— То, что ты видел — амулеты для защиты дома, — удивительно спокойно проговорил Томми и, оглянувшись, скептически нахмурился: — Ты и вправду собирался заколоть меня моей собственной вилкой для барбекю?
— Не нашел ничего более подходящего, — пробормотал Дин, отложил вилку и обратился к Сэму. — Что еще ты запамятовал мне рассказать?
— Ты и так подозревал их во всем и вся. Я не хотел усугублять.
— Ну-ну, — обозлился Дин. — Пойду свое пиво принесу.
Уходя, он чувствовал, как взгляд МакКлейна буквально прожигает ему спину. «Показалось, наверное. Я слишком себя накрутил». Когда Дин вернулся, Сэм и Нэйт, отложивший ридер, уже слушали теорию Томми о том, почему на самом деле Юг проиграл войну.
— Петля, — объяснил МакКлейн. — Она там тоже замешана. К последнему году войны армии Ли[53] вконец отчаялись, и солдаты использовали на поле боя все виды луизианского вуду[54]. В итоге Конфедеративные Штаты Америки его практически узаконили, черт побери. Сначала всякие мелочи типа защитных амулетов и зелий, которые когда-то были завезены рабами и постепенно приняты местной культурой, включая белых мальчиков-фермеров, гибнущих на передовой, а потом уже конфедераты не гнушались ничем, чтобы заставить Союз отступить, — Томми покачал головой. — Только вот им это аукнулось. Например, здесь, в Мишнс-Ридже, Юг побеждал в той самой битве, которую на этой неделе инсценировали, а потом вдруг ни с того ни с сего конфедераты набросились друг на друга. В исторических книгах пишут, якобы произошла какая-то фатальная ошибка в командовании, но все было куда сложнее. Там случилась жуткая резня, и из-за этого город достался северянам.
— Сейчас угадаю, — сказал Дин. — Джубал Бошам был в самой гуще боя.
— С петлей на шее, — подтвердил МакКлейн. — Это уж наверняка.
— А где она сейчас? — поинтересовался Сэм.
— Где бы она ни была, — устало отозвался Томми, — скатертью дорожка. Вот поэтому я и держу защитные амулеты над всеми дверями и окнами.
— Ты когда-нибудь слышал про Моа? — спросил Дин.
МакКлейн явственно вздрогнул:
— Откуда ты про нее узнал?
— Скажем, я с одной чересчур близко познакомился.
— Быть не может. Если бы ты встретился с Моа, ты бы здесь не сидел.
— Ну, меня спасли.
— Думаешь, она и вправду так сильна? — вмешался Сэм.
— Она в петле, — с лица МакКлейна стерлись последние крупицы хорошего настроения. — А узлы эти вязали в самой преисподней.
Глава 10
Комната в мотеле была выкрашена в синий и серый. Половину ее украшали старые фото солдат Союза и рисунки янки, а вторую половину — флаги Конфедерации и макеты разнообразных музейных вещиц на ту же тему. Воображаемая линия Мэйсона-Диксона проходила аккурат между двумя продавленными кроватями.
— Ли или Шерман[55]? — поинтересовался Сэм.
— Чего?
— Юг берешь или Север?
Ничего не ответив, Дин обрушился на одну из кроватей, растянулся на спине, заложив руки за голову, и уставился на потолочный вентилятор, разгоняющий влажный ночной воздух. Не дождавшись реакции, Сэм устроился с ноутбуком за столом и принялся изучать разные виды петель. В полной тишине он чувствовал, как вокруг брата крепнет напряжение, и, в конце концов, не выдержал:
— Дин, ты ничего мне не хочешь сказать?
— Не-а, — Дин даже ухом не повел.
— Будешь всю ночь лежать и гипнотизировать вентилятор?
— Я подумываю встать и почистить зубы.
— Брось, если ты затолкаешь в себя еще одну мрачную мысль, то попросту взорвешься.
Дин быстро сел: из-за глубоких теней под глазами он казался одновременно вымотанным и лучащимся какой-то нервозной энергией:
— Этот твой дружок МакКлейн говорит про Ад так, будто он там был. А я бы мог, блин, провести ему обзорную экскурсию.
— Он знает про петлю, — возразил Сэм.
— Это другое дело. Что именно он на самом деле знает? Я не силен в истории, и мне лично пофиг, кто и почему проиграл войну. Я просто хочу замочить эту хрень, чем бы она ни оказалась, и смотаться.
— Не все так просто, — Сэм поднялся из-за стола. — В ком проблема, в МакКлейне или во мне?
Дин прекратил бегать из угла в угол и взглянул на брата через всю комнату:
— Раньше были только мы, Сэмми. Ты, я, Бобби, и все на этом. А теперь есть ты, я и кто угодно, кому тебе вздумается все выложить, как на духу. И я, если честно, от этого не в восторге.
— Ну, поздно уже скидывать его со счетов, — рассудил Сэм. — Так что давай сосредоточимся на деле.
Он вернулся за стол и позвал:
— Взгляни-ка.
Сэм навел курсор на увеличенный участок фото с петлей. Дин подошел поближе и, скрестив руки, вгляделся в монитор.
— На петле Бошама было шесть шлагов, стандартная практика. Правильно?
— Конечно.
— Тут написано, чем больше шлагов, тем больше трение на веревку.
— И?
— Но глянь на фото, — Сэм увеличил изображение, прищурившись от пикселизации, и присмотрелся. — Здесь есть и седьмой.
— Просто потрясающе, — Дин вернулся на кровать. — И что с того?
— Надо утром снова поговорить с Ойлером. Узнать наверняка, что он видел… что произошло на свадьбе. Он явно темнит.
— И на этот раз он сто процентов выложит правду-матку.
— Нет, — возразил Сэм. — Он будет увиливать, врать и замалчивать, как все делают. Но мы будем давить на него — только ты и я — пока он не расколется, — младший Винчестер повернулся к кровати. — Потому что меня уже достало довольствоваться всякими полуправдами.
Дин смотрел брату в глаза, видел там стальную решимость и хотел в нее верить.
— А потом?
— Потом мы найдем тварь, — ответил Сэм. — И разберемся с ней.
Дин промолчал. Сэм прикрыл глаза и услышал далекий гудок паровоза.
Глава 11
С усыпанного звездами неба на поле боя спустилась ночь. Склон холма испещряли походные костры; реконструкторы, притулившись перед тентами, пили из жестяных кружек, скребли ложками по тарелкам и разговаривали приглушенными голосами людей, которых занесло далеко от семьи и дома. При свете ламп они курили кукурузные трубки, разбирали и любовно чистили мушкеты — в очередной раз были возвращены к жизни и соблюдены старые ритуалы. Вместе с тем, среди деревьев то там, то тут синим светлячком мелькал огонек мобильного телефона — это тихонько звонили женам и подружкам.
Рядовой Терри Джонсон сидел у огня и перебирал струны банджо[56], извлекая из инструмента первые жалобные ноты песни «My Old Kentucky Home»[57]. Он играл негромко и задумчиво, почти сам себе, потому что было уже поздно, и большая часть подразделения улеглась спать, готовясь к долгому утреннему переходу. Кроме перебора струн, тишину нарушали только потрескивание костра да ржание из загона кавалерии, в котором нескольких десятков лошадей тоже устраивались на ночлег.
— Знаешь что-нибудь «Coldplay»[58]?
Джонсон вздрогнул от неожиданности. Фил Ойлер — он же рядовой Норволк Петтигрю — присел на бревнышко рядом с ним.
— О, привет, Фил.
— Зови меня Норри, — Ойлер прислонил мушкет к одному из больших камней, складывающих кострище, и принялся протирать штык замшей. — Это была кличка Норволка.
— Круто, — Джонсон хотел отложить банджо, но Ойлер остановил его:
— Нет, старик, играй дальше. В лагерях именно так поддерживали дух солдат, — он достал из-за пазухи помятую металлическую фляжку и скрутил колпачок. — Виски?
— Спасибо, — Джонсон сделал обжигающий глоток.
Виски было хорошее, с мягким вкусом — возможно, и не такое, какое пили парни полторы сотни лет назад, но как знать. Это Юг все-таки, может, оно тогда было еще лучше.
— Спасибо огромное.
— Кстати, самая натуральная военная фляжка, — заметил Ойлер. — Тысяча восемьсот шестидесятые.
— Здорово.
— Я немало заплатил за нее, но она того стоит, — он замолчал, разглядывая фляжку. — Ты знаешь еще какие-нибудь песни?
— Мало, если честно. «Foggy Mountain Breakdown» да первую часть «The Rainbow Connection»[59], вот и все.
Ойлер вздохнул, отложил штык на отрез ткани и снова присел к костру. Потом они молчали, а Джонсон бездумно перебирал струны и думал, о чем бы завести разговор. Он был новичком в подразделении — пришел сюда несколько месяцев назад, после того, как жена упорхнула к какому-то найденному на просторах интернета стоматологу. Одиночество заставило его искать людей со схожими интересами. Он плохо знал Ойлера — только то, что парень продает страховые полисы, и что у него есть семья в Атланте. А Ойлер совсем не возражал против тишины. Он, ободряюще кивнув, снова протянул фляжку, и Джонсон глотнул еще виски. Ночь вступала в свои права, и мрак продолжал сгущаться, пока все за пределами костра не утонуло в тенях.
— Будто на дворе в самом деле тысяча восемьсот шестьдесят третий, — заметил Ойлер. — Правда? Так тихо.
— Ага.
— Эй, я тебе сейчас покажу кое-что, — проговорил Ойлер переменившимся голосом, мягким и странным.
Пламя перед ними потрескивало и дрожало, завораживая.
— Что?
Ойлер не ответил. На секунду огонь притих, подпустив темноту совсем близко. Когда пламя ожило, Джонсону на мгновение показалось, что вокруг шеи собеседника что-то есть. Потом видение исчезло, превратившись в игру теней. Он протер глаза: «Наверное, все дело в виски. Уже мерещится всякое».
— Фил…
— Зови меня Норри, — Ойлер улыбнулся. — Ты видел?
— Что я должен был увидеть?
— Я знаю про Джубала Бошама больше, чем рассказываю, — проговорил Ойлер. — Гораздо больше.
— Ты про Дэйва?
Ойлер помотал головой и снова улыбнулся:
— Он дал мне померить… ну, знаешь, повесить себе на шею. И мне понравилось.