На первой ступени из зародыша развивается тело. На второй пробуждается дух и может создать новый орган – новое сознание, о котором мы только что говорили, для ступени третьей. И наконец, в загробном мире развивается божественное начало, которое заложено в душе каждого человека. Переход с первой ступени на вторую – рождение, со второй на третью – смерть. Но ещё на второй ступени божественное иногда раскрывается в душе в отдельные моменты предчувствий, интуиции, прозрений. Это – потустороннее существование, тёмное пока для нас и ясное как день для душ, которые достигли третьей ступни бытия.
Надеюсь, вы заметили аналогию между развитием тела в утробе матери и развитием души в течение жизни человека, когда душа создаёт новый орган для жизни после смерти. Этот орган – «новое сознание». Мы говорили, что только чудо может освободить нас от духовной слепоты. Да, здесь требуется чудо благодати Божией, и христианство как раз учит о том, как приобрести это новое, совсем другое, невероятное, но доступное человеку сознание, чтобы войти в Жизнь Вечную…
Причер как раз прилёг, но отдохнуть ему не дали: в комнату без разрешения ввалился майор Лурье. Лицо особиста украшали громадные темные очки. Двигался он немного скованно, заметно припадая на обе ноги и перекосившись на один бок.
– Вы чего вытворяете, капитан?! – рявкнул Лурье. – Полковник рвёт и мечет. Хотел сам подойти к вам, да побоялся. Уж больно, говорит, хочется этого доморощенного Джордано Бруно за шкирку оттаскать!
Причер сел на кровати, потёр глаза и спросил:
– Что у вас с лицом?
– Ночью пьяные кругом валяются, – процедил сквозь зубы Лурье. – Идёшь, спотыкаешься, падаешь… Не уходите от темы, капитан! На хрена это было?
– Вы о проповеди? – спросил Причер. – Да ничего особенного. Так, напомнил людям простейшие христианские догмы.
– Ах, догмы?! Это какой же саботажник их выдумал?!
– Вы, майор, говорите, да не заговаривайтесь, – посоветовал капеллан. – Вам тут не офицерский бар, а гарнизонный храм. Поберегите свою душу. Бессмертную.
– А вы, капитан, – Лурье наставил на капеллана палец, что далось ему не без труда, – думайте, кому угрожаете!
– Да я и не угрожаю. – Причер снова лёг. – Взаимоотношения с Богом – личное дело каждого. Отрицаете бессмертие души – пожалуйста. Ваша проблема. Так и проживёте в страхе до самого конца.
– Мне бояться нечего, – заверил капеллана Лурье. – Пусть боится тот, кто устроил подрывную акцию. Это же надо додуматься: неразумной солдатне подбросить такую идею! Да вся база сейчас только об одном и говорит: на хрен мы тут погибаем, если нам ещё жить и жить?!
– Правильно. Не погибать надо, а к вечной жизни готовиться, – согласился Причер.
– Вста-ать!!! – заорал Лурье. – Смирно, капитан!!!
Причер очень медленно поднялся с кровати и более-менее смирно перед майором встал. Даже без обуви капеллан оказался почти на голову выше Лурье. И угрожающе выдвинуть левое плечо он, естественно, не забыл.
– Они же кретины, Причер! – сбавил тон Лурье. – Неужели вам, офицеру, это не понятно? Солдат в массе своей туп, прямолинеен и исключительно глуп! И если вы кидаете ему одну-единственную новую идею, он тут же за неё хватается! А если эту идею ещё как следует разжевать…
– Им эту идею, как вы изволили выразиться, «кинули» ещё в начальной школе, – буркнул Причер. – Они просто забыли, что бессмертны.
– Всегда я знал, что от попов одни неприятности!
– Ну-ну…
– Но вы, капитан, просто бедствие какое-то!
– Вы образцы на анализ отдали?
– Не ваше дело! Короче, Причер, я пришел с официальным предупреждением. Ещё одна такая выходка, подрывающая боеготовность, и собирайте вещички. Полковник уже сегодня хотел вас сгоряча арестовать как саботажника. Я отсоветовал. Пообещал, что вы на следующей проповеди успокоите людей. Вы же сделаете это, а, капитан? Вам же не хочется под трибунал? И не надейтесь на заступничество Службы поддержки – мы устроим так, что вас мигом лишат сана, и пойдёте вы под суд не капелланом, а простым капитанишкой! За трусость и саботаж!
– Да чего вы беситесь так? – спросил Причер миролюбиво. – Что я сделал?
– Формально, может, и ничего. А по сути… Капитан, ну зачем?! Мы же с вами буквально вчера договорились о сотрудничестве! С какой стати вам в голову взбрело устроить из обычной проповеди апологию пацифизма?
– Не было такого, – сказал Причер твёрдо.
– В общем, второго предупреждения не последует. Ясно вам? И будьте добры, вплоть до особого распоряжения ограничьте свои перемещения по базе. Максимум до столовой и обратно. В противном случае…
– А если попрёт?
– Из боевого расписания капитана Причера уже вычеркнули. Как ненадёжного. Вот чего вы добились своей дурацкой самодеятельностью. Кстати, терминал ваш где? Давайте сюда. Он вам больше не понадобится.
«Похоже, моя проповедь на самом деле имела успех, – подумал капеллан. – Не ждал я такой бурной реакции. Ну… Решился же входить тесными вратами? Они перед тобой, Причер, милости просим».
