утко рассердился, когда мы ввалились домой, оба промокшие до нитки.
Алуэтт опять улыбнулась ему:
– Наверное, с ней было весело?
– Это точно. И еще Мабель меня учила Забытой Речи.
У нее снова брови взлетели на лоб.
– Ты знаешь Забытую Речь? Почему же тогда ты не смог прочесть то письмо на рубахе?
Марцелл смущенно опустил взгляд на догорающий костер.
– Когда Мабель забрали, я… все забыл.
– Наверняка хоть что-то да помнишь.
Юноша с мрачным видом помотал головой:
– Нет. Теперь это для меня просто бессмысленные каракули.
– Ерунда. Спорим, ты сумеешь читать, если постараешься.
Алуэтт огляделась, поискала что-то взглядом. Заглянула себе за ворот хламиды.
– Вот! – Она вытащила длинную нитку металлических бусин. На конце ее блестела металлическая бирка. – Попробуй прочитать, что здесь написано.
Она жестом поманила его к себе, и Марцелл чуть-чуть сдвинулся влево, склонившись к девушке, чтобы разобрать выгравированные на металле буквы.
– Что это? – спросил он, указывая на бусы.
Выражение лица у Алуэтт снова стало отстраненным, как если бы он брякнул что-то не то. Но разве разберешь, как вести себя с этой странной девушкой?
– Это… – начала она. И тут же покачала головой, словно бы пресекая все вопросы. – Не важно. Ты просто читай.
Марцелл снова вгляделся в надпись. Буквы выглядели смутно знакомыми, но смысла в них он не видел. Значение букв затянуло туманом времени.
– У меня не получится.
– Еще как получится. – Она придвинулась ближе. Так близко, что Марцелл ощутил на коже ее дыхание – теплое и сладкое, как запах меда в саду под конец дня. – Ну же, постарайся.
Юноша снова пригляделся к бирке. Было ясно, что здесь два слова – на это его знаний еще хватало. Но больше он ничего не помнил: буквы сливались в бессмысленное сочетание черточек.
– Первое слово труднее. Попробуй-ка лучше начать со второго, – посоветовала Алуэтт.
Марцелл внимательно всматривался в надпись. Да что же он такой глупый? Почему ничего не может вспомнить?
– Давай вслух, – подбодрила его Алуэтт. – Букву за буквой.
Он мысленно услышал голос Мабель: «Читай вслух, Марселло. Ты справишься».
И тут туман словно бы вдруг рассеялся, первая буква всплыла в памяти. Губы сами собой округлились, зубы сжались, и…
– Ж… – произнес он вслух, удивившись не меньше Алуэтт.
– Да! – воскликнула та с таким же восторгом, как когда-то Мабель. – Верно! Дальше.
Он напрягся. Туман был еще густым. Он старался держать в памяти образ Мабель. Не то измученное, обветренное лицо, которое видел вчера в Монфере, а молодое и радостное лицо своей давней гувернантки. Той, что плясала с ним в фонтане и пряталась в палатке из шелковых простыней. И вместе с ее лицом из мрака времени медленно проступали буквы.
– Жа… во-ро…
Он оглянулся на Алуэтт, и та с улыбкой кивнула:
– Да. Еще чуть-чуть.
– Жа-воро-но… – Он свел звуки воедино. И, добравшись до последней буквы, замялся. Прямая с двумя черточками поменьше, торчащими под разными углами. Всмотревшись в нее, юноша ощутил, как на язык сам собой вскочил странный щелкающий звук – словно все эти годы он прятался, поджидая, когда же его найдут.
– К! – улыбаясь до ушей, заключил Марцелл. – Все вместе получается: «жаворонок»!
– Верно. Так и есть.
Теперь они оба ухмылялись, глядя друг другу в глаза.
– Что это значит? – спросил он.
– Это мое прозвище: Маленький Жаворонок. Смотри, вот здесь написано «маленький». – Алуэтт ткнула пальцем в первое слово на бирке. – Так меня называют в… – Она осеклась, снова прикусив язык. – Так зовет меня отец.
Марцелл погладил бирку большим пальцем.
– Мне нравится. Эта такая птица, верно? Из Первого Мира?
Она кивнула:
– Да, птичка, которая пела с раннего утра. Говорят, я, когда была маленькой, то начинала петь, едва проснусь. – Их взгляды снова встретились, и Марцелл почувствовал, что одиночество, до сих пор сжимавшее ему грудь, куда-то испарилось, сменившись трепетом миллиона крошечных крылышек. Ему вдруг захотелось притянуть Алуэтт к себе, обнять, прижаться губами к губам…
Но тут она снова заговорила, и его словно бы окатили ледяной водой:
– А ты Марселло. Тебя в детстве так называли, да? Я помню из письма.
Марцелл выпустил из рук серебристую табличку.
– Да, – пробормотал он, подавшись к девушке.
Алуэтт не отстранилась. Осталась рядом, лишь склонила голову, снова изучая его. Эти внимательные глаза пронизывали насквозь.
– Наверное, дедушка до сих пор так тебя зовет?
Марцелл в ответ только фыркнул:
– Шутишь? Генерал д’Бонфакон никогда не отличался сентиментальностью.
Слова вылетели изо рта раньше, чем он понял, что говорит.
Алуэтт отреагировала мгновенно. Дернулась так, словно бы ее ударили, и шарахнулась от него.
Марцелл вздрогнул, сообразив, что натворил.
– Что ты сказал?
