Полчаса растянулись на десять с половиной. Около двенадцати мы с МММ, наконец, упаковали все вещи в машину, их оказалось не так много — когда живешь на две страны, привыкаешь к минимуму — путешествуешь по жизни налегке. Может, хватит называть это одиночеством, а просто легкостью бытия? С ней никогда не страшен перевес жизненного багажа.
Спустя какое-то время я обязательно начну отвечать на вопрос «Вы счастливы?» банальными словами «Одинока в браке».
На выносе очередных пакетов мы столкнулись в лифте с мамой, та удивилась, сначала увидев только меня:
— Ой, прости, я так закрутилась! Я сразу после прилета в издательство, они снова предложили наигадчайший вариант обложки, я вся нервная и на таблетках.
— Мам? — Я посмотрела на нее удивительно заботливо.
МММ улыбался во весь рот. Пытался скрыть улыбку и не засмеяться, оттого смотрел на потолок.
— Что?
Мама перевела взгляд на Макса, как тот не выронил сумки, не понимаю. Но он был действительно рад этой встрече, как радуются старые друзья, случайно встретившись в Хитроу. (В московских аэропортах испытывать приступы радости можно только в очень пьяном виде.)
МММ взял меня за руку и придержал, так чтобы мы последними вышли из лифта, обнял меня за плечи, потеребив затылок (я считаю это очень интимным, это вам не минет за барной стойкой), и прошептал:
— Теперь я понимаю, в кого ты такая пошла. Хочешь ты этого или нет — вы одинаковые.
Меня разрывало на части. От нежности и агрессии. Разом.
— Эмиль не звонил? — Мама кинула ключи, скинула туфли одним рывком и направилась к холодильнику, оценив пустоту, даже повесившейся мышки не было, она грустно налила себе стакан воды, теплой, вылив из чайника.
— Ну и давно вы знакомы? — Тон мамы естественно был подобран равнодушный. Иной нам не идет.
— Не очень. Месяца три! — Макс отвечал за меня, понимая весь спектр эмоций, которые испытывали две женщины, находящиеся на одной кухне, да еще и связанные семейными узами.
— А как познакомились? — Мама улыбалась, пытаясь быть как можно более легкой и воздушной в своем допросе.
Еще мне показалось, что она скорее ревнует меня к Максу, нежели наоборот.
Мы с МММ замялись.
— На дне рождения Эмиля, — зачем-то ляпнула я. Хотя мы понимали, что все знают правду.
— Ух ты! Вы знакомы?
Мама чуть не упала, подумав, что еще и у Макса с Эмилем есть своя история.
— Нет. Просто я сидел этажом ниже, Маша спустилась покурить, и как-то все завязалось.
— Маша! Ты куришь? — спросила мама.
Приехали.
Любовь, похожая на анекдот. Иначе не скажешь.
— Ладно, сбагрили дочь и сбагрили. Забирай ее. Не буду задерживать. — Мама провожала меня в последний путь.
— Внуков мне сделайте! — крикнула она в сторону лифта.
МММ сделал вид, что не слышал последней фразы. Меня это насторожило. Осталось узнать, что у него аллергия на собак, и я вам расскажу, что значит остаться у разбитого корыта.
Мы в сотый раз за день ехали в лифте. Честно говоря, меня уже напрягали эти нажимания кнопок и взгляды вперед. Молчания. МММ не выносит разговоров в лифте, как будто его подслушивают. Может, он и прав.
— Мне очень нравится твоя мама! При чем уже давно! — сказал он на выходе.
— Так еще не поздно все переиграть? Мама выйдет за тебя замуж, а я останусь тут жить с Эмилем. И возрастные пропорции соблюдены.
— Тебе что, он нравится или ты «Лолиты» начиталась?
— Какая разница, — я пристегнулась, потому что машина МММ отвратительно устроена — начинает пищать, если не пристегнешься, он больше всего боится, что не вылетят подушки безопасности.
Как мой отец. И где были эти подушки безопасности, когда отлетал тромб? А есть ли такие подушки для обломков сердца при крушении мечты?
— У вас что-то было? — спросил он про меня с Эмилем.
Я молчала. Молчала, пыталась успокоиться, не наговорить лишнего.
— Какой смысл тебе жениться, если ты мне не доверяешь? Если ты меня не знаешь?
МММ сделал погромче музыку. Он, как мама — не выяснял того, что считал глупым.[12]
Облако № 7Дом — внутри палата № 6
Thought you said, thought you said that you loved me
Thought you said, thought you said that you need me…[13]
Мы приехали в дом, который уже стал почти родным. Все потихоньку обрастало нужным для жизни реквизитом. Уже были полотенца, и не было необходимости вытираться простынями. Была посуда, не было только еды. Зато теперь была женщина в этом доме. Интересно, я тоже вхожу в список реквизита?
Я взяла чистое белье и начала стелить постель. Это было единственное действие по дому, которое я сделала без того, чтобы спросить разрешения. Меня не покидало чувство, что я нахожусь в чужом доме, на чужой территории — и в чем страшно признаваться, с частично чужим мужчиной.
Я не могла разрешить себе сесть к нему на диван и уткнуться в его шею — мне все время казалось, что для этого нужно слишком много общих воспоминаний.
МММ включил телевизор и смотрел один из последних выпусков новостей.
