пала так лучше. Папа всегда знал, что у меня за детская болячка, и ставил диагнозы безошибочно, еще до приезда врачей.
Иногда я подслушивала разговоры за соседними столиками и записывала особо понравившиеся слова людей: «Как только нам вдруг тоже стал нужен от них секс, они тут же зажались и стали настаивать на платоническом общении. Мужчины двадцать первого века».
Или вот еще… Диалог двух романтиков:
— Слушай, а как найти идеального мужчину?
— Прийти в банк спермы и заказать. Одним словом, по базам данных!
— ГИБДД или прописки не подойдет?
— Да хоть по форбсу, все равно или женат, или пидорасом окажется!
Я же притихла в ожидании, когда захочется свернуть горы. А пока было только одно делание — свернуться калачиком в той постели, на входе в которую отныне стоит фейсконтроль.
Мне пришлось дать первое определение любви, с моих уст его сорвала мама и подарила одной из героинь своей книги:
«Любовь — это, наверное, когда весь мир сосредотачивается в одном sms, даже если оно придет с другого континента, в голосе, во сне, куда ты ходишь, чтобы увидеться с человеком, в чувстве вины, что ты долго его замечала, в отсутствии влечений к кому бы то ни было, кроме самого объекта, в каких-то внутренних запретах и цензуре мыслей, здоровой, когда уходит свобода блядства и ты остаешься одна за решеткой собственных чувств. И нет телефона. И нет службы спасения.
И как никогда ощущалась молодость, не с развратом размешанная, не с сексом разбавленная, и не с усталостью смешанная грусть. Это было родное течение жизни».
Внутри меня вместо крови тек предмет моих недоразумений (плод несостоявшейся семейной жизни).
В декабре грозилось наступить лето.
Где-то плюс. Красота и чайная кружка недосыпа.
Безразличие — то самое чувство, застывшее в его нутрях.
Он — та самая мечта, чтобы не больно. Та самая реальность, что больнее.
И кажется, что сотни струн, натянутые сквозь недра моих терпеливых и приятных страданий, ослабли, что канифолью покрытый смычок, больше не издают звуков. И тишина, тихое поскрипывание и посапывание, видимо это собака храпит или я так дышу.
Пришло ведь то, за чем гналась, но дура, что не убегала.
Вот оно — уже через неделю мне переведут деньги и я смогу улететь в Лондон и закончить начатое.
Но Лондон в мыслях ассоциировался со странным словом «равнодушие», но как души могут быть равны и как их вообще сравнивать?
Потерянные строки, делитну[17] вдохновенье, пойду и напишу сто строк.
Без малого рассказ, без много роман. И чьих-то слов столпотворенья.
Хочу найти, хочу отнять. Но не чужое, а свое.
Забрать, схватить, бежать и гнать.
Подальше мысли о… безразличии Макса ко мне.
Если о ком-то очень сильно думать — он обязательно позвонит. С Максом этот номер уже не прокатывал, или он очень сильно переживал за мою репутацию, опасаясь, что мелодия Алсу зазвучит в моей сумке в публичном месте.
Я думала о книге. Как правильно начать и как закончить. Середина была готова. Я предпочитала думать в ванне — мне казалось, это самое безопасное пространство для размышлений — тут мало острых углов, и жизнь протекает по кранам и законам сообщающихся сосудов.
Подул ветер с книжной стороны в виде входящего вызова, не на дуэль, конечно.
Диалог был столь банальный, что я предпочитаю сообщить только последнюю его часть.
— Вы хотите спросить, что я делаю сегодня вечером? — Я игриво перешла на «вы».
— Нет, хочу вам об этом сообщить. Договор пришло время подписывать.
— Ладно, куда деваться!
— Хочешь стать звездой — забудь про небо и засучи рукава.
— Мне нечего засучить…
— Попрошу без намеков.
Но мне же правда было нечего засучить.
Я приехала подписывать договор на почти дописанную книгу — я думаю, все авторы знают, что такое «почти дописанная книга» — как прогноз погоды от гисметео.
Издательство оказалось далеким от того, что я представляла… Никаких белых стен и аккуратных стеллажей, но книгами действительно было завалено все пространство.
Я поставила подпись на основном договоре, и пока мне готовили акт о сдаче-приеме книги, пила свой остывший чай.
Телефон зазвонил — звонили из моей поликлиники.
Отлично, всегда мечтала в пятницу вечером узнать, что у меня дисфункция яичников.
— Мария?
— Да.
— Здравствуйте, меня зовут Ирина, сейчас я соединю вас с врачом.
— А это не может подождать до понедельника?
Мне было бы неприятно вести разговоры о дисфункции яичников или прочих женских вопросах при издателях.
— Думаю, что для вас будет лучше узнать все сегодня.
Я испугалась не на шутку, просканировав в голове за раз всю медицинскую энциклопедию.
— Добрый вечер! Это Виктор Сергеевич, с яичниками у вас все нормально. Все куда проще оказалось — вы беременны, срок шесть недель.
