Он обратил взгляд на то место, где совсем недавно стоял Тео, и почувствовал, как в груди встает ком размером с планету.
«Родных уведомят в индивидуальном порядке».
– Солнца! – выбранился Марцелл, вскакивая с места. Он промчался по коридору к выходу из Управления полиции, сжимая в руке телеком и на ходу рыча в экран:
«Местонахождение Тео Ренара! Срочно!»
Снаружи шел дождь. Такой сильный, как будто небо Латерры оплакивало все потери минувшей недели.
«Местонахождение не установлено, – объявил телеком. – Трекер отключен».
Утерев с лица капли, Марцелл уставился на экран.
Как это отключен? Неужто третье сословие научилось отключать трекеры?
Выдохнув, он вскочил на свой мото и завел мотор. Ему еще многое предстояло узнать об этой планете.
И для начала найти на ней того, кто явно не желал, чтобы его нашли.
Глава 59Шатин
Одна.
Шатин опять осталась одна. Она сидела на крыше фабрики, разглядывая груду обломков под собой, а дождь тяжело и часто барабанил по капюшону и заливал глаза. Соседние здания большей частью уцелели, а от этого осталась только размолотая известка и перекрученный металл. Сквозь мусор еще вились дымки, тут же затухавшие в сыром воздухе.
Сообщение Министерства до сих пор крутилось на ее «пленке», снова и снова, круг за кругом. Шатин не нашла в себе силы его отключить. До ее слуха теперь долетали только отдельные обрывки:
«Примите наши соболезнования… тело будет доставлено в Медцентр Валлонэ… благодарны за ее верность Режиму… да упокоится с Солнцами…»
Не отрывая взгляда от места, где работала сестра, Шатин чувствовала себя такой одинокой, словно бы оказалась на необитаемой планете. Впрочем, к одиночеству она уже давно привыкла: это единственное, что было постоянным в ее жизни. Шатин всегда сама по себе и рассчитывать может только на себя. Она родилась одинокой. И первые пять лет жизни провела одна, практически сама себя вырастила.
А затем появился Анри, и в тот краткий блаженный год она была уже не одна. У нее наконец-то появился товарищ.
Но потом братишка умер, и все снова стало по-прежнему.
Конечно, рядом всегда была Азель. Но с сестрой они никогда не были близки. В детстве то и дело ссорились. Правда, когда стали старше, Азель пробовала достучаться до Шатин. Стать ей другом. Но Шатин после смерти Анри решила, что дружбу переоценивают. К тому же старшая сестра слишком уж отличалась от остальных членов их семьи. Как будто в ее жилах не было ни капли крови Ренаров.
Но каким-то образом – так уж странно пошутили Солнца – Шатин с Азелью родились в одной семье. Они делили постель и крохи еды. Но никогда не делились секретами. Шатин не посвящала Азель в планы побега на Юэсонию. Потому что знала: сестра только посмеялась бы над ней, объяснив, как это глупо. Точно так же, как сама Шатин насмехалась над ее наивными надеждами на Восхождение.
Может быть, стоило ей все рассказать.
Может, Азель и не стала бы смеяться.
Может, она попросила бы и ее тоже взять с собой.
И Шатин могла бы согласиться.
Сейчас ей хотелось думать, что она бы согласилась.
И они могли бы зажить на Юэсонии вместе.
Но теперь это уже не имеет никакого значения. Потому что Азели больше нет. И надежды сестры на лучшую жизнь – через «честный шанс» или еще каким-то способом – тоже пропали.
И Шатин чувствовала себя одинокой, как никогда.
Ну почему же ей так больно? Шатин не могла отделаться от чувства, будто все плохое в последнее время произошло по ее вине. Хотя, если разобраться, в чем она может быть виновата? В том, что «Клошары» нашли ее нычку? В аресте Роша? Или может, во взрыве на фабрике?
Ну и глупости лезут ей в голову! Понятно же, что Шатин не подкладывала взрывчатку. Это, наверное, сделал какой-нибудь тупоумный рабочий, вздумавший назло Режиму разнести в щепки здание, где производят «пленки». Уничтожить машины, выпускающие цепи для третьего сословия.
И вот вам результат: не стало целого фабричного корпуса.
О нем напоминал только дымок, курившийся над развалинами. И большой, как пещера, провал в стене. И такой же провал в груди Шатин, грозивший поглотить ее целиком.
Заглядывая в глубины собственной души, Шатин поймала себя на мысли: а так ли уж не права была Азель? Может, всем людям разумнее просто соблюдать установленные Министерством правила: каждый день ходить на работу, проверять сообщения «пленки», год за годом молить Солнца о выигрыше в безнадежной лотерее.
Быть верными слугами Режима.
«Авангард» вон решил свергнуть этот Режим, и что толку?
Очередная груда пепла и пустота.
Шатин понимала, что это только начало. Надвигалась буря, каких еще не видели даже извечно мокнущие под дождями жители Латерры.
И Шатин не желала быть здесь, когда эта буря грянет.
– Эй! – вдруг раздалось у нее над ухом.
Подскочив от неожиданности, Шатин обернулась к человеку, которого никак не ожидала тут увидеть. Однако глаза ее не обманывали: это был действительно он. Его безупречный мундир запятнали пыль и зола, смешавшиеся с дождем. Он присел рядышком на край крыши и смотрел вниз, в бездну, на обугленные развалины. Втянув в себя воздух, откинулся назад.
