– С ума сойти! Она же с казарму размером…
– Срань Господня в чистом виде! – отрапортовал старший, и Причер ему богохульство простил.
– «Кувалдочку», а? – настаивал старший. – Да с подствольничком!
– Зачем? – не отрываясь от бинокля, спросил Причер. – До жабы ярдов триста. Что она нам сделает?
– Как прикажете, святой отец, – впервые старший дал понять, что знает, с кем имеет дело. – Вам, наверное, виднее. Ну, тогда ждите бесплатного шоу ужасов. Минут через пять.
Причер сначала не понял, что старший имеет в виду. А потом оторвался от бинокля, и у него защемило сердце. К жабе шел её обед. То самое трогательное семейство псевдозавров, не подозревая об опасности, медленно приближалось к дальнему берегу. Прямо жабе на язык.
– Нет, – сказал Причер твёрдо. – Вот этого не будет. Они такие… славные.
– Когда пасутся за три мили от нашей стенки, – ввернул старший. – Впрочем, понимаю. А «кувалды»-то нет! С подствольничком…
– Так вы позволите? – спросил Причер, выдёргивая из-за спины верную «пилу».
– Легко. Действуйте, господин капитан.
– Я ей только язык прижгу слегка, – объяснил Причер, выставляя «пилу» на минимальный разряд. – Чтобы отвалила.
В наушниках засопели: сзади подполз рядовой.
– Разрешите?..
– Тащись, любопытный, – хмыкнул старший. – Сейчас нам святой отец на «пиле» навскидку сбацает. Ходят слухи, он по этому инструменту чистый Бах. Кстати, о музыке…
– Просто целиться не надо, – раскрыл древний секрет мастерства Причер, небрежно ткнул «пилой» в сторону жабы и выстрелил.
Лазерное ружьё издало короткий змеиный шип, над болотом проскочила бледно-зелёная молния и вонзилась жабе в пасть.
Хамелеон испустил вопль, от которого у людей завяли уши, крокодилы попытались дружно нырнуть, а маленький псевдозавр снова упал. Чудовище подалось назад, потом вскочило, оказавшись ростом аж в две казармы, и лихо развернулось на месте. Тут уже попадали взрослые псевдозавры, намеренно: над болотом махнул со свистом длиннющий зазубренный хвост. Горбатая туша на слоновьих ногах окатила болотную гладь мощной струёй помёта, снова рявкнула и ломанулась в чащу. Раздался мощный удар: вероятно, перепуганный зверь впаялся головой в соответствующее по габаритам дерево. От нового вопля уши Причера не пострадали – капеллан наконец-то дотянулся до тумблера внешнего микрофона.
Кусты и тонкие деревья на дальнем берегу шатались, как во время бури. Из болота торчали головы псевдозавров, всех четырёх, и Причер дорого бы дал за то, чтобы видеть сейчас их морды.
– Это было «кстати о музыке», – донёсся по радио страдальческий голос старшего. – Я как раз хотел сказать про микрофоны, а вы меня перебили.
– Ну извините.
– Ничего, ерунда. Здорово стреляете, отче.
– Так я говорю – целиться не надо.
– Да я знаю, что не надо. Кэссиди объяснял и учил даже, только у меня не получается.
– Не целиться?
– Попадать… Ладно, господа, внешний звук уже можно включить. Живой, солдат?
– Так точно, господин лейтенант.
– Доволен?
– Не то слово! Ух! Господин лейтенант, сэр.
– Тогда иди, разогревай пайки. Обедаем, и за работу. Святой отец, вы когда в последний раз имели дело с заглубленными датчиками?
– Года три назад, – ответил Причер, с довольной улыбкой на губах разглядывая болото. Там уже восстановилась недавняя идиллия. Псевдозавры метко плевали, крокодилы упоённо жевали, сверху в прогалину светило жёлтое ласковое солнце.
«Прямо райский уголок, – подумал капеллан. – Неужели люди пришли сюда, чтобы его уничтожить? Ох, зря мы это делаем. Сказано ведь – не доставляют пользы сокровища неправедные…»
– …правда же избавляет от смерти, – закончил капеллан вслух.
– Что? – переспросил старший.
– Да так, – отмахнулся Причер. – Вырвалось.
Глава восьмая
Исповедовать Причер умел. У него это как-то само выходило – поймать эмоциональную волну человека и лёгкими незаметными толчками направить душу к очищению. За что капеллана отдельно уважали военные психологи, сидевшие на жёстком окладе и потому не жаловавшие сверхурочную работу. Причер частично брал на себя их потенциальную клиентуру.
Увы, с Кляксы психолог удрал, и теперь уже Причеру приходилось отдуваться за двоих. Истомившийся без душевного разговора военный люд так и ломился в исповедальню, дабы расстаться с тем, что Причер про себя называл «грешки армейские стандартные». По укоренившейся привычке честного служаки капеллан с каждым работал в полную силу, помогал и утешал, и когда очередь грешников наконец иссякла, почувствовал себя как выжатая тряпка. Прикрыл глаза, прислонился затылком к стене, замер на жёсткой скамье в малюсенькой каморке и понял, что выходить в храм сейчас не будет, а просто немного посидит, расслабится. Ничего ужасного ему выслушать не пришлось, грешки здесь и правда водились исключительно стандартные, но слишком много набежало страждущих от них избавиться. Ещё сказалась, наверное, мольба командира базы «повлиять на людей». Вот он и влиял, как умел. Повлиял – и выдохся.
Дверца соседней кабинки хлопнула, и низкий, с выраженной хрипотцой голос произнёс:
– Здравствуйте, святой отец. Хотелось бы поговорить.
Причер с подавленным стоном уселся прямо.
– Простите, – сказал он, – а там много ещё народу?
– Больше никого.
– Вы не могли бы сделать мне одолжение? Пойдите, закройте наружную дверь. И возвращайтесь, конечно.
– Уже закрыл, святой отец.
«Парню когда-то чинили глотку, – безошибочно определил Причер. – И капитальный был ремонт. Крепко досталось бедняге. Между прочим, что это у него за акцент? Едва заметный, но есть. Чуть ли не русский. Да ну, русскому нечего делать в нашем храме. Просто ему, наверное, и лицо тоже латали. Вот и квакает теперь. Прямо скажем – не позавидуешь».
– Хорошо, – сказал Причер. – Я слушаю тебя, сын мой. Открой свою душу, и…
– Похоже, я утратил веру, святой отец, – перебил его хриплый. – Потерял. Совсем. О чём и прибыл доложить.
В голосе хриплого читались глумливые нотки. «Или это кажется мне? – подумал капеллан. – Ну, послушаем».
– Как же это произошло, сын мой?
– Не перебивайте, будьте добры. Понимаете… