– Да я ни в одном глазу! Но позитивная динамика прослеживается. Так что если у вас ко мне дело…
– Дело, – кивнул Причер. – Уберите флягу, Эйб. Хотя бы временно.
– Хорошее слово – «временно». Чувствуется в нем какая-то… позитивная динамика.
– Пьяный… – вздохнул капеллан. – Опять вы пьяны, Эйб. А мне позарез нужна ваша помощь!
Кронштейн слегка распустил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу на белоснежном воротничке и сказал:
– Погодите тогда. Я сейчас для протрезвления дёрну чуток, и поговорим.
С этими словами он припал к горлышку фляги и забулькал.
«Ну, всё, – подумал капеллан. – Был моряк, да сплыл».
Кронштейн шумно выдохнул, завинтил флягу, сунул её в карман, отхлебнул немного пива и вдруг глянул на Причера совершенно ясными глазами.
– Полчаса можете пользоваться, – сказал он вполне трезвым голосом. – Здоровья мне это не прибавит, но чего не сделаешь для клинически нормального человека. Как же меня затрахали сумасшедшие, Причер! Впору самому нейролептиков нажраться. Увы, я слишком хорошо знаю, что это за гадость… Ну, в чём проблема?
– Вы извините, что я к вам обращаюсь, – начал капеллан, – но понимаете, сам я не местный…
– Да я вообще с Земли! – сообщил Кронштейн. – Короче, Причер. Что вам достать? Кроме ядерного заряда можем всё. Гарантирую как официальный дистрибьютер компании «Воровский и другое ворьё». Только ядерный заряд не просите – нету.
– «Тревога» очень большой корабль, – сказал робко капеллан. – Ну очень большой.
– А вы наблюдательный, Причер! Надо же – заметили…
– Так я и подумал – вдруг там химическая лаборатория есть?
Кронштейн странно двинул шеей, будто ему по-прежнему жал воротник.
– Есть лаборатория, – согласился он. – Многопрофильная, на все случаи жизни. Хошь – геном модифицируй, хошь – самогонку очищай. Только она без реактивов, да ещё и опечатана. А то бы мы давно открыли прямо на борту коньячный завод. Ладно, не слушайте, вру. Там оборудование сложное, а оператора нет. В чём дело-то, Причер? К вашему сведению, вся эта херня имеется на скважине.
Причер сунул руку в карман, вытащил сжатый кулак и на мгновение раскрыл его перед Кронштейном.
– Знакомо? – спросил он.
– Не-а, – помотал головой психиатр.
Как ни странно, у Причера от этого признания стало немного спокойнее на душе. Скажи Кронштейн: «А как же, это обойма от пробника!», капеллан, пожалуй, раздумал бы иметь дело с русским. Нынче любой чересчур осведомлённый человек вызывал у Причера неприятную ассоциацию с господином майором-подполковником Лурье.
– Я ходил сегодня в джунгли и набрал образцов. Почва, растения, кровь и ткани животных. Теперь нужно выяснить, каково в них процентное содержание креатина. Не исключено, что эта обойма скрывает разгадку всех местных тайн. Странного поведения животных – в первую очередь.
– Тут наша лаборатория и не помогла бы, – сообщил Кронштейн. – Для анализа нужен очищенный креатин, а он только на скважине и есть. И лаборант нужен сильно пьющий. Или очень жадный. Что у них тоже в наличии.
– Видите, Эйб, как я правильно сделал, что обратился к вам!
– А я-то тут при чём? – Кронштейн хитро сощурился, и капеллан отметил, что глаза у психиатра действительно трезвые и очень внимательные.
– У меня такое ощущение, что кое-кто знает на базе все ходы и выходы. И если я очень – обратите внимание, очень! – этого кое-кого попрошу, он сможет провести анализ.
– Ну и просите, – бросил Кронштейн безразлично, придвигая к себе пиво.
– Эйб, умоляю! Сделайте, а? Я не знаю, что предложить вам в уплату – сами придумайте. Могу за вас долго и искренне молиться. А могу по кумполу навернуть кого-нибудь.
– Это ведь грех, Причер, если по кумполу-то…
– Кто тут священник? – спросил капеллан.
– Шучу. Ладно, давайте ваши таинственные образцы. Быстро надо?
– А вы не догадываетесь?
– Хм… Меня как-то больше занимает, что вы сделаете, когда получите результаты. Если получите, конечно: я ничего не могу гарантировать. Тут Воровский не поможет, надо другую фирму подключать, «Агентство мелких пакостей Кронштейна», а у неё случаются осечки, уж больно задачи деликатные…
– Я в вас почему-то очень верю, Эйб, – сказал Причер искренне.
– Литров пять спирта, – размышлял Кронштейн вслух, легкомысленно подбрасывая на ладони обойму. – И дело в шляпе. Если не поймают. А если поймают? Ещё литров десять.
– Образцы спрячьте! – жутким шёпотом потребовал капеллан.
– Что? Ах, да, конечно. Вот, они уже исчезли. Не беспокойтесь, Причер, в случае чего я их проглочу.
– Всё-то вам шуточки!
– Работа тяжёлая, – вздохнул Кронштейн. – Одной водкой не поправишься, требуется ещё крепкая доза солёного морского юмора… Между прочим, эти придурки на скважине креатин в выпивку подмешивают! Говорят, после такого коктейля можно пахать две смены кряду без устали. Вы в курсе, Причер, что там людей некомплект? Как только джунгли всерьёз попёрли, добрая половина работяг с перепугу разорвала контракты и ломанулась на орбиту первым же шаттлом. А там месяц ждала грузовика. И странная штука – никто из беглецов даже не подумал дать на Земле разоблачительное интервью… Постоянно голову ломаю: чем именно им позатыкали рты?
