Самым обидным в положении русского на Земле было то, что никто его ни в чём не упрекал. Еврею могли сказать, что это его сородичи устроили страшную Полночь, натравив друг на друга все нации планеты. Американцу – что именно хитрожопые Штаты поимели с этого дела больше всех. Французу – что он жадина. Немцу – что тупой. Итальянцу – что хватит размахивать руками, и вообще ты макаронник. Этнических британцев презирали за высокомерие, скандинавам говорили, что они все «отмороженные». А на русских просто смотрели косо. И заочно обвиняли в том, что они сами себя угробили. Ах, какая была великая страна, родина ярких писателей, гениальных конструкторов и прекрасных артистов. Ах, с каким благоговением мы от неё ждали, что вот-вот она нам скажет такое, от чего мы все резко станем лучше, чище, умнее! Тысячу лет ждали! А Россия вместо того чтобы сделать нас высокодуховными и донельзя нравственными, опустила в свои несметно богатые закрома атомные мины и взорвала их под ногами китайских полчищ… Ну не сволочи ли вы после этого, русские, а?
Какие там, блин, китайские полчища, куда их понесло, кто вообще с кем и чего ради воевал на территории России и почему там возникла ядерная пустошь, никому не было известно, да и, строго говоря, неинтересно. Зато легенда что надо. А чего ещё от вас ждать, ведь русские не сдаются, это все знают…
Эндрю сидел в камере и, неприязненно кривясь, переваривал услышанную от майора жестокую правду.
«И вообще, чтобы стучать, у меня американцев навалом, – сказал майор. – Это у них в крови. А ты как крутил гениально свои гайки, так и будешь их крутить. Ну, по рукам?»
Эндрю молча набил на «доске» свой личный номер и приложил ладонь к сканеру отпечатков.
«Умница, – сказал майор. – Теперь слушай. К тебе на днях зайдет капитан Риз с „Горбовски“. Предложит идти с ним в подпространство, или как его там… Короче, ты соглашайся».
«Майор, ты ohuel?» – спросил Эндрю.
Майор возвёл глаза к потолку, вспоминая русское слово.
«А-а, – сказал он. – Нет, парень, проблемы менталитета как раз у капитана Риза. Он, видишь ли, на полном серьёзе хочет опробовать нуль-Т-принцип. А нам это сейчас абсолютно ни к чему. „Горбовски“, конечно, аппарат сырой. Но кто знает, вдруг у Риза получится нуль-транспортировка? Шансы где-то пятьдесят на пятьдесят, что он не только нырнёт в подпространство, но и вынырнет обратно. Вот в чём беда-то. А поставить нормального капитана, которому помирать неохота, вместо этого шизофреника мы уже не можем. Его концерн „Хэви Индастриз“ перекупил у военных с потрохами. Риза теперь даже пристрелить не выйдет, сочтут за экономическую диверсию».
«Ничего не понимаю, – сказал Эндрю. – С каких это пор Земле не нужен нуль-Т-звездолёт?»
«Эпоха космической экспансии кончена, друг мой, – объяснил майор. – Главное сейчас – возродить Землю. Начать её копать и возделывать. А если нуль-Т окажется реальной штукой? Каковы шансы, что остатки землян не потребуют срочно отправить их к едрёне матери отсюда подальше, где воздух чище и трава растёт? И корпорации из штанов выпрыгнут, лишь бы это удалось. Корпорациям нужно освоение новых миров, чтобы там построить собственные государства, на свой вкус, а Совет Директоров послать в жопу. Обанкротился народный капитализм, понимаешь? Ну, а Директора, конечно, хотят сохранить власть. Значит, главное – на Земле. И пока нуль-Т не работает, так и будет. Осознал?»
«Осознал, – кивнул Эндрю. – Короче говоря, вы хотите, чтобы „Горбовски“ дальше орбитальных верфей не улетел».
«Пусть летает куда угодно, – улыбнулся майор, – только на обычной ядерной тяге. Как думаешь, это тебе по зубам?»
«Надо схему посмотреть», – сказал Эндрю. Майор достал из-за пазухи ещё один терминал, совсем простенький, детский, и вывел на экран список документации по «Горбовски»
«Изучай пока, а я завтра к тебе загляну».
Эндрю от такой щедрости буквально обалдел. То ли майор не понимал до конца, с кем имеет дело. То ли психологи тюремной медкомиссии, не разобравшись в загадочной русской душе, сказали ему, что заключённый Вернер сломлен и готов сотрудничать. Так или иначе, но за пару часов ожесточённого стука по контактам Эндрю состряпал кое-какой примитивный софт, заставил его работать и к рассвету вышел в локальную сеть тюрьмы. И с глубоким огорчением заключил, что бежать – во всяком случае, отсюда – действительно номер дохлый. Тогда он раздражённо глянул на схему «Горбовски» и понял, что испортить это чудо техники сумеет голыми руками за пять минут.
«Ладно, майор, – сказал он на следующий день особисту. – Тащи сюда этого маньяка».
Через неделю состоялся разговор с капитаном Ризом, в ходе которого Вернер мучительно сдерживался, чтобы не ржать. Капитан Риз, может, и был маньяком, но точно не дураком. Он категорически не хотел дать кораблю уйти в подпространство. Вслух этого Риз не говорил. Более того, на словах он нёс ахинею, доказывая Эндрю, как надёжен «Горбовски» и как лихо они прокатятся на нём по неведомым мирам. Но рукой капитан нервно, будто настоящий псих, цеплялся за плечо Эндрю. И вовсю отбивал на нём морзянку. Эндрю в ответ ласково придерживал сумасшедшего за колено, стараясь не слушать его словесный понос. И, в свою очередь, правдоподобно возражал и упирался ради успокоения встроенной в угол скрытой камеры слежения.