Будь он Другом из Бронкса, я бы кинула в него подушкой с криками «ты что не знаешь, что мне кошмары после новостей снятся».
Я постелила постель.
Думала начать разбирать вещи, как сразу задалась вопросом: «А можно ли?»
— Куда я могу положить свои вещи? — крикнула я ему со второго этажа.
— Куда хочешь. Это теперь и твой дом. Кстати, ты уже решила, как ты будешь его обустраивать?
— А вдруг мы не сойдемся во вкусах?
— Ну мы возьмем какую-нибудь пробную территорию, вроде кабинета — и на примере одной из комнат посмотрим, какая из тебя жена.
— Почему ты меня так резко забрал из дома?
— Я не могу смотреть на то, как ты живешь, и оставить тебя там — зная, что могу дать тебе куда больше.
— А что ты сможешь от меня получить?
— Молодую жену.
— Дело просто в молодости и возрасте?
— Давай не будем ничего усложнять. Все решения на сегодня нами уже приняты.
Я, молча, ушла разбирать вещи, всунула ноги в домашние штаны и забралась на кровать смотреть второй телевизор.
Однажды мне папа сказал: «Семейные отношения рушатся тогда, когда включается второй телевизор».
Рушились, не начинаясь.
Теша себя иллюзиями чужого совершенства, я набрала сообщение другу из Бронкса, сообщив о случившемся, потом стерла, решив не делиться. Ничем не делиться. Первый раз за жизнь осознала выражение «Не выносить сор из избы». Мусор по вечерам выносить — вообще дурная примета считается.
Я почти уснула…
В штанах Макса, которые висели на стуле возле кровати, зазвонил телефон. Один раз, второй.
— У тебя телефон звонит! — крикнула я ему, не выдержав больше этого воя. Меня безумно бесит, как люди игнорируют телефонные звонки, не видя, что окружающих раздражает эта безответная вибрация.
— Уже ночь, я не буду подходить!
— А вдруг что-то важное!
— Подождут до утра! Если бы звонил кто-то из близких — была бы другая мелодия.
Мы легли спать, он пролистал список непринятых вызовов, не увидел в нем ни одного знакомого номера.
Я не могла уснуть, думая, что буду делать завтра и как мне добираться до Москвы, если вдруг захочется навестить цивилизацию.
Снова зазвонил телефон. Макс подскочил с кровати, возбужденно спрашивал, что произошло, просил какую-то «маленькую» не плакать, по ходу разговора одевался, спускался вниз, ничего мне не объясняя, дальше я услышала, как завелась машина, открылись ворота, и он уехал.
Наутро он мне скажет, что просто не хотел меня будить?
Я проснулась и начала гулять по дому. Разобрала все вещи, пыталась разрыдаться — но не вышло: видимо, помимо доверия, в Москве еще и дефицит слез — и обошла каждую комнату, включила везде свет, потому что до ужаса боюсь темноты и быть одной в незнакомых домах. А он меня оставил. Уехал, ничего не объяснил?
«Маленькая» — именно так он к ней обращался — либо дочь, либо любовница. Но зачем тогда было подбирать меня, как маленького бродячего щенка, из жалости? Просто из жалости обрекать на одиночество в четырех стенах?
«И никто не подарит кусочек печенья, если хозяина нет… И всегда Новый год и всегда день рождения, если хозяин с тобой»… гав-гав!
Я уснула с рассветом, повыв на луну и устав маяться в сомнениях и мыслях. Сон на удивление посетил меня крепкий, как хороший одно-солодовый виски. Я проснулась не через три секунды, как планировала, а спустя пару часов, когда вернулся Макс. Я обернулась — и он уже лежал рядом, и даже обнимал меня, спал он как обычно — только горбинка на носу подсвечивалась утренним солнцем иначе, я первый раз просыпалась с ним так рано утром, когда солнце светит под углом тридцать градусов.
Может, мне все это приснилось и он никуда не уезжал? Тогда мама права, и мне пора — как минимум к доктору, а Майорову или не Майорову, прейскурант покажет.
Я снова задремала, уже спокойно и уютно, сняв оборону со своей нервной системы.
Примерно через пару снов — не знаю уж, сколько они длились в этой фазе сна, — снова раздался этот пугающий звонок. Макс снова подскочил и уехал.
И тут меня понесло, сквозь колесницу снов градом лились слезы, их можно было насобирать в бидон для соления огурцов или высушить и добавлять в ванну.
Нет, мне не приснилось — он даже не написал sms: «Уехал на работу. „Маленькая“ — это фамилия босса» или что-то вроде. То ли в этом доме напрочь отсутствовали формы приличия, то ли пора изучать основы крепких мусульманских семей. Однако можно ли было об этом подумать, связываясь с человеком, носящим фамилию Михайлов???
Я кое-как провалялась в кровати до полудня.
Спустилась вниз, кружилась голова — от нервов и от голода.
Если бы я не знала, что такое диагноз «вегетососудистая дистония», подумала бы, что у меня портится зрение и я слепну. Согласно восточной философии, порча зрения прямо соотносится с нашим умением воспринимать действительность. Близорукость приходит к нам как болезнь, если мы не хотим видеть, что происходит с другими людьми, не считаемся с ними, не сопереживаем, дальнозоркость — когда перестаем слушать себя, и уделять себе внимание. Равняемся на чужие идеалы.