– Что вообще творится вокруг скважины? Я пытался туда пролезть, но меня «эм-пи» остановили.
– Правильно остановили, у вас допуска нет.
– Как будто у вас есть!
– У меня есть спирт! – заявил Кронштейн гордо. – А там, за забором, ничего особенного. Сотня вечно пьяных напуганных рабочих. Десяток менеджеров, тоже напуганных и пьяных. Ещё десяток поддатых специалистов, трясущихся от страха. И несколько человек секьюрити, абсолютно трезвых, потому что они уже собственной тени боятся. Временами к главному управляющему заезжает ваш полковник, и они вместе бухают. Нормальная рабочая обстановка для дальней колонии в круговой обороне от агрессивной среды – вам ли не знать?
– Сами мы её создали, эту среду! – Причер в сердцах чуть не треснул кулаком по столу, но вовремя удержал руку, жалея казённое имущество.
– Я и такую возможность допускаю, – согласился Кронштейн. – Так, может, по маленькой, а, Причер? За победу разума над глупостью, которая в необозримой перспективе должна наступить хотя бы по закону вероятности! Давайте, падре. Вы явно нуждаетесь в транквилизаторе. А анализ я вам сделаю. Конечно, если не возникнет, как говорят на флоте, обстоятельств непреодолимой силы.
– А-а, давайте! – махнул рукой Причер. – Помирать, так хоть поддавши. Один хрен: неправедно вино, неправеден царь, неправедны женщины, несправедливы все сыны человеческие, и все дела их таковы, и нет в них истины, и они погибнут в неправде своей!
– Внушает! – оценил цитату Кронштейн.
Словно по мановению руки Причера, к столику подскочил официант, и перед капелланом образовалась кружка пива.
– Уважают вас, – удовлетворённо отметил Кронштейн. – Люблю, когда моих друзей уважают. Ну-ка, я вам сейчас накапаю… Вот так. Приняли!
– Приняли! – кивнул Причер, опрокидывая в рот смесь пива с водкой, и даже отвратительный вкус русского народного пойла сейчас показался ему приемлемым.
Кронштейн назвал его «другом». Причер так давно ничего подобного о себе не слышал, что теперь с психиатром и реактивного топлива выпил бы.
Глава двенадцатая
В воскресенье утром храм оказался набит битком. Пришла вся отдыхающая смена, даже те, кому полагалось спать после ночи в карауле. Усталые лица, но просветлённые ожиданием.
«Они ждут чуда. Они надеются, что я сделаю им хорошо, – подумал капеллан, стоя за кафедрой. – С ними очень давно не говорили по-человечески. А я, негодяй, сейчас на них обрушу свои личные сомнения. Попрошу вместе со мной задуматься. Страдать попрошу. Искать выход. Но что поделаешь? Да ничего не поделаешь… Человек пятьсот, не меньше, буквально стены трещат. А остальные слушают по трансляции. Вся база внемлет моему слову. Это большая удача. Если через полчаса меня скрутят и засунут в шаттл, я буду знать, что сделал на Кляксе всё возможное. С Богом, капеллан!»
– Основной трагизм жизни – это трагизм смерти, – сказал Причер.
По рядам слушателей прокатился вздох. В первом ряду напрягся полковник.
– Мы, военные, глубоко понимаем трагедию смерти, ведь нам часто приходится наблюдать её вблизи. Кладбищем становится для нас весь мир, когда мы опускаем в могилу своих товарищей. А советы окунуться в повседневные заботы, разговоры о том, что время нас излечит… Это так же бессмысленно, как напиться до бесчувствия. Смерть не вытравить из памяти.
Зал вздохнул снова. «Давайте, примерьте это на себя, вспомните, как оно бывало, – подумал капеллан. – Даю секунду. Так, поехали дальше. Вроде бы получается».
– Хотим мы того или нет, все мы смертны. И смертны те, кто нам дорог и близок. Увы, физическая смерть неустранима. Но тем не менее в каждой душе человеческой живёт неуёмная жажда жизни, бесконечного совершенства и могущества. Всю свою историю наша цивилизация идёт к тому, чтобы продлить жизнь человека, и мы достигли многого на этом пути. Но в конечном итоге все усилия разбиваются об одну проблему – неотвратимости смерти.
Представьте себе, что вас приговорили к смертной казни, но отсрочили её исполнение на месяц и отпустили вас домой. Ужасная ситуация, не правда ли? Но ведь мы все в таком положении! Для одних приговор исполнится раньше, для других позже. Суть от этого не меняется. Все мы смертники, причём в буквальном, точном смысле этого слова…
Причер дал себе и залу короткую передышку, вгляделся в море внимательных глаз и понял: есть контакт. Его услышали. А значит, от него уже ничего не зависит. Он просто должен говорить. Правду. И будь что будет.
– Говорят, что нормальному здоровому человеку несвойственно думать о смерти, не замечать её неумолимого приближения. Ошибка. То, что мы принимаем за непоколебимое душевное здоровье, на самом деле обычный самообман. Человек, лишённый веры в Господа, только через создание всяческих иллюзий спасается от кошмара осознания истинного своего положения. Положения обречённого на казнь! О, иллюзия! Она успокаивает и убаюкивает, на самом деле обманывая и обольщая!