Он попытался спасти ситуацию:
– Я… сказал, что мой дед человек суровый и не признает детских прозвищ.
Бесполезно. Она была слишком умна и проницательна.
– Твой дед – генерал д’Бонфакон? Я правильно расслышала? – Ее голос настороженно вздрагивал.
– Да, но ты не тревожься. Это ничего не значит. Я сейчас все тебе объясню…
Поздно: Марцелл видел это по ее глазам. Свет в них погас. Искры потухли. Лицо опять замкнулось. Как будто задушевного разговора возле костра не было и в помине.
– А ты, выходит, Марцелл д’Бонфакон. – Это был не вопрос, а утверждение.
Он сглотнул, мечтая проглотить неосторожные слова. Лишь бы вернуть искры, совсем недавно блестевшие в ее глазах.
Но они пропали. Погасли, как угли костра.
И тут он заметил, что Алуэтт бьет дрожь.
– Да ты совсем замерзла. Вот, возьми.
Марцелл встал на ноги, принялся расстегивать дождевик. Но не успел даже снять плащ: Алуэтт вскочила и попятилась от него.
– Мне надо идти. Отец… он будет меня искать. – Девушка задыхалась. И больше не смотрела ему в глаза. – Ты не мог бы отвезти меня обратно на Зыбун?
Снова застегивая плащ, он холодно отозвался:
– Да, конечно.
Когда они с Алуэтт шли к мото, Марцелл чувствовал себя так, словно бы его изо всей силы пнули под дых.
Он прекрасно понимал, что снова ее потерял.
Глава 46Алуэтт
Ну и дела. Вот, стало быть, кем оказался этот человек.
Мото вилял между деревьями, ветер бил по шлему, а в голове Алуэтт неотступно звучало лишь его имя: Марцелл д’Бонфакон.
Неужели это правда? Раненый, которому она помогала в коридоре. Этот мальчишка с заразительным смехом и доброй улыбкой, который совсем недавно разводил костер и сидел с ней рядом. Тот, за кого она так доверчиво держалась, когда мото на огромной скорости несся через лес.
Подумать только, внук самого генерала д’Бонфакона!
Из «Хроник» и уроков истории Алуэтт многое знала о генерале. Опора Режима, глава Министерства и первый советник покойного патриарха Клода и его сына Леона, нынешнего монарха Латерры. Словом, один из самых могущественных людей планеты. А Алуэтт, дочь каторжника (беглого каторжника), раскатывает на мото в компании с его внуком.
Но Марцелл – не просто внук генерала.
Когда он предлагал Алуэтт свой плащ, та разглядела под ним блестящие эполеты мундира. Строгий белый китель. Ряд сверкающих титановых пуговиц. Теперь она точно знала, что это означает.
Офицер д’Бонфакон.
Вот почему он тогда оказался в Трюмах. И сегодня на Зыбуне во время казни. Он не просто один из представителей второго сословия. Он офицер Министерства!
Не прошло и дня, как Алуэтт стала сестрой, а уже успела натворить дел. Подвергла опасности Обитель и библиотеку. Если теперь Министерство обнаружит тайное укрытие и уничтожит книги, с таким трудом хранимые сестрами уже полтора века, это будет ее вина.
Под рокот виляющего по лесной тропе мото Алуэтт пыталась вспомнить, что наговорила Марцеллу у костра. Много ли выдала. Она ни слова не сказала об убежище и о скрытых в нем книгах Первого Мира. Это она помнила точно. Значит, обет хранить тайну она не нарушила. И все же – вдруг Министерство теперь сумеет их выследить?
На Алуэтт сегодня будто бы затмение какое-то нашло: она позабыла все, чему учили ее сестры.
«Проявляй осторожность и наблюдательность, – всегда повторяла ей сестра Жаке. – Оставайся начеку и все подмечай».
Но Алуэтт напрочь забыла об осторожности. И ничего не подмечала. Тепло огня и глубокие карие глаза Марцелла убаюкали ее, усыпили.
– Дура, – вслух буркнула она.
– Что такое? – раздался в наушниках шлема голос Марцелла.
Алуэтт, встрепенувшись, увидела, что кругом уже нет деревьев. Лес остался позади, а они проезжали фермы, раскинувшиеся на окраинах Валлонэ.
– Ничего, – ответила она.
Мото все несся вперед, пока перед ними не показались Трюмы. Наконец Марцелл остановил машину на краю Зыбуна. Алуэтт тотчас слезла с седла.
– Спасибо, что подвез, – пробормотала она, отводя глаза. – А теперь мне надо идти.
Она подергала застежку шлема, но не сумела расстегнуть ремень. Слишком дрожали руки.
– Погоди, – кинулся к ней Марцелл. – Давай я помогу.
Он легко расстегнул пряжку и снял с головы девушки шлем. Но его пальцы запутались в ее волосах, и тогда он неловко хихикнул. На миг их взгляды сошлись, и по спине Алуэтт пробежали мурашки.
«Он внук генерала, – напомнила она себе. – Столп Режима, офицер д’Бонфакон». Щеки у нее так и полыхали от гнева. Вот только она толком не знала, на кого сердится: на себя – за то, что не сообразила раньше? Или на него – за то, что скрывал правду?
– Мне пора, – торопливо проговорила девушка, обрывая протянувшуюся между ними странную ниточку.
И стала отступать назад.
– Алуэтт, подожди…
– Почему ты мне не сказал? – вырвалось у нее.
Марцелл опешил:
– Чего?
– Ты мог сразу сказать, кто твой дед. Нарочно скрывал, да?