— Он поет о том, что если девушка согласится и пойдет вместе с ним, то он непременно сделает ее счастливой. Только ей надо поверить, — решила я хоть как-то начать разговор о цене, не получилось, конечно, но хоть попыталась.
— Ты знаешь арабский? — спросил меня водитель.
— Это иврит.
— Хорошо, поставлю вопрос иначе, ты знаешь тот язык, на котором исполняется эта песня?
— Нет, но если бы я вдруг решила спеть такую песню, то непременно вложила бы такой смысл. Такой тональностью только липовые обещания раздавать.
Водитель рассмеялся.
— Куда тебе? — спросил он.
— А какие варианты? Из двух: к тебе или к тебе? — Я сказала это с такой уверенностью, как будто каждый день зарабатываю на жизнь проституцией.
Я улыбнулась. Потому что Станиславский точно только что перевернулся в гробу и истошно прошептал: «Верю».
Мужчине, простите, моему первому клиенту было чуть за тридцать. Или под тридцать. Около того.
Седины ни в волосе, ни в голосе пока не намечалось.
Поскольку он сидел, точный рост я определить не смогла — но в нем было нечто умиротворенное. Как в рекламе «Пусть весь мир подождет». И он ждал. Не мужчина, а мир.
Мне нравилось, как холодный воздух смешивается с его ароматом. Последнее, что я привезла отцу, — сейчас так противно вспоминать, — это купленный в duty-free одеколон Dior. От моего первого клиента доносился этот запах.
Я была уже готова начать набивать sms Зигмунду Фрейду, но тут вспомнила, что не знаю его номера и что свой Blackberry оставила в машине мамы. И к тому же я хоть и дома, но в роуминге, и потому, скорее всего, заблокирована.
Из левого глаза покатилась предательски одна слеза.
— Что-то случилось?
— Нет, просто жарко.
— Хотите воды? — Он потянулся за бутылкой с минералкой.
— Нет, спасибо. Мне бы закурить.
— У меня в машине не курят.
— Не курят — так не курят! — Я посмотрела на часы. Было начало девятого.
Знаете, бывает такой сканирующий взгляд, как детектор, счетчик или металлоискатель? Вот именно таким взглядом он окинул мои часы. Мне их мать отдала перед отъездом. Ей часто дарят, как ей кажется, ненужный хлам. А я донашиваю. Часы за несколько тысяч долларов. Я опять же повторяю, что я не богатая и даже не сильно обеспеченная, просто мама моя небожительница, а я с сачком по лужайке жизни бегаю.
Мне кажется, мой первый клиент сопоставлял факторы и прикидывал, во сколько я ему обойдусь. За час.
Мы снова намертво встали в пробку, на этот раз уже на Страстном бульваре. Я решила, что это повод или хотя бы причина, чтобы выйти покурить — все равно он далеко не уедет.
— Ну рассказывай, почему ты села именно в мою машину? Ты же чем-то руководствовалась, совершая этот выбор? — Он резко перешел на «ты».
— Мне показалось, что ты бы заплатил больше всех.
— А как же дорогой «Рэндж-ровер», что стоял рядом? Мне кажется, правильнее было бы сесть туда.
— И нарваться на брюзгу и неврастеника? Ну уж нет!
Все — я собралась с духом и вышла в духоту поддаваться пагубной привычке.
— Куда ты? — Он схватил меня за руку, не давая уйти.
— Покурить. Не волнуйся — не убегу.
— Как тебя звать-то?
— Света! — пусть будет так.
Да будет свет, то есть Света. Звезда… Нет, сегодня просто звезда.
Я вышла из машины и закурила сигарету. Так странно, я не додумалась взять с собой сумку, телефон или ключи от дома, но схватила мамины сигареты и зажигалку.
Мой первый клиент включил аварийку. Это было так галантно и трогательно, что я решила сделать ему скидку, окончательно вжившись в роль.
Солнце било по глазам, а мозгов опустить очки мне не хватило. Мне было грустно и больно, мне хотелось отомстить всему миру. Мне хотелось страдать, чтобы потом предъявить эти страдания и найти виноватых, не догадываясь, что это будет только моя боль, моя сначала, может, но далеко не факт, потом она отголосками вознесется к ней и снова вернется, и в конце будет тоже моя боль. Проще говоря, полное правообладание чувством. Ничтожным таким чувством.
Он вышел из машины в вечернее пекло. Такая она, эта Москва, один шаг — и ты на обочине ада.
Все-таки высокий.
— Меня, кстати, Макс зовут. Давай я с тобой покурю.
— Тебя угостить сигаретой?
— Угости.
Я протянула ему пачку и зажигалку. Последний предмет он очень тщательно осмотрел, как будто делал свои выводы.
— Так куда поедем? К тебе или к тебе? — Макс, теперь уже можно называть его по имени, смотрел на меня, с четким ожиданием, что сейчас я назову ему адрес. А еще я чувствовала, что он понимает мой блеф.
— Давай лучше к тебе.
— Не боишься?
— А должна?
Он не ответил. В конце концов, всем бы умирать от рук (и не только рук) таких красивых маньяков.
— Мы поедем за город смотреть мой дом.
— Ты меня изнасилуешь и закопаешь?
— Первое вряд ли, второе — только по желанию.
Мы стояли и молчали.
