– Только на замену. Рубашка сгнила. Протечки теплоносителя, повышенная радиация, перегрев и всё такое. Не соскучишься. В реакторный отсек без тяжёлого скафандра – ни-ни. Технари просто кипятком писают. Радиоактивным кипятком, хе-хе… Не знают, каким словом назвать тех, кто профилактику делал. Здорово, да – по всем документам машина как новая…
– А что наш доблестный ремонтник?
– Даёт полезные советы. Типа водой сверху поливать.
– А как же ты…
– Водой поливаю.
– Водой… Тьфу! Да я серьёзно!
– Если серьёзно – понятия не имею. На честном слове.
– Ты Заднице докладывал?
«Фон Рей» злобно фыркнул и от ответа воздержался.
– Я, например, докладывал, – пожаловался «Роканнон». – Он говорит – чинись. А как я буду на ходу чиниться, если у меня облом системы?!
– То есть стрелять ты по-прежнему не можешь…
– Почему это не могу? Могу уже. Только плохо и недалеко.
– И кто же это нас так подставил, а, господа офицеры? – сказал горько капитан с целым блоком орденских планок на груди. – Впереди старина Рабинович, позади, мать-перемать, дорогая родина…
– А с боков – республиканцы и нейтралы, – напомнили капитану.
– И повсюду трибунал, – заключил тот. – Эй, мужики! Ну-ка, тащите сюда эту отраву. Плесните дозу. Ну что вам, жалко?! Я же в терапевтических целях. А то у меня нервишки разыграются, того и гляди буянить начну.
– Закройся, ты… неврастеник! – посоветовали ему. – Сами такие. Видел, Мозер побежал куда-то с начальником связи? Вот и сиди.
– Это, наверное, ультиматум пришёл, – авторитетно заявили из угла.
– Да плевал Рашен на их ультиматумы…
– Вот и я говорю. Значит, он сейчас придёт и всем нальёт для храбрости. Что, сложно вам ещё минуту подождать? Алкоголики. Своё бухло все выдули, теперь на халяву сбежались…
– Ты чего такой злой, дон Педро?
– Да не злой я! Просто вы тут сидите целой кодлой и херней маетесь, а Рашен там сейчас в одиночку решает что-то!
– А у него работа такая…
– Вот именно, – отрезал Педро.
– Лёгок на помине! – воскликнул адмирал.
– Что такое? Неужели Эйб? – обрадовался Эссекс, включая свой интерком.
– Идет декодировка, картинка будет через полчаса, – доложил Мозер. – Но ответ на задачу поиска уже есть. Ответ – «да». Господин адмирал, задержим начало совещания? Мало ли что там?
– Нет, – сказал Рашен. – Совещание начнём по плану. Мы сейчас подойдём. А информацию от Файна передай мне немедленно, как только будет раскодирована.
– Будто гора с плеч свалилась, – пропыхтел Боровский. – Неужели он живой, старый чёрт?
– Это ещё не обязательно, – заметил Эссекс. – Ты не слышал? Он нашёл следы чужих. Как минимум – следы.
– И что самое обидное, – сказал Рашен, – нам от этого ни жарко ни холодно.
– Какая фигня! – не выдержал Эссекс. – Да это чистая победа! Если чужие на границе Солнечной, мы, считай, уже выиграли! Нас и пальцем никто не тронет. Кто будет этих гражданских идиотов защищать?! Кто, если не мы?
– Слушай, Фил, – попросил Рашен. – Помнишь, что я говорил про твоё блядское мнение?
– Про наше блядское мнение, сэр, – поправил Боровский.
– Ты вообще молчи. Целее будешь. Фил, я тебя люблю. Я тебя просто обожаю. Ты лучший в мире начальник штаба и очень хороший человек. Но второго такого кретина… Ты себя послушай! Ты хоть понимаешь, что говоришь?!
– Секундочку! – Эссекс выставил перед собой ладонь. – Что я не так сказал?
– В чём разница между военными и пиратами?
– Риторический вопрос.
– А всё-таки?
– Ну, в чём? – по старой доброй привычке решил получить готовый ответ Эссекс.
– Пока мы вне закона, нам веры ни на грош, – сказал Рашен. – Допустим, Файн добыл хорошую картинку. Да ты её хоть по Сети брось – тебя объявят мистификатором, готовым на всё, лишь бы убедить Землю, что ты ей нужен позарез. Это раз.
– Ну, это довод, – кивнул Эссекс. – Ладно, принимается.
– Положим, нам поверили. Но! В случае внешней угрозы пиратов могут взять на военную службу. Только сейчас не пятнадцатый век. И пиратское клеймо никакими подвигами не смоешь. И бывшего пирата на войне обязательно подставляют, его не жалко. И пусть даже мы своё геройски отвоюем, потом нас всё равно заплюют. Понял? Поэтому неважно, есть чужие или нет их. Прежде чем с ними разбираться, группа F должна восстановить свой легальный статус. Иначе где гарантия, что мы врага прогоним, а нас на радостях не повесят? Это два.
– Согласен, – Эссекс вздохнул. – Аргумент номер три будет?
– А «три» – на себя посмотри. Ты сказал: «Кто этих гражданских будет защищать?» А себя ты защищать не собираешься? До тебя не доходит, какая это угроза – чужие, Фил?
– Ох, не обязательно! – усомнился Эссекс.
– А я тебе говорю – задницу они нам надерут, – авторитетно заявил Рашен.
– Это точно, – согласился Боровский.
– Так или иначе, – Рашен снова поднял указующий перст, – избавляйтесь, господа, от сепаратистской психологии. От вас ещё только на сутки родина отвернулась, а вы уже рассуждаете как разбойники. Противопоставляете себя обществу. Хреновый симптом.