Когда довольный Риз ушел, Эндрю даже подумал: а не доказать ли майору свою преданность и не заложить ли этого хитреца, благо Риз ничем не рисковал. Но решил, что тогда Риза могут счесть нормальным и по старой памяти расстрелять за угробленных десантников и сорванную операцию. Да и фокус с морзянкой ещё мог пригодиться. И как ни выгодно начать карьеру секретного агента с качественного доноса, стучать Эндрю всё-таки было противно.
Трибунал не поскупился и обрадовал лейтенанта Вернера пожизненной каторгой с лишением наград и звания. Но майор не соврал: вместо этапа на Ганимед ему сменили меру пресечения и до отправки на «Горбовски» послали в закрытый тренировочный лагерь для таких же штрафников. Там Вернера расконвоировали, поселили отдельно и зачислили в обслуживающий персонал.
А вскоре попросили согласиться на просьбу зэков поколдовать с охранной системой. Группа узников собралась в бега, и особистам надо было, чтобы побег частично удался. Человек пять лишних охранники должны были застрелить, но двоим полагалось из лагеря уйти. Эндрю, скрипя зубами, согласился. Договариваться к нему пришёл один из будущих трупов, красивый юноша с мягким лицом и приятными манерами. В оплату услуг он предложил пистолет с двумя патронами, литр браги и себя. Вернер заглянул в глаза человеку, который должен был скоро умереть не без его помощи, и чуть было не сказал: «Не ходи». Но вспомнил, что сам тоже любит жизнь, взял бутылку, а от пистолета и сексуальных услуг холодно отказался.
Юноша заработал пулю в затылок, и Эндрю утешал себя тем, что парень хотя бы не мучился.
«Как тебе понравилась его попка? – спросил майор. – Или ты его в ротик?»
«Я не по этой части», – ответил Эндрю.
«Будешь, – пообещал майор. – Тебе ещё сидеть – не пересидеть».
«Это как?» – удивился Эндрю.
«Ты не пойдёшь на „Горбовски“. Для тебя есть дело посерьёзнее. Через месяц-другой. Не пожалеешь, честное слово. Крутая миссия. Гордись, парень, будешь трудиться на благо всей планеты».
Эндрю выругался по-русски, чем очень майора развеселил, и ушёл. Заработанную предательством бражку он распил с начальником лагеря и вместе с ним на служебной машине уехал в бордель. На руке Эндрю красовался браслет-определитель, снять который можно было только отрубив кисть. Эндрю вскрыл браслет на глазах у начальника, но тот ему посоветовал не отключать маячок, а то в лагере поднимется шухер и поездка к бабам выйдет скомканной. Потрахаться они успеют, а посидеть по-человечески – уже нет.
«Впрочем, – философски заключил начальник, – тебе-то, русскому, и браслет ни к чему. И так найдут».
«У меня на лице написано, что я русский?!» – взвился Эндрю.
«Да, – твёрдо сказал начальник лагеря. – Заявляю как полицейский офицер. Не убежать тебе, Энди, даже и не думай. Всё равно поймают. И тогда – к стенке».
«Куда же мне деваться?» – спросил Эндрю упавшим голосом.
«Наверх, – сказал начальник. – Только обратно наверх. Но путь этот для тебя простым не будет».
«Догадываюсь, – кивнул Эндрю. – Вот, пятеро уже на моей совести».
«Ой, какая ерунда! – начальник рассмеялся. – Тебя ещё лично заставят шлёпнуть кого-нибудь. Статья твоя не расстрельная. Да и само дело липовое. Перед гражданским судом оно бы вмиг развалилось. А вот когда на тебе реальное убийство повиснет, да такое, чтобы не только военный трибунал, но и гражданские к стенке поставили… Тогда по меркам контрразведки ты будешь готов к работе. И отправишься в космос. И будешь хорошим мальчиком, а иначе – обратно вниз и пулю в лоб. И никакие астронавты тебя не отмажут, ведь одно дело полковнику морду набить, а совсем другое – ухлопать невинного человека».
Так, мирно беседуя, они и доехали до публичного заведения, откуда их под утро вышибли пинками, заливающихся пьяной слезой и всех в блевотине.
Эндрю повезло: он не успел лично ни убить кого-нибудь, ни даже заложить. Не прошло и дня, как дюжие молодцы из военной полиции завязали ему глаза, сунули в машину и отвезли куда-то, где оказался всё тот же майор, а помимо него – целая комиссия во главе с двухзвёздным генералом. Комиссия долго компостировала мозги лейтенанту-штрафнику, выясняя, как у него с чувством долга и гражданской ответственностью. А потом выдала такое, что Эндрю от изумления чуть в обморок не упал.
«Есть мнение, что адмирал Успенский не в себе, – заявил генерал. – Теряет контакт с реальностью. Сейчас на носу роспуск флота, и адмирал может сгоряча выкинуть какой-нибудь опасный номер. Понимаешь, у адмирала серьёзные личные проблемы, ему родственники простить не могут, что он воевал, и всё такое… У него нет стимулов спускаться вниз. Никому он на Земле не нужен. И адмирал всё чаще говорит прилюдно, что распускать флот нельзя. Успенский хочет уберечь свой внутренний мир. А его внешняя оболочка – круизер „Пол Атридес“. Вдруг адмиралу