— Обычно в такие моменты девушка спрашивает точный адрес и сообщает его по телефону вышестоящим.
— А я сама по себе. И телефона у меня нет.
— У тебя верхняя пуговица оторвалась. Резко расстегивала?
Да, с театральным выходом из машины на глазах матери я перегнула пуговицу.
Он посмотрел на мою рубашку. Я чувствовала кожей, как он анализирует происходящее и прекрасно понимает, как я в спешке ее расстегивала.
Только не сдаваться.
Как меня отец в детстве учил — сила воина в его безупречности. Думаю, данная теория применима и ко лжи.
Я вздрогнула от прикосновения Макса. Он с силой выдрал нить, на которой висела пуговица.
— На, — он протянул мне ее, потом положил пуговицу в центр моей ладони, заботливо прикрыв пальцами, — в карман убери, приедем, пришьем!
Предугадывая его вопросы, я начала отвечать:
— Рубашка подделка. Стоит копейки — выкину и все.
— Врешь.
— Почему ты так думаешь?
— Иначе бы ты выкинула пуговицу, но ты убрала ее в карман. Хорошее тебе воспитание дали — научили ценить вещи.
Я промолчала.
Он так пристально и заботливо на меня смотрел. Так пристально, что мне хотелось провалиться в канализационный люк или даже в саму канализацию.
У Макса были русские черты лица и все та же русская интеллигентность во взгляде, по которой я так скучала в Лондоне. Не было глубоких морщин, кожа была на уровне двадцатилетних. Он был мужественно упитан, никакого жира и никакой худобы. Широкие плечи.
Рядом с ним хотелось просыпаться. И быть может, даже засыпать. Так сложилось, что у меня в жизни было только двое мужчин. Он, наверное, думал, что под сотню. Почему мы не встретились иначе?
А если так? Почему не провести просто ночь?
Получить деньги.
Приехать и кинуть матери в лицо. Он был готов меня снять. Жаль, что не на камеру.
На нем была мятая белая рубашка из тонкого льна и джинсы с очень красивым ремнем. Видимо, он был человеком не бедным. Но привычного пафоса бытия не наблюдалось.
— У нас с тобой джинсы одного цвета.
Он смотрел на идеальный бордовый маникюр, красивые босоножки. И складывал в голове неясный образ. Меня. Никем не любимой меня.
— Да. Одинакового. Ну что, ты докурила? Поехали?
На этот раз я кивнула. Мне было жарко. Я чувствовала, как тело покрывается ровным налетом потного вещества. Я чувствовала, как запахи наших духов смешивались в неясный симбиоз полутонов.
Хотелось пить пузырящееся лето в красивых бокалах.
— Можно странный вопрос?
— Валяй. — Он смотрел на меня с улыбкой. Весь наш разговор он переключал одну волну на другую в поисках того, что бы ему нравилось. Единственное, на чем он задержал свой слух и мой вечер, — P.Diddy «Thought you said».
— Если честно, я не знаю точно, сколько стоят мои услуги, но давай будет так — ты купишь бутылку самого вкусного шампанского и мы с тобой ее выпьем на двоих.
— У тебя сегодня выходной? — Он смеялся.
— Something like that. — Я, сама того не заметив, слетела на английский. По привычке.
Он улыбнулся.
— Хорошо. Но только самого дорого. Чтобы больше не покупала подделок.
— Спасибо.
— Больше ничего не хочешь?
Мы остановились возле «Азбуки вкуса» на проспекте Мира. Когда я уезжала учиться, строили только первую, а теперь они по всему городу.
— Хочу. Зиму вместо лета.
— Загранпаспорт с тобой? — спросил он резко и проникновенно.
— Меня охраняет Королева Великобритании. Я не гражданин России.
Я не знаю, зачем ляпнула такое. Лучше бы сказала, что из Львова и Хохляндия — родина моя. Но Макс как будто наперед знал мои ответы. Видел насквозь. Рентген хренов.
Макс протянул мне пакет. Я невольно увидела сумму, пропечатанную на чеке, и подумала: а что, неплохую идею заработка послала мне жизнь. Но почему-то вместе с шампанским в сумке я обнаружила упаковку бокалов.
— У тебя посуды нет?
— Там, куда мы едем, — нет.
У него снова зазвонил телефон. И он снова не брал трубку.
— Жена?
— Какая разница. Не важно все это.
Я разом заткнулась. Меня это не обижало, потому что говорилось это не мне, а проститутке, которую я изображала.
Теперь я понимаю, почему отец не верил в жизнь после смерти! Вряд ли бы он хотел видеть весь этот позор.
Точно не хотел бы.
— Так почему ты села ко мне в машину? Ведь не потому, что я заплачу больше. — Он не отступал в своем желании докопаться до истины.
— Решила испробовать на досуге маркетинговый ход. Тебя даже не пришлось уговаривать.
— Это точно.
— Можно, я буду считать это комплиментом?
— В полной мере.
Мы ехали по пробкам еще одну вечность. Я сняла босоножки и забралась с ногами на сиденье, коснулась щекой окна и смотрела на пролетающие мимо дома. По моим подсчетам, мы проехали не больше двадцати километров по Ярославскому шоссе.
Парадоксально, но любое блядство связано с двумя трассами — Ярославкой и Ленинградкой. Ирония судьбы — вещь великая.