– Так вот ты куда забрался! Любишь высоту?
– Да. Люблю.
Шатин напряглась, поскольку пора было возвращаться к привычному обличью. Вот только рядом с ним она разыгрывала не просто Тео, хитрого мальчишку из Трюмов. При Марцелле ей почему-то хотелось показать себя с лучшей стороны – так сказать, продемонстрировать ему усовершенствованную версию обычной маски. Она невольно становилась более ловкой. Сметливой. Проворной. Задиристой.
Такой, чтобы запоминаться.
Так вот в чем дело, сообразила Шатин. Все это время она отчаянно старалась ему запомниться. Чтобы не исчезнуть из памяти, когда закончится его практика в Трюмах и он вернется к комфортной жизни в Ледоме. Ей хотелось быть не простым трюмным крысенышем, а таким, какого он никогда не забудет.
– Я еле-еле тебя нашел. – Он сверкнул загадочной улыбкой.
– У вас что, нет более важных дел, офицер? – дерзко поинтересовалась она.
Но почувствовала, что это прозвучало довольно глупо.
И даже отчаянно.
Шатин устала играть роль и быть запоминающейся.
Она теперь только и думала, как бы снова затаиться.
– Вообще-то, для меня это и впрямь важно, – со всей серьезностью ответил Марцелл. – Когда ты сбежал из полицейского управления, я повсюду тебя искал.
Сердце у нее бешено заколотилось, но внешне Шатин сохраняла невозмутимость.
– Ну вот он я!
Она раскинула руки, обозначив не одно здание, не только разрушенный корпус, но всю Латерру. Всю систему Дивэ. Всю эту забытую Солнцами Вселенную.
А потом, не успев понять, что делает, Шатин оказалась на ногах. Она встала на самом краю крыши, на краю мира, заглядывая в темную бездну, разинула рот и выкрикнула во всю силу легких:
– Да! Я здесь! Видишь меня? И что дальше, фрик побери?
Вот тебе и затаилась…
Марцелл тоже вскочил.
– Эй, ты что делаешь?
– Кричу! – проорала она в ответ.
Он ухватил ее за рукав, оттащил от края крыши.
– Нельзя ли кричать чуть подальше? Мне на тебя смотреть страшно.
Шатин обернулась к нему, разинула рот и засмеялась так безумно и дико, как никогда еще не смеялась.
– Вам страшно, месье? Вы не желаете моей смерти? Не хотите, чтобы я свалилась с крыши и разбилась? А разве вам так не проще будет жить? Одной швалью из третьего сословия меньше. Меньше одним телом, леденеющим в Трюмах! Меньше одним ртом, который не нужно кормить!
Кажется, она по-настоящему напугала Марцелла.
– Ч-что? – заикнулся он. – Нет, конечно! Что ты такое говоришь?
– Вам будет меня не хватать, месье? – не унималась Шатин. Она словно бы лишилась рассудка. И сама это понимала. Но ей было уже все равно. – Значит, вы пожалеете о моей смерти?
– Да, – кивнул Марцелл. Его лицо мучительно исказилось. Она обрадовалась, увидев, что все-таки задела его. – Конечно, пожалею.
– А почему? – спросила Шатин. – О чем тут жалеть? Не все ли тебе равно? До всех, кто здесь умирает, тебе вроде бы дела нет. Подумаешь, еще один труп третьего сословия в морге. Еще одна горсточка промороженного праха. Да вам всем нет до нас никакого дела.
Марцелл сердито и твердо сжал губы.
– Нам есть дело, – сказал он, но почти сразу поправился: – Мне есть.
– Да неужели? А почему? Почему тебя заботит, что со мной будет?
Ее вопрос, казалось, озадачил и даже опечалил Марцелла. Но Шатин не отступала. Он должен был ответить, а она – услышать его ответ.
– Так почему? – повторила она.
– Потому что… – неуверенно начал он. – Потому что ты мой друг, Тео.
Шатин вновь расхохоталась. Только теперь смех вышел мрачным и даже жалким.
– Тео, – с отвращением повторила она. – Тео. – Голос ее стал тише и задумчивее. – Ну да, так меня все зовут. Для тебя я всегда буду Тео. Это имя ты не пропоешь. За него не станешь сражаться против седовласого великана. Это имя ты произносишь с презрительной жалостью. Тео.
Марцелл покачал головой. Он не поспевал за ней. Не мог понять, что за бред она несет.
«А все же, – подумала Шатин, – он еще здесь. Не ушел. Нет, не ушел. И вроде бы не собирается».
– Ну да, для тебя я навсегда останусь Тео.
– Никак не пойму, о чем ты толкуешь? – не выдержал наконец Марцелл. – Разве тебя зовут не Тео?
Но Шатин не ответила. Не было таких слов, чтобы это объяснить. Ни на Забытой Речи, ни на какой другой.
Была только правда.
Была лишь она сама, Шатин Ренар.
Подняв руки, девушка принялась замерзшими, онемевшими ладонями тереть щеки. Кожа натянулась, возмущенно протестуя. Но она не останавливалась, пока не оттерла все. Пока не соскребла всю грязь, которая столько лет скрывала ее. То была целая жизнь, прожитая под маской грязи.
Марцелл с молчаливым любопытством наблюдал за ней. Глаза его округлились. Челюсть отвисла.