– Вы здорово с ним поссорились? – спросил он.
– Я идиотка, – сказала Ива. – Ну, дура я была, что теперь поделаешь. Я просто не могла понять, что мы очень разные, и… Ну, у него есть право быть таким, какой он есть. Вот… А он, по-моему, насмерть обиделся.
– Насмерть… – эхом повторил адмирал, размышляя.
– Дура я была, так что мне теперь, застрелиться?! Не поняла, что он такой ранимый…
– Угу…
– Чего «угу»?! – злобно выпалила Ива, забывая, что Рашен всё-таки трёхзвёздный адмирал.
– Я говорю – мальчик всегда быстро соображал в критических ситуациях, – объяснил Рашен. Адмирал поднялся на ноги, упёр руки в бока и нахмурился. Ива тоже встала.
– А ещё у него инстинкт самосохранения просто зверский, – продолжал думать вслух Рашен, не замечая, что говорит об Эндрю уже в настоящем времени, будто тот и не мёртв вовсе.
– А-а…
– Бэ! – адмирал потянул из воротника микрофон. – А ты, Иветта, на самом деле редкостная дура. Будь я тебе отцом, всыпал бы по первое число! Завела себе мужика с богатым прошлым – так береги его! А этот… Откуда он только взялся на мою голову, отставной сумасшедший и бывший уголовник! Где мне его теперь искать, а?! Тонкая и ранимая натура, чтоб ему ни дна, ни покрышки… А если он загнулся там? Сутки прошли уже!
Ива надулась, сунула руки в карманы и демонстративно встала к адмиралу спиной.
– Боровский! – рявкнул адмирал. – Внимание! Всех, кто может стоять на ногах, поднимай! И в корму! Обшарить все закоулки, куда пролезет человек! В каждую дырку заглянуть! Вдруг он сознание потерял, или ещё чего… Обязательно в «лапах» посмотри, может, он там валяется!
– Кто?! – обалдело спросил Боровский.
– Да лейтенант Вернер, мать его!!! – заорал Рашен.
Некоторое время Боровский молчал, осмысливая происходящее.
– Это, конечно, совершенно не моё дело, – начал он, – но мне кажется…
– Вы-пол-нять! – пролаял Рашен и переключился на другую волну. Сделал несколько глубоких вдохов, чтобы привести нервы в порядок, и сказал уже гораздо спокойнее:
– Успенский вызывает де Вилье. Ответьте, Виктор. Срочное дело.
– Ну? – отозвался староста.
– У вас там моих людей, случаем, нет?
– Пока не видел. А хорошая идея! – обрадовался де Вилье. – Я как раз думаю, чего они у вас в лагере без дела болтаются. А мне…
– Виктор, я серьёзно.
– Да вроде нет.
– А не замечали никого?
– Что, дезертиры?
– Не совсем. Просто мог уйти погулять один деятель. Вы его помните, Andrey. Лохматый такой, с хвостом.
– И с рогами… Нет, командир, не было его здесь.
– А где доктор Ллойд?
– Да вечером ещё сел на свою таратайку и в Новгород укатил. Резко так, я даже удивился. Вроде какая-то идея его осенила. Сами понимаете – учёный, что с него возьмёшь…
– Та-ак… – протянул Рашен. – Ну спасибо, Виктор.
– Людей-то дадите?
– Да какие это люди – инвалидная команда. Не могу пока, болеют все. До свидания.
Ива, поджав губы, прохаживалась вдоль берега туда-сюда. Рация у неё в кармане тихо бурчала на разные голоса. Это дежурная вахта, облачившись в скафандры, чтобы не подцепить лишний рентген, прочёсывала корму «Тушканчика».
– Новгород… – вздохнул адмирал. – Не поеду. Надоело мне здесь.
– Что так? – сухо поинтересовалась Ива.
– Не знаю. Противные какие-то места.
– Совесть мучает? – невесело усмехнулась Ива.
– Да с чего ты взяла? – окрысился адмирал. – Кто ты вообще такая?! Нет у меня совести и не было никогда! Я адмирал, ясно?!
Он повернулся и, спотыкаясь, зашагал к лагерю, что-то злобно бормоча себе под нос. Остановился на полпути и через плечо бросил на Иву сумрачный взгляд.
– Ты за ним поедешь! – крикнул он. – Именно ты! Как подлечишься, тут же бери катер и лети! Сама его прошляпила, сама ищи теперь! Всё! И отстаньте вы от меня со своими проблемами! Задолбали! Вот, читай! Наслаждайся! – он швырнул под ноги густо исписанную белую тряпку. – Ранимый он, видите ли… Да он просто дурак! И-ди-от! Неврастеник!
Ива вынула руки из карманов и почти бегом кинулась подбирать письмо.
– «Лучший экипаж Солнечной!» – разорялся вдалеке адмирал. – Негодяи! Кровопийцы! Смерти моей хотите, да?!
Когда Ива дочитала письмо до конца, фигура адмирала давно затерялась среди лагерных палаток. Но всё равно слышно было, как он там орёт на подчинённых. И голос его показался Иве уже не таким злобным, как несколько минут назад.
– Её любовь ко мне велика… – негромко повторила Ива строку из письма. – Милый Энди! Ты сам не знаешь, как ты прав…
Саботажник
За информацией касательно загробной жизни, будьте добры, обращайтесь к ближайшему священнику, пастору, раввину, мулле или любому другому аккредитованному представителю Господа. Спасибо за звонок на Небеса.
Саботаж (фр. sabotage) – 1) намеренный срыв работы путём открытого отказа от неё или умышленного её невыполнения; 2) скрытое противодействие осуществлению чего-либо.
Глава первая
На орбитальной станции капитан Причер весь извёлся, ожидая шаттл с Кляксы. Его так и подмывало зайти в сортир, отстегнуть протез, вытащить заветную флягу и как следует вмазать. Когда объявили, что шаттл задерживается, капитан с облегчением вздохнул и почти бегом припустил выполнять задуманное. Тут-то его и окликнул знакомый голос.
Причер неохотно оглянулся. Капитан сохранил характерные бронебойные повадки, с головой выдающие офицера десантного подразделения, только вот знаки различия у него теперь были совсем не те, что прежде, а на шее предательски светился белый воротничок.
– О-па! – удивился такой же громила, но с майорскими звёздами в петлицах. – Ты чего, в контрразведчики заделался?
– Сын мой! – хмуро сказал Причер. – Сдаётся мне, в прошлую нашу встречу ты бы поостерегся хамить другу и учителю. Но сегодня я тебя прощаю… Как насчёт исповедаться?
В результате длительной приватной беседы о духовном Причеру здорово полегчало, и на борт шаттла он вступил с благостной улыбкой. Окружающие почему-то отказались разделить его восторги. Для начала Причера вытолкали из кабины экипажа и отняли дымящее кадило, чем весьма капитана обидели. Потом выяснилось, что пассажиры все сплошь одержимы бесом и очень нервно реагируют на попытки окропить их святой водой. Больше всех орал какой-то молодой лейтенант, но мигом заткнулся, когда Причера на него стошнило.
Короче говоря, на главную военную базу Кляксы капитан Причер был доставлен с комфортом – его уволокли под руки два сержанта из «эм-пи»[4].
– А ещё священник! – возмущался командир шаттла ему вслед.
В камере гауптвахты Причер ощутил, что может держаться на ногах, и воспрял духом.
– Ну, кто тут первый на расстрел?! – осведомился капеллан, расправляя плечи. – Давай сюда, живьём оприходую!
– А как насчёт по шее? – поинтересовались откуда-то из угла.
– Легко! – обрадовался капеллан. – Я же говорю – давай сюда. И по шее тебе достанется, и в рыло, и куда ни попроси. Милости просим к раздаче! Подходи по одному! Чует моё сердце – всеми тут без различия обладают кровь и убийство, хищение и коварство, растление, вероломство, мятеж, клятвопреступление, расхищение имуществ, забвение благодарности, осквернение душ, превращение полов, бесчиние браков, прелюбодеяние и распутство![5] А посему, грешники – ко мне!
– Слышь, batiushka, ну кончай же шуметь! – попросили из угла, на этот раз куда более миролюбиво.
– Русский, что ли? – прищурился капеллан.
– Угу, – на дальней койке сел усатый толстяк в драной тельняшке. – Старшина Кронштейн, ракетный катер «Ненормальный», командир правого борта. Выпить есть?
– Так уж и «Ненормальный»? – усомнился капеллан, подходя к усатому и присаживаясь рядом.
– А какой же он ещё, раз тринадцатый номер! Может быть такой номер у боевого судна?.. Ого! Да ты целый капитан! Виноват, сэр. Больше не повторится.
– Фигня, – отмахнулся Причер, закатывая штанину. Он отстегнул протез, извлёк из него пластиковую флягу со скотчем и небрежно бросил искусственную голень на соседнюю койку. – Угощайся, сын мой. Na zdorovie!
– Благодарствуйте, святой отец, – Кронштейн основательно приложился к горлышку, крякнул и вытер усы. – Вещь! Из-за неё, родимой, и сидите?
– Вроде того. Сам-то за что здесь?
– Да в сержантском баре с вашими гомосеками подрался.
– Чего так?
– А чего они гомосеки?
– Не понял?..
– Сами только что говорили – превращение полов…
– Ну, это так, цитата. Когда написано-то было! – отмахнулся Причер. – Библия книга суровая, но справедливая, там эпизоды есть, в которых праведнее многих прочих оказываются блудница да мытарь. Помнится, и с геями не все так просто… – капеллан пустился в рассуждения, и фляга как-то сама собой уговорилась до дна. Её место заняла другая, возникшая будто ниоткуда, уже одним своим внушительным объёмом радующая душу. В зарешеченном окне смутно угадывались чужие звёзды, далеко на болотах истошно взвизгивала какая-то дрянь.
– Эх, хорошо бухаем! – радовался Причер. – Спеть, что ли? Давай вашу, русскую!
– Запросто. Эту знаете? – и Кронштейн затянул басом:
He could preach the Bible like a preacher
Full of extasy and fire
But he also was the kind of teacher
Women would desire!
– Так это ж прям про меня! – восхитился Причер.
Ra-Ra-Rasputin,
Lover of the russian Queen!
Под такую песню выпивка потекла буквально рекой. Причер легко запомнил текст, и когда начали петь по третьему разу, в окне задребезжало раскоканное пуленепробиваемое стекло. Особенно капеллану нравилась фраза «he could preach the Bible like a preacher», – он хватал с койки отстёгнутую ногу и начинал бить себя пяткой в грудь.