Устроит ли меня десять ноблей? Вообще-то, если бы разговор происходил с купцом, я мог надеяться только на восемь, и только в том случае, если хорошенько поторговался бы. Десять (а при удаче и двенадцать) золотых ноблей звучит для меня более чем убедительно, чего уж там.
И все же на всякий случай я поинтересовался:
— Десять ноблей, принятых в обращение на территории герцогства?
Вопрос не так глуп, как кажется на первый взгляд. В Эгастере, например, нобли бывают и серебряными. Хотя чего с них взять, с эгастерцев! У них женщины иной раз в мужских штанах щеголяют, так стоит ли удивляться всему остальному?
— Да, — коротко заверил меня Торп, и я задал следующий вопрос:
— На сколько пассажиров «Небесный странник» должен рассчитывать?
За столом их четверо, но мало ли, вдруг в «Гордости Чеджура» только часть предполагаемых пассажиров? Вдруг за дверьми корчмы топчется еще десяток-другой людей, нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу и постоянно спрашивающих друг друга: «Ну когда же мы, наконец, окажемся на борту?»
Не рассчитан «Небесный странник» на такое количество пассажиров, где их всех размещать? Да и сожрут они за время пути столько, что оплата уже не будет выглядеть такой привлекательной.
Мне снова ответил Торп:
— Четверо. Всех своих будущих пассажиров вы видите перед собой.
Для четверых место найдется. Леди Эйленора займет каюту, предназначенную для купцов, сам Торп будет путешествовать в обществе Рианеля, ведь, как я уже упоминал, каюта у навигатора двухместная. Ну а этих двоих широкоплечих, с бычьими шеями охранников разместим вместе с остальной командой, гамаков хватит. Жаль только, что при любом раскладе Николь не окажется в капитанской каюте. Кровать у меня широкая, так что места нам обоим хватило бы с лихвой…
— В таком случае, буду рад видеть вас завтра с утра на борту «Небесного странника», — высказал вслух я свое решение, вставая и откланиваясь.
Все время нашего разговора я старался не смотреть на Эйленору — уж очень она красива. И пусть, на мой взгляд, нос у нее мог бы быть и чуть короче, а губки чуть полнее, но это ли главное в женщинах? Иной раз, казалось бы, и взглянуть-то не на что. Но особая плавность в движениях, манера разговаривать, улыбаться и слушать заставляет биться сердце так, что на все остальное попросту уже не обращаешь внимания.
Энди за время моего отсутствия нисколько не протрезвел, продолжая смотреть на окружающий его мир одним глазом и старательно жмуря другой. Гвен выглядел намного пристойнее. И в трех глазах на них двоих читался живой интерес: ну что там? Вообще-то я не обязан отчитываться в своих капитанских делах перед всеми, но команда «Небесного странника» мала, да и сам он не гигант Компании, так что отношения между нами скорее дружеские, чем служебные. Должен признаться, самому мне так даже больше нравится.
— Да, не повезло тебе, Энди, — заявил я, усаживаясь за стол. — У леди Эйленоры и без того судьба не слишком счастливо складывается, а тут еще и это…
Энди, для надежности прижав к закрытому глазу ладонь, слушал с таким напряженным интересом, что мне даже неудобно стало над ним подшучивать. Но все же я себя превозмог:
— В кои-то веки она встретила мужчину, одним своим видом поразившего ее в самое сердце, а он оказался вдребезги пьян. — Я не стал дожидаться, пока он сообразит, шучу я или говорю всерьез, и продолжил: — В общем, так. Завтра с утра направляемся с пассажирами в Груминер. Оплата отличная плюс надбавка за скорость. Так что пора уходить — необходимо еще подготовиться к приему пассажиров.
Но выйти спокойно из «Гордости Чеджура» нам не удалось, пусть Ансельму и помогал Гвенаэль, задавая ему курс и скорость, попутно следя за тем, чтобы Энди не потерял остойчивость. Когда до выхода оставалось всего несколько шагов, у Энди заплелись одна за другую ноги, Гвен не смог его удержать, и тот полетел вперед, целясь головой в как раз начавшие открываться двери.
Думаю, ничего страшного не произошло, если бы дверь не успела открыться — голова у Энди непременно выдержала бы. В крайнем случае я бы заплатил за починку двери. Или если бы входивший в дверь человек вовремя заметил атакующего его Энди и успел уклониться в сторону. Но увы, человек оказался очень занят своей спутницей из тех, что слишком любят деньги, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как нравственность и общественное мнение. Голова Энди угодила ему точно в солнечное сплетение, и человек, охнув, упал на колени.
«Отличный удар! — успел отметить я. — Еще бы, когда-то Энди ему и меня обучал, было дело. Пару раз он мне даже помог. Только как же не вовремя он его продемонстрировал!»
Пострадавший оказался одним из тех, кого я поначалу принял за бортников, а его спутница завизжала так громко и так пронзительно, как будто на ее глазах ему отрезали голову. Или ей самой отказались платить за предоставленные услуги.
Далее мы, все трое, вместе с успевшим подняться и утвердиться на ногах Энди оказались на улице, прижавшись спинами к бревенчатой стене корчмы. Несмотря на уже наступившую ночь, бревна все еще отдавали тепло, накопившееся в них за долгий, жаркий, солнечный день. В руках у всех нас поблескивали ножи, а напротив, полукругом, выстроились шесть человек. Вообще-то их должно быть восемь, но один куда-то пропал еще до всего произошедшего, а жертва головы Энди продолжала стоять на коленях, ухватившись руками за живот.
