– Нет, что вы, там просто бактерицидная лампа.
– Это та, после которой две недели перхоть по всему телу, особенно ниже пояса?
– Мы же не будем раздеваться… Так, Майкл, готовы.
– Тогда за мной! – скомандовал Воровский. – И хватит демократии. Патрулям не отвечать, незнакомых встречных не приветствовать. Сам разберусь. Всех арестую на хрен. Задолбали наглеть, дети ржавчины. Ну, левой!
– Может, тебе ещё песню изобразить? – поинтересовался Кронштейн. – У нас со святым отцом крепко спитый дуэт. А ну-ка, Причер, вспомните, как вас в училище дрючили…
И на весь порт немузыкально рявкнул:
– One mad girl from Sascatoon!..
– One mad girl from Sascatoon! – подхватил капеллан. Он действительно вспомнил, как это было в училище. Нормально было. Давно только.
– Да тихо вы! – умоляюще крикнул прапорщик.
– Eat her out with a silver spoon![12] – радостно заключил психиатр. – Слушай, прапор, а хочешь, мы строевым пройдёмся? Два капитана, блин… Ишь, раскомандовался, мент поганый!
– Спасибо, обойдусь. И не надо обгладывать мою солдатскую косточку, – попросил Воровский серьёзно, устремляясь вперёд. – На ней и так мяса почти не осталось.
– Писатель! – с уважением прогудел Кронштейн сквозь маску, оборачиваясь к Причеру. – Во как метафорами шпарит!
– Секундочку, – попросил капеллан. – У меня уже окончательно ум за разум заехал. Давайте расставим всё по полочкам. Есть прапорщик Воровский, да? Пехотный воррэнт-офицер в вашей сугубо флотской организации, что уже само по себе бред. К тому же, насколько я понял, начальник портовой гауптвахты. Это из серии «час от часу не легче». А по совместительству он ещё и писатель. Надеюсь, известный? Культовый? Эйб, объясните как профессионал – я рехнулся или надвигается делириум тременс? А может, вы просто надо мной издеваетесь? Так и скажите, я не гордый, посмеёмся вместе.
– Майкл! – крикнул психиатр вырвавшемуся далеко вперёд Воровскому. – Он не верит, что ты писатель!
– Подумаешь! Я сам не верю! – отозвался Воровский.
– Майкл – военный писатель, – непонятно объяснил Кронш- тейн. – Был раньше полицейский, но там за это мало платили.
– Кажется, у меня травит респиратор, – уныло сообщил Причер.
– Ну-ка, стойте, – распорядился Кронштейн. Он придирчиво осмотрел маску капеллана, подёргал её туда-сюда и спросил с чисто психиатрической интонацией: – А почему вы так думаете?
– Потому что я совершенно косой. Всё, что я наблюдаю вокруг себя – контейнеры вон, погрузчики, – блестит. Под ногами бетон удивительно чистый, прямо стерильный. На столбах ни одной перегоревшей лампочки, – доложил Причер с деланым спокойствием. – А прапорщик Воровский служил писателем в полиции, но там ему за это мало платили и он нанялся писателем на внеземную базу… О-ох, человече, против вина не показывай себя храбрым, ибо многих погубило вино!
– Водки хотите? – участливо спросил Кронштейн. – Немного осталось, как раз на поправку душевного здоровья.
– Хочу, – согласился капеллан тоскливо.
– Я не знаю, как у вас… Майкл, погоди, не спеши! – попросил Кронштейн, доставая флягу. – А у нас в Российской Империи каждая организация прикармливает себе писателей. Конечно, должностей таких нет. Но писатели – есть. Если отбросить груз стереотипов, не так уж глупо это. Писатель должен знать предмет, о котором сообщает публике. Вы представьте, какой будет ужас, если, например, детективы начнут придумывать тоскующие от безделья домохозяйки! Кто станет читать такую муть? Было время, я слыхал, когда палеонтолог мог запросто соорудить книжку о межзвёздных полётах, и она становилась бестселлером. Нет уж, спасибо, больше мы такого не кушаем!
Причер сдвинул маску набок и так жадно присосался к фляге, будто там была не водка, а пресловутый креатин после официального признания его эликсиром жизни.
– Научились! – одобрил Кронштейн. – Ну, пойдёмте. И не пугайтесь. Чистота у нас и правда непревзойдённая, только ничего удивительного в этом нет – порт всё-таки. Мореманов хлебом не корми, дай медяшку надраить. Условный рефлекс, иначе ржавеет всё моментально, вода же рядом. А тут водичка не земная, она хоть дурью испаряется, а коррозионные свойства у неё ого-го! Кислота, блин. На «Тревогу» поднимемся, вы вообще обалдеете, там можно палубу вместо операционного стола использовать. То есть не хотелось бы, конечно, – я так, для примера.
– Никогда бы не подумал… – капеллан сказал это просто из вежливости и тут же поймал себя на том, что действительно: никогда бы не подумал. Неспроста его так поразил царящий в порту образцовый порядок. Глядя на своих русских собутыльников, особенно на Кронштейна, Причер склонен был предположить нечто с обратным знаком. Да и репутация у этого народа была, в общем, не ахти.
