– Блажь напускает на себя наша Люба.
Воистину, «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем» (Мф. 13, 57). Когда же Ольга увидела огромное множество людей, сопровождавших Любушку в последний путь, горько заплакала:
– Сколько людей знали мою сестру, одна я только не знала ее…»
Председатель сельсоветаО блаженном мученике Алексии Елнатском
Алексей Иванович Ворошин родился в начале 1890-х годов (есть и другие данные на сей счет) в деревне Каурчиха Юрьевецкого уезда Костромской губернии. Отец Алексея был старостой храма в селе Елнать (от названия этого села происходит и прозвище блаженного – Елнатский).
Когда Алексею пришло время жениться, он подыскал невесту и хотел было обручиться с ней. Но сватовство расстроилось: девушка была слишком привязана к неблагочестивым, вольным обычаям, присущим большинству молодежи.
Алексей отложил сватовство и отправился в Кривоезерскую пустынь на левом берегу Волги, напротив Юрьевца (ныне затоплена). Там молодой человек провел год как послушник.
Потом Алексей вернулся домой, поставил с отцом на огороде келью и начал жить один. Все свободное время он отдавал молитве, уединяясь для этого или в келье, или на ключе блаженного Симона Юрьевецкого, который подвизался здесь в ХVI веке. Надо заметить, что этого святого Алексей чтил особо.
В молитве и уединении прошло несколько лет.
После революции 1917 года односельчане выбрали Алексея Ивановича председателем сельсовета. Став председателем, он не изменил своего образа жизни: по-прежнему много молился и посещал церковные службы.
Через год, однако, властями был назначен другой председатель.
Алексей Иванович уединился в своей келье, отдавшись подвигу поста и молитвы.
В 1928 году он принял подвиг юродства. Теперь блаженный жил, где придется, одевался в лохмотья, никто не знал, где он ночует, и всегда его появление было для крестьян неожиданностью.
То вдруг возьмет и в самый разгар крестьянских работ начнет ходить по полям, меряя их палкой и мешая работе.
Крестьяне смеялись над ним, но он не обращал на это внимания. Рассерженные, они гнали его, блаженный уходил, а затем возвращался. И все повторялось сначала.
Прошел год, и на этих полях появился чиновник, который вел себя точно так, как показывал блаженный.
Никто из крестьян не догадывался, что их будут высылать. Да и представить было трудно, что тебя из твоего собственного дома выгонят без какой бы то ни было вины… А блаженный уже ходил по селам и предупреждал тех, кто будет выслан.
Бывало, придет блаженный в какое-нибудь село, выберет дом и начнет его мерить. Окружающие смотрят, смеются. Но проходит время, и хозяина дома арестовывают и дают ему срок – столько лет, сколько названо было блаженным.
Однажды Алексей Иванович пришел к сестре Анне и, не говоря ни слова, принялся собирать вещи. Ходил по комнатам, что-то разыскивал, а что находил, складывал на стол. И когда набрался полный стол, схватил шапку и убежал.
Анна поняла, что это какой-то знак, предвестие, и что эти вещи надо хранить отдельно. Она спрятала их подальше. Когда же пришла комиссия и отобрала имущество, только эти вещи и сохранились.
Как-то во время службы в храм вошел блаженный Алексий – на голове шапка, в зубах папироса. Он прошелся по храму, заложив руки за спину, не обращая ни на кого внимания. Прихожане растерялись.
Но прошло время, и власти распорядились закрыть храм. Теперь по нему расхаживали рабочие в шапках, с папиросами в зубах. Дым и чад стояли в оскверненном храме – власти перестраивали его под клуб.
Ходил блаженный всегда в одном и том же длинном кафтане до колен. Если ему дарили одежду, он тут же ее отдавал.
Несколько раз власти арестовывали Алексея Ивановича и направляли в костромскую психиатрическую больницу, но всякий раз врачи признавали его здоровым и отпускали.
Наступил 1937 год. Шли аресты. Алексей Иванович знал, что ареста ему на этот раз не миновать и из тюрьмы не выйти. Он собрал свое скудное имущество в мешок и направился в Каурчиху прощаться с родными.
Сестра спросила его:
– Что, Алексей Иванович, совсем приходишь к нам жить?
Тот ничего не ответил, выложил из мешка вещи и распорядился, кому что отдать. Утром Алексей Иванович попрощался и отправился в Парфеново.
Там его уже ждали.
В Кинешемской тюрьме Алексея Ивановича поместили к преступникам.
Блаженный молился и днем, и ночью. Никто не знал, когда он спал и когда ел, свой скудный паек он почти весь раздавал. Обвинить его было не в чем. Следователи его пытали, чтобы он оговорил себя, – ставили босыми ногами на раскаленную плиту.
Молва о странном узнике облетела тюрьму, и ее начальник пришел во время такого допроса поглядеть на блаженного.
– Все говорят, что ты святой, – сказал он, – ты что скажешь?
– Какой я святой? Я грешный, убогий человек.
– Это правильно. У нас святых не сажают, святые преступлений не совершают. А если посадили, так, значит, есть за что. Тебя за что посадили?
– Так Богу угодно, – кротко ответил блаженный.
Наступило молчание, которое сам же Алексей Иванович прервал:
– Что ты со мной говоришь, когда у тебя дома несчастье…
Начальник тюрьмы удивился, но домой не поспешил. А когда пришел, то увидел, что его жена повесилась.