«Только нам и этих шестерых может хватить за глаза, — с тоской подумал я, внезапно почувствовав, что хмель из головы испарился полностью. — Зря я с собой Ларда не захватил. Ну и что из того, что ему пить нельзя? Посидел бы с нами за компанию, попробовал местной кухни, полюбовался на местных красоток, поглазел, как другие веселятся. И как бы он сейчас нам пригодился! Схватил бы, например, за ноги вон того типа, ростом и худобой напоминающего оглоблю, и разогнал бы их всех».
В нашем герцогстве существует ограничения на длину клинков, если ты, конечно, не служишь в армии герцога. Во всех остальных случаях необходимо иметь на груди специальную бляху, неважно, охранник ты или состоишь в свите какого-нибудь благородного господина. Самих благородных, естественно, все это не касается. Так вот, длина клинка не должна превышать расстояния от сгиба локтя до кончиков пальцев. Во всем остальном ограничений нет: лезвие может быть и обоюдоострым, и заточенным только с одной стороны, и широким, как лопасть лопаты, и узким, как шило. Сейчас, глядя на их ножи, мне почему-то показалось, что у руки человека, что ввел такое ограничение, были неимоверной длины.
Наши ножи не такие. Обычные матросские ножи, они одинаковы и у тех, кто ходит по морям, и у тех, кто бороздит небеса. Длина лезвия чуть превышает длину ладони, сами ножи складные, и у каждого из них на рукояти есть петля. Петлю можно затянуть на запястье, когда работаешь с ножом где-нибудь высоко на мачте. Удобно — и за борт не выронишь, и случайно не прибьешь кого-нибудь из тех, что находятся на палубе. Таким ножом тоже можно творить чудеса, как творит их Энди, если, конечно, не пьян, как сейчас.
Попытаться что-то объяснить этим шестерым было заведомо бессмысленно, ведь они нашли себе то развлечение, которое долго искали. И стражников нет — их всегда нет, когда нужно. Стражу понять можно: все мы в Чеджуре чужаки, и зачем лезть туда, где деньгами даже не пахнет, а получить острое железо в бок или грудь — всегда запросто? Блюстители порядка появятся потом, когда все закончится, чтобы убрать с главной площади города бездыханные тела. Вполне возможно — начнут именно с моего.
Один из старателей, не самый высокий и широкоплечий, но вооруженный таким же длинным ножом, как и у всех остальных, сделал выпад в мою сторону. Не то чтобы он хотел пронзить меня насквозь, скорее планировал заставить отшатнуться, но шутки кончились еще тогда, когда мы схватились за оружие. Потому что существует железное правило: вынул нож — бей. Это мне вдолбил голову Энди, удостоившийся сейчас от меня всех существующих на свете проклятий сразу.
Мой нож тоже складной, как у Энди и у Гвена, разве что лезвие чуть короче. Кстати, подарок самого Ансельма по случаю получения мною медальона небесного навигатора. Медальон и сейчас висел у меня на груди, и жалел я лишь о том, что он слишком мал, чтобы прикрыть грудь полностью. Ну и спину тоже, а заодно — и ноги с головой. Нож действительно очень хороший — Энди денег на подарок не пожалел. Лезвие из отличной стали, красивая резная рукоять с роговыми накладками, а отточен так, что волос на лету режет — Ансельм мастер ножи затачивать.
Этим-то ножом я и чиркнул по запястью сделавшего выпад в мою сторону старателя.
Самым кончиком чиркнул, но хватило и этого. Он выронил нож и, ухватившись за пораненную руку здоровой, отступил назад, отчаянно ругаясь и кривясь лицом. Оброненный им тесак удачно упал почти у самых ног Энди, и тот подхватил его чуть ли не на лету. Казалось бы все, удача на нашей стороне. Противников осталось пятеро, у Энди теперь два ножа, причем один из них и ножом-то назвать затруднительно, а сам он двумя клинками такие чудеса вытворяет!
Если бы не одно «но»: когда Энди подхватывал нож с земли, моего товарища так повело вперед, что он с трудом удержал равновесие. Да и обратной дороги у нас уже нет — первая кровь пущена. Кроме того, тот, первый, из-за которого все и началось, успел прийти в себя настолько, что поспешил восстановить численность своих дружков, присоединившись к ним.
«Всё, это конец!» — тоскливо думал я, оглядывая тех шестерых, что, возможно, уже в следующий миг бросятся на нас.
Помощь пришла, откуда я ее совсем не ждал. От удара изнутри входная дверь в «Гордость Чеджура» распахнулась так, что едва удержалась на петлях. Следом на крыльце, прикрытым сверху навесом от дождя, возникли двое телохранителей леди Эйленоры. Затем появилась и она сама, в сопровождении человека, представившегося мне Торпом.
Все они оказались за спиной у напавших на нас людей, потому что старатели отрезали нас от входа в корчму. И мы, и они отлично понимали — одно дело, когда драка случится на улице, пусть и на центральной площади города, там ее ночной порой можно якобы и не заметить. И уже совсем другое — в самой корчме, да еще и являющейся городской гордостью. Должен заметить сразу — появление столь очаровательной леди на мой боевой дух не слишком-то и повлияло, уж очень велика была вероятность умереть, пусть и на ее глазах. А мертвым не все ли равно?