– Вольно, капитан, – процедил Лурье и вышел было, но в дверях задержался. – А муравьеда вашего сраного я застрелил! – сообщил он с видимым удовольствием.
Причер крепко зажмурился и до боли сжал кулаки.
Примерно через полчаса в дверь осторожно поскреблись.
– Ну кто там ещё? – недовольно буркнул Причер, на самом деле сгорая от любопытства.
– Реанимация! – провозгласил знакомый голос.
– Милости прошу, Эйб! – обрадовался Причер. Вот уж кого он не ждал, так Кронштейна.
– Слушайте, а это ничего, что я по вашему храму лазаю? – спросил Кронштейн, входя в комнату и извлекая из-под кителя немаленькую плоскую ёмкость.
– Уже ничего. После мичмана Харитонова нашему храму всё равно. Он, считайте, под бомбёжкой побывал.
– Какого Харитонова? – удивился психиатр, оглядывая комнатушку.
– Да заходил один урод. Говорил с русским акцентом, назвался мичманом Харитоновым. Правда, теперь я думаю, что это был какой-то провокатор.
– Если с русским акцентом – точно ваш. Стаканы где, Причер? Не вижу стаканов.
– Да нет у меня…
– О, эта вечная американская расхлябанность! Ладно, я водку принёс, её и из горла можно. А обложили вас, Причер. У входа в храм «эм-пи» стоят. Повезло, что я знаю пару специальных психиатрических фокусов для таких ситуаций… Домашний арест, а?
– Почти.
– Ну, пейте.
– А может, не надо?
– Надо, Причер, надо. – Кронштейн вытащил из кармана пару сладких питательных батончиков. – Говорю как врач. И закуска есть.
– За что пьём-то?
– За то, Причер, что база на ушах стоит.
Капеллан сделал изрядный глоток, прикрыл глаза, подождал секунду-другую, отдышался и спросил:
– Точно на ушах?
– Если до нас докатилось, значит, точно. – Кронштейн отобрал у капеллана флягу и, в свою очередь, глотнул. – Уффф… А действительно сильная проповедь была. Я, например, прямо-таки глубоко задумался. Чего таращитесь? Уже и послушать нельзя вашу трансляцию?
– Да можно, конечно…
– А вообще, Причер, зараза вы редкостная. Почему не сказали, что ваш Лурье тоже в лабораторию на скважине попрётся?
– Как-то в голову не пришло, – смутился капеллан. – Извините. Это вы его по морде двинули?
– Там много народу было, – ответил Кронштейн уклончиво. – Решили, что это охранник крадётся, ну и устроили ему «тёмную» аж до потери сознания. А потом гляжу: Лурье! И обойма с биопробами в кармане. Стыдно, Причер, двойную игру учинять. Не по-товарищески.
– Да у него не те образцы! – воскликнул Причер. – Извините, Эйб, ради бога, что так получилось, но вы просто не понимаете…
– Очень даже понимаю. Чего тут не понять-то… Почва обыкновенная земная, ещё какой-то цветок, типа рододендрон, а также кровь и ткань человеческие. У себя, что ли, брали?
– Угу, – смущённо признался капеллан. – В казарме зона отдыха, цветочки всякие… Ну, я и…
– Думаю, Лурье снова пойдёт на скважину этой ночью. Если не побоится, конечно. Не очень-то приятно, когда тебя сначала огнетушителем по балде угощают, а потом через забор перекидывают. Хотя он вряд ли помнит такие подробности.
– А-а… А зачем ему опять туда идти?
– Так анализ проводить! Я ему обойму в тот же карман обратно сунул, пустую уже, естественно. Что делать-то собираетесь, Причер?
– Понятия не имею. Дайте ещё хлебнуть.
Причер выпил, утёрся рукавом и сказал с тоской в голосе:
– Я угодил в ловушку, Эйб. Фактически моё провокационное выступление сегодня – это так, лебединая песня, чтобы совесть потом не заела. Лурье сказал мне страшную вещь. Он уверен, что если в пробах окажется хотя бы десятая доля процента креатина…
– Процент. Один процент.
– Мама родная! – ужаснулся капеллан. – Тогда всё пропало. Мы просто уничтожим Кляксу. Эйб, вы догадываетесь, что планета не отдаст нам креатин? Он ведь её кровь! Я сейчас лежал, прикидывал, чем всё кончится, и теперь просто убеждён в этом. Клякса будет сражаться до последнего вздоха, а потом умрёт – и всё. И ничего не будет. Ни креатина, ни этого удивительного мира, который по какой-то прихоти создал Господь. Ради призрака физического бессмертия человечество растопчет Кляксу и не получит в итоге ничего, кроме огромного заряда ненависти на будущее. Так обмануться в самых низменных своих животных ожиданиях – это даром не проходит…
– Вам обед сюда принесут? – деловито спросил Кронштейн, глядя на часы.
– Что? Вроде бы нет. В столовую я могу…
– Значит, вы сейчас больше не пейте. Через полчасика идите обедать, потом возвращайтесь в храм под бдительное око военной полиции – и тогда я вас отсюда выведу.
– И куда мы пойдём? – в голосе капеллана прорезалась абсолютная безнадёга.
– Та-ак… – Кронштейн испытующе глянул на Причера и сунул ему в руки флягу. – Ещё пару глотков всё-таки примите для укрепления духа. Куда пойдём… Да хотя бы к Майклу на кичу. Посидим, может, чего придумаем. А не придумаем – так нажрёмся. У меня сегодня выходной.