Чуть более месяца пробыл в следственной камере блаженный мученик Алексий. Измученный пытками, он попал в тюремную больницу и здесь скончался.
Тело Христа ради юродивого на тринадцатый день было отдано родственникам и погребено на одном из кладбищ города Кинешмы. Кладбище впоследствии было упразднено властями, и при переносе на другое место были обретены честные останки мученика Алексия.
«Среди нас есть святой»Преподобная София
Преподобная София (Хотокуриду) происходила из Понта, деревни округа Ардаси святой Трапезундской Митрополии. В 1914 году турки забрали ее мужа в рабочий батальон, где он, по всей вероятности, скончался. Смерть настигла и ее дитя, после чего молодая вдова ушла в горы, где жила в аскезе и строгом посте
Там ей явился святой Георгий и сообщил о надвигающемся турецком вторжении. София рассказала об этом своим односельчанам. Им удалось спрятаться и избежать опасности. Когда происходил обмен населением, корабль, перевозивший односельчан Софии в Грецию, едва не потерпел крушение. Святая, видя в морских волнах Богородицу и ангелов, попросила, чтобы утонула она, а односельчане ее спаслись. Но Богородица спасла их всех. Капитан корабля, не веря в их спасение, сказал: “Среди нас есть святой”. И люди ответили: “София”.
Богородица привела святую в Свой монастырь в Клисуре в Кастории, посвященный Рождеству Пресвятой Богородицы, где София прожила в аскезе почти полвека. Здесь она встретила благочестивого иеромонаха Григория со Святой Горы, который подготовил ее к монашеской жизни. Святая жила как монахиня в миру, нося черную одежду вдовства и аскезы, сидела подле очага и натирала лицо золой, чтобы скрыть свою красоту.
Большую часть времени она провела в одиночестве, наедине с Богом, хотя монастырь и оставался без монахов. Она претерпевала лютые зимы, когда температура падала до -15 градусов, и высокую влажность этой местности. Когда ей предлагали развести огонь, она лишь кричала протяжное “Нет!”, которое до сих пор звучит в ушах тех, кто его слышал. Святая ходила босой, одежда ее напоминала лохмотья и была совершенно непригодной для условий этой местности. Ей дарили новую одежду, но она не надевала ее, отдавая тем, кто в ней нуждался. Спала святая на соломе, подкладывая вниз острые камни.
Она никогда не мылась и не причесывалась, и поэтому ее волосы стали очень жесткими. Когда однажды ей понадобилось убрать их с лица, чтобы лучше видеть, потребовалось отрезать их ножницами для стрижки овец. Но, несмотря на это, волосы ее благоухали.
Пища ее была наискромнейшей. Обычно она состояла из всего, что могло найтись в этой местности: грибы, мох, сорняки, папоротники, листья деревьев, заплесневелые соленые помидоры. По субботам и воскресеньям она наливала себе в тарелку ложку оливкового масла. Иной раз она открывала рыбные консервы, но ела их только после того, как на них образовывалась плесень. Ела святая из ржавой медной посуды, но нисколько не страдала от этого. Когда окружающие упрекали ее за эти крайности, она отвечала: “Учу свою плоть”.
Но будучи столь строгой по отношению к себе, с людьми святая вела себя с невероятной добротой и мягкостью. Она не оставляла себе ни единой драхмы из денег, что ей давали, но прятала их и отдавала нуждающимся. Местные девушки – нынешние старицы монастыря Клисуры – говорившие на греческом и влахском языках, очень любили находиться рядом с Софией, хотя и не понимали ее понтийского языка. Она наставляла сбившихся с пути незамужних девушек, заботилась о том, чтобы они вышли замуж, давала им в приданое деньги, пожертвованные ей, и призывала им в покровительство Богоматерь. “Богородица не оставит вас”, – говорила святая.
Преподобная София никогда никого не огорчала и не расстраивала. Если она чувствовала, что человека гложет какое-то затруднение, она проходила мимо него, сказав пару слов, и удалялась. Не поняв сказанного, люди следовали за ней, и святая утешала их, давала советы, укрепляла Божественной благодатью, и они уходили обновленными. Святая часто повторяла: “Приходят к Богородице черными, уходят белыми”. От иереев, монахов и мирян она слышала о многих искушениях. Но никогда никого не судила, говоря: “Прощайте, потому что Бог простил вас”.
Святая любила животных. Одна медведица, жившая в лесу, приходила к святой и брала из ее рук пищу, после чего, с благодарностью облизав ее руки и ноги, возвращалась в лес. Святая оставляла на подоконниках крошки хлеба для птиц, которые, когда она молилась, кружили вокруг и щебетали. Все было так, словно преподобная жила в раю до грехопадения.
Святая София имела общение с Богородицей и святыми. Однажды она серьезно заболела аппендицитом или грыжей, так что от боли ее сворачивало пополам. Но она не обращалась к врачам, говоря: “Придет Богородица и заберет боль”. Она прикладывала к появившейся у нее ране фитили от лампад, пока она не загноилась и не стала источать дурной запах. Тогда святой явились Богородица, архангел Гавриил и святой Георгий. “Сейчас мы будем резать тебя”, – сказал архангел. Святая ответила: “Я грешна, позвольте сначала исповедаться и причаститься, а потом режьте”. “Мы сделаем тебе операцию”, – сказал архангел. Так и случилось. София выздоровела и часто без стеснения поднимала блузу и платье, чтобы показать людям надрез, заживший сам собой.