– Слушай, ты, философ! От нас родина отвернулась, когда послала воевать! – заявил Эссекс. – И ничего мы ей не обязаны. Как она с нами обращается, так мы себе и рассуждаем.
– У тебя впереди ещё лет двадцать жизни, Фил, – напомнил Рашен. – Где ты их проведёшь? В космосе? Мы уже скоро по здоровью не сможем летать даже на грузовиках. Значит, придётся спускаться вниз. Ты хочешь там жить как человек или как изгой?
– Вообще, – вступил в разговор Боровский, – мне такие высокие материи не особо доступны, но если бы меня спросили, я бы сказал – ваша правда, драйвер. Ведём себя, будто мы не люди, а так – небожители. А у меня, кстати, жена и дети есть. Я с самого начала печальных нынешних событий о них не вспоминал. А теперь вспомнил, и меня прямо знобит… Слушайте, драйвер, что делать-то, а?
– Для начала – идти на совещание, – сказал Рашен. – Пьянка отменяется. Вместо неё постановка задач. Мы работаем, понимаете? Мы снова в деле. Всё как обычно. Пошли.
И мягко подтолкнул офицеров вперёд по коридору.
Как дети, которых ведут за руки, Боровский и Эссекс шагнули вперёд.
Эндрю висел на стене в разгруженной зоне и тоскливо смотрел на блокиратор центрального ствола управления огнём, поставленный его предшественником Скаччи. Сейчас устройство было отключено, но пара несложных операций могла бы возродить его к жизни. И тогда, стоит «Тушканчику» приблизиться к Земле, радиокоманда Адмиралтейства выведет из строя артиллерию.
Похожая машинка ждала своего часа в реакторном отсеке, пока отключённая. Но не уничтоженная.
Адмиралу Эндрю сказал, что угроза блокировки жизненно важных функций корабля устранена. Так оно, собственно, и было. И будет, пока Эндрю не решит, что «Тушканчику» пришло время превратиться из грозного крейсера в беспомощную межпланетную баржу.
А сейчас Эндрю висел на стене и боролся с желанием то ли заплакать, то ли заорать дурным голосом, то ли вообще застрелиться. Мастер-техник лейтенант Вернер попал в такой замысловатый переплёт, из которого не выбрался бы и человек посильнее. Год назад, сидя в тюремной камере, Эндрю решил перехитрить судьбу. Тогда ему в голову не пришло, что судьба – категория скорее нравственная, чем какая-нибудь другая. Он полагал, что злой рок преследует человека из-за стечения многих несчастливых обстоятельств. И если в кои-то веки повести себя умно и расчётливо, его можно обмануть.
А на поверку вышло, что от судьбы не уйдёшь, ведь она сидит в тебе самом.
Угодив в камеру, Эндрю не сломался лишь потому, что не поверил в реальность происходящего. Только вжался плотнее спиной в холодную стену и закрыл глаза, убеждая себя, что всё равно сбежит. Урановая каторга на Ганимеде, откуда ещё никто не вернулся, была не для него. Поэтому Эндрю отмёл такой расклад сразу, как нереальный, и стал прикидывать, когда именно и как ловчее будет удрать.
Трибунал не спешил с приговором, времени поразмыслить хватало. И когда умный Эндрю начал склоняться к мысли, что побег дело дохлое, и стал потихоньку терять самообладание, к нему в гости заглянул особист с нашивками сухопутного майора.
«Лихо тебя командир базы подставил, – сказал майор сочувственно. – Это же надо, как ты его довёл! Чтобы целый полковник собственной морды не пожалел, лишь бы от тебя избавиться… М-да. Ладно, сделанного не воротишь. Между нами, тебе светит двадцатник. Урановая каторга на Ганимеде. Жить охота, лейтенант?»
«А то! – сказал Эндрю. – Какие будут предложения?»
«Молодец, – похвалил его майор, раскрывая мобильный терминал. – Люблю иметь дело с русскими. Никаких тебе охов и вздохов, сразу к делу. Вот, смотри, какой документик. Типовое соглашение, ничего особенного. Подпишешься?»
«И что мне это даст?» – спросил Эндрю, уже понимая что.
«Для начала – отсрочку исполнения приговора на неопределённый срок. А там посмотрим, как вести себя будешь».
«Стукач из меня хреновый», – заметил Эндрю.
«Зато техник хороший, – усмехнулся майор. – Не ссы, лейтенант, стучать тебе не придётся. И врать тоже… Ну, разве самую малость. Работать будешь по специальности. Гарантирую. Что я, не понимаю, к кому пришёл? Русского парня в соглядатаи вербовать? Слуга покорный, мне ещё жизнь дорога. Ты же всегда на виду, дубина!»
Эндрю неприязненно сморщился. Майор попал в самую точку: немногих оставшихся на свете русских преследовала роль ярмарочных уродов. Их было так мало, а нация их так обросла легендами, что стоило заикнуться о своём происхождении, как к тебе начинали лезть с дурацкими вопросами. Не то чтобы русских не любили, скорее наоборот. Но всеобщая снисходительная жалость вперемежку со слегка брезгливым интересом – не подарок. Каждый справлялся с этим по-своему. Например, Олег Успенский бремя своей национальной принадлежности нёс гордо, как рыцарский герб, и всюду козырял тем, что он русский. Эндрю в детстве тоже был такой – пока за спиной стояли всеми уважаемые родители. А оказавшись сиротой, наоборот, старался не высовываться, быть как все. Но рано или поздно ему всё равно напоминали, кто он.