Вот вам и цена подписанных договоров и раннего успеха. Ничто не приходит бесплатно. Но разве я досрочно не заплатила нужную цену по прейскуранту? Сколько еще авансов потребует счастье? Пора писать жалобу на Небо № 7.
Биологические часы остановились — они временно не кричали и не требовали продолжать род человеческий.
Ушедшая любовь объявлена в розыск. Нашедшему просьба спрятать подальше.
Грозовой ливеньСтруи печали. Отчаливаем!
It`s time to be brave
Say I`m not afraid, not anymore
I used to be cold, now the
temperature`s changed
It just ain`t the same
I`m not afraid, i`m not afraid
Cus I`ve become brave
As the light of day straight into a cave
To show me the way, that I might be saved
Now I`m turning the page
Thanks to the power of love I can love
Because I am brave[18]
Я быстро поставила подписи на всех документах и убежала, как школьница с урока, к которому не подготовилась.
Села в мамину машину, включила радио.
Шел снег огромными хлопьями, которые не обязательно заливать молоком. Снег шел сам по себе, и ему не требовались люди для подтверждения уникальности. Его любили и ненавидели. С точки зрения специалистов по связям с общественностью у снега была уникальная слава и беспрецедентная известность.
Договор я подписала около девяти вечера.
Было без пяти минут двенадцать — я так и не сдвинулась с места, сидя с ногами на пассажирском сиденье, игнорируя входящие вызовы. За рулем моей жизни было пусто.
Снегом завалило всю машину — я была припаркована в своей реальности, и никто из прохожих не видел меня. Я покидала реальность, зарываясь в сугробе мыслей.
У меня было время до понедельника решить, что делать. Срок еще позволял сделать безоперационный аборт — так называемый «укол смерти».
Растить ребенка одной? Когда я только встала на ноги? Что я дам ребенку? Он вырастет и будет винить меня в отсутствии отца. Что у всех есть папы, а ему не досталось.
И спросит, почему Макс ушел. И мне придется сказать правду. И нести этот крест, но руки для такого креста я пока не накачала.
А будет ли потом шанс?
Наверное, будет…
Многие женщины делают аборт. И потом рожают. Живут и улыбаются.
Я не заметила, как наступила полночь, и также не заметила, что весь вечер я прослушала «Русское радио». А там каждую полночь играет Гимн России.
Как будто Новый год, включила «дворники», и в одном из бликов даже углядела поздравляющего Президента. Почему-то Ельцина. Который тоже мигрировал на Небо № 7.
Я решила в понедельник сделать аборт и улететь в Лондон.
Как, наверное, большинство женщин, попавших в подобную ситуацию, я никому не сказала о случившемся и даже не стала рыться в Интернете в поисках информации. Ну что будет, если я увижу все это в картинках?
Нервный срыв?
А что изменится?
Я застыла в молчании выходных.
И тайном ожидании звонка от отца ребенка.
Мама с Эмилем как всегда уехали к Брушев-ским в Абрамцево, они, наверное, рассказали Нонне, что я в среду улетаю.
Мне кажется, за этот приезд в Москву я стала старше на жизнь.
И ошибок совершала на три чистки кармы.
Странно было думать, что через несколько дней Новый год. Время пролетело слишком быстро — мне иногда кажется, что только пилоты реактивных самолетов могут понять ток минут.
Мы не наряжали елку — Эмилю все время было лень доставать игрушки с верхней полки в гардеробной, а маме — протирать пыль с елки.
Понедельник наступил согласно правилу, что «пиздец (как и все хорошее, что со мной случается) подкрался незаметно».
И был таков.
Телефон звонил не переставая. Это же понедельник — а это значит, что диалогисты внесли свои поправки по сценарию, а в издательстве уже выбрали редактора. Все хотели успеть запустить свои механизмы до праздников. Потому что в новогодние праздники город вымирает.
Москоу-мамонт.
Звонили знакомые номера, и не только. Не переставая. Хотя как моему телефону перестать звонить, если кнопка «выключить» не работала и отрубить его можно было, только вынув блок питания. Мои руки слишком дрожали, чтобы произвести данную процедуру без ущерба для окружающей среды.
Звонили не те люди.
Мне нужен был один.
Позвонит до 15.00 — не зайду в этот кабинет. Я загадала на его звонок, Макс должен позвонить, он обязательно почувствует и позвонит.
Без пяти минут судное время.
Дурацкое это слово — аборт.
Как в песне про волны, которые бушуют и плещут, и по неясным причинам «бьются о борт корабля». При чем тут дети, аисты и мужчины?
Я слышала о статистике абортов с тринадцати лет, но почему-то никогда не вписывала себя в группу риска…
За час до судного времени я все же решила сказать маме о том, что собираюсь сделать, не аргументируя, просто тихо прошептала, что мне было очень страшно. Она кричала в трубку, что кинула машину в центре и бежит ко мне на метро, просила перенести на час и еще подумать.