вот был бы у меня луноход…
– Что бы мне такое поделать, не знаешь ты, бабушка?
– А уроки, Федя, поделай.
– Нет, бабушка, чего-то другого просит душа моя. Не усидеть ей в теле сейчас за примерами…
– А вот получит сейчас как следует – усидит.
Точно есть душа! Невиновная, от уроков страдает! Зачем ей, легонькой, математика?!
– Плохи наши дела с тобой, бабушка…
– Это что же так, Федя, плохи они?
– А сама не видишь ты, бабушка?! Сервелат-то кончился…
Хорошо, когда сервелата целый батон. Посмотришь, так душа и оближется, за тело радуется она, сколько у него еще всего впереди…
На одни пятерки училась бабушка, и в пожарной тумбочке папы с мамой дипломы красные. А с моими оценками может Бог оставить меня второжителем. Оставляют же в школе самых плохо учащихся второгодными…
Скажет: плохо в школе училась ты, душа Феди Булкина, не годишься по табелю в Небожители…
– И еще дай мне, бабушка, одно наперед слово честное пионерское…
– Федя, может…
– Ты не бойся, бабушка, я собаку сейчас, честное пионерское, не прошу…
– Хорошо, Федя. Честное пионерское.
– Что пока на одни пятерки школу не кончу я, не умрешь…
Так что поживет пока бабушка, долго-долго бабушка поживет!
Из тетради Фединой: о финиках размышления и Федоте
– Что ты пригорюнился, Федя?
Пригорюнишься тут! Выписали меня. Подневольный я человек. Разнесчастный. Школьнообязанный.
– Не хочешь, что ли, в школу идти?
Вот неправильно вопрос задает! Как будто скажи «Не хочу!», а она и разрешит: «Ну и бог с ней, Феденька! Ну и ну ее, школу эту! Ну и правильно, ну и умница! Не ходи!..»
И с сомнением смотрю на бабушку… Что хитрит она с душой человеческой?
– Бабушка?! А где конфеты наши были, в синей коробочке?
– Так ты вчера последнюю съел…
Я же не знал вчера, что та конфета последняя! Надо было сразу сказать мне, предупредить меня! Я бы тогда сегодня, конечно, последнюю съел!
Никакого нет удовольствия человеку от вчерашней конфеты… Ни сладко. Ни вкусно… одни вспоминания… Ими разве наешься?
– …Жил-был, Федя, Федот, задом-наоборот, и так круглый год. В сегодня жил, на завтра копил. Сегодня на завтра скопит, а завтра опять сегодня приходит…
Копились «завтра», копились, да в труху превратились…
– Что притих, хочешь фиников?
Лишних вопросов что-то много сегодня задает бабушка. Зачем вопросы задавать, на какие и так все понятно?
И несет бабушка в блюдце финики, толстые, гладкие, сладкие. Только мало. Всего пять штук. Один возьмешь – и уже ни одного не останется.
– Что не ешь, Федя?
Коплю терпение. Вот терпения посильнее накопится, и фиников как будто побольше станет. Вкуснее еще сделаются они. И с лимонными дольками так же поступать нужно. Закалять характер! Середину сначала выгрызть невкусную. А корочки – в горочки, тогда потом одно наслаждение. С зефира сначала шоколад обтесать. Тут особенно много не нужно терпения. А с орешками кедровыми сколько терпеть приходится! Я потому до сих пор шишку еще с полки не взял, что нет у меня, я чувствую, на эту кедровую шишку терпения. Подкопить нужно…
А с реви́тинами наоборот. У них сверху сладкое, а где кислая горошина – за диван. Только клюкву в сахаре вместе вкусно есть. Но на то она и клюква в сахаре. Самая правильная конфета.
Всю неделю школу терпеть придется мне за одно воскресенье. Только вот воскресений, как фиников, не накопишь. Я бы, может, и подкопил воскресенья, чтоб потом отгулять на воле…
А вот в Граде Небесном, наверное, видимо-невидимо фиников. Готовыми на деревьях висят, как в книжке Чуковского галоши-сандалии-валенки. Кому нужны ботинки на дереве?! Финики нужно рисовать было художнику на дереве этом. Финики и арбузы. Груши. Бананы еще, конечно. Персики. Вот и получилось бы у него настоящее Чудо-Дерево. А так не чудо, а обыкновенная вешалка. Нужно было еще шарфы с шапками на ветках развесить. Очень бы замечательно вышло.
Тоже мне, Чудо-Дерево… хоть и складно.
Пролетело время мое золотое в школу не ходить. У меня еще горло болит. Надо было лучше доктору во мне поискать… на дне горла.
Это вот сейчас хорошо мне. Пока фиников пять.
Так всегда бывает в жизни моей: живу-живу, и вдруг хорошо.
Только быстро всегда кончается все хорошее. А потом посмотришь в тарелку, а в ней уж белым-бело…
Не буду есть. Еще подожду.
– …Жил-был, Федя, Федот. Ждал хорошего: зимой лета ждал. Летом осени. Зимой плохо мне, говорит, что холодно. Летом плохо, что жарко. Осенью – зима скоро. Весной – осень на носу. Жил-жил, да и пришло время умирать ему. Оглянулся назад и заплакал. Ах, говорит, дурак я дурак… как жить-то хорошо было!
…Назад, говорю, не оглядывай. Вперед не выглядывай. Ешь финики-то. Засохнут.
Из тетради Фединой: о происхождении человеческом и ветвях эволюции
Наблюдаю вот, как хромает бабушка, охает, с палочкой, а она опять: «Вот когда я, Федь, маленькая была, то тоже…»
– А куда девалась ты, бабушка?
– Никуда не делась, Федь, подросла…
– А узнала бы ты себя сейчас в той бабушке, бабушка?
– Я и в этой-то, Федь, себя давно в зеркале не узнаю…
И гляжу на бабушку с подозрением. Как бы она по привычке и из меня тоже старичка какого-нибудь не вырастила. Чтоб вот так же со мной не сделалось, что себя не узнать…
Будут звать меня дедушкой… Место уступать в троллейбусе: садитесь, пожалуйста, дедушка… Не-не-не!
– Тоже звали тебя тогда Тамарой Лесеевной?
– Мама – Тосенькой. А бабушка Тусенькой называла меня…
– И у тебя была, что ли, тоже бабушка, бабушка?!
– А как же Феденька, не была?
– И она была маленькой?
– А как же, Феденька…
– И у той твоей бабушки бабушка, что ли, тоже была?
– Была, Феденька, а куда же деваться?
И как только уместились в одной моей бабушке все эти старушки…