– Вы уясните, святой отец, простую вещь. Средний американец до сих пор сжигает за год в три раза больше топлива, чем немец. И в пять раз больше, чем русский. Всем миром вас пытаются от этого раздолбайства отучить – фиг чего выходит. Поэтому вы ничего беречь не умеете. И о последствиях думать не научились. Как дети, право слово, поломалась игрушка – на помойку её, папа новую купит. Естественно, зачем вашим зенитчикам руки мыть – ну слопает ржавка батарею к херам… Ну пролетят крокодилы, засрут всю базу. Ну, микрофлора из крокодильего дерьма в бетон впитается. Зато солдатам будет чем заняться – химией эту микрофлору глушить. А химии у нас тоже вагон, двести бочек! У нас всего до жопы! У нас только с нормальными взрослыми мужиками дефицит образовался – на всю базу от силы десяток человек, спасибо, на днях ещё одного прислали, некоего Причера… А остальные, блин, подростки. Так, пацанва. Стрелять-то научились, только соображать не научатся вообще никогда. Поэтому у вас, Причер – вы уж меня извините, – жуткий бардак, неорганизованность, бездумное разбазаривание всего, что под руку подвернётся, и, простите великодушно, такое бесстыдное воровство, какого, наверное, даже в итальянской армии нет!
«Если нужно что-то спереть или, наоборот, промотать и разбазарить – зови русского», – вспомнил капеллан пренебрежительную фразу полковника. «Похоже, мне настала пора, как говорит Кронштейн, избавляться от груза стереотипов. Только вот чего они с писателями своими вытворяют – такого модернизма я всё равно не понимаю».
– Зато у нас писатели свободные люди, – огрызнулся Причер.
– У нас тоже свободные. Далеко не все такие, как Майкл, – прикормленные. Но, поверьте мне, почти все хотят такими стать. Чтобы предлагать читателю качественный продукт и иметь благодаря этому устойчивые продажи. Ведь сами посудите – лучше всего отражают действительность специалисты в узких областях!
– То есть?
– Ну возьмите, например, этого вашего американского классика, как его… Буховский? Быковский? Который писал исключительно про алкоголизм и трах с уродливыми бабами. Так он, между прочим, знал, о чём пишет. Всю жизнь тренировался. Поэтому и вышло так убедительно.
Капеллан представил себе, какая у американского классика была нелёгкая судьба, и прямо-таки затосковал.
– А кому хочется, чтобы о сфере его жизненных интересов писали ерунду? – разорялся Кронштейн. – Из-за этого профессиональные сообщества и поддерживают своих авторов. И потом, вы не думайте, что всё зарегламентировано. Просто есть литература, рассчитанная… да хотя бы на психиатров. Там все жанры, от маньячного боевика до женского романа, но это пишут наши люди! Коллеги, из бывших или до сих пор практикующих – и конечно, психиатры читают именно их. Потому что если уж обрисован сумасшедший эротоман, так он правильный сумасшедший. А если описан нормальный человек, так он не полный идиот. И ты не будешь хихикать над ошибками автора и впечатление от книги получишь хорошее, на все заплаченные деньги. Наш Майкл, например, вообще фантаст. Но фантастику писал специальную, для полицейских. А теперь, вот, для военных.
– И как его на Кляксу занесло?
– Прикомандировали, – сказал Кронштейн просто, будто о чём-то разумеющемся, Причер даже невольно поёжился. – От Главного Имперского Политуправления. Чтобы впечатлений набирался. Ну, он тут пообжился слегка, в пару рейдов сходил, а потом спрашивает адмирала – чего это я морфлот объедаю? Вон, у вас начальник гауптвахты до сих пор не назначен… Адмирал-то поначалу и не задумывался о киче – на фига она нам? – но здесь обстановка такая разлагающая оказалась… Сами посудите, в открытом море из люка высунулся – через пять минут уже поддатый, а через пятнадцать вообще в дугу! Так что сажать в холодную нашлось кого, и с каждым днём всё больше. Надо было офицера с боевого дежурства снимать и на это непутёвое хозяйство ставить. А тут Майкл сам предложил. Адмирал его на радостях прямо расцеловал. Ну что, рассеял я ваши сомнения?
– Насчёт сомнений – не очень, – признался капеллан, – но хоть какая-то логика появилась. А то я и вправду решил, что фильтр подтравливает. Но до чего же чисто в порту! И как аккуратно всё! Жаль, я обстановку на плавучем космодроме спьяну не разглядел, меня «эм-пи» уже ждали, скрутили тут же и в катер…
– Ржавеет ваш космодром, вот и вся обстановка. Скоро развалится.
– Пессимист вы, Эйб, – вздохнул Причер. – И националист оголтелый. Что не в России сделано, всё хрупкое и разваливается…
– А кто не русский, тот дурак! – крикнул издали, уже с портовой «стенки», Воровский, который по своему обыкновению молча подслушивал. – Эй, такси! Троих до борта!
Капеллан подошёл к Воровскому и глянул со «стенки» вниз. На безмятежной глади стоял, как приклеенный, большой красивый открытый катер. Пилот, облачённый в жутковатый на вид русский боевой скафандр, торговался с прапорщиком. «Вчера ещё было по пятьдесят граммов с носа, – говорил Воровский. – Не позорь нас хоть перед гостем, жила!» – «Я сегодня от шефа такого натерпелся, что уже по сто, – непреклонно отвечал пилот. – А если он вернётся совсем злой и вообще убьёт меня – прикажете так и помирать не выпивши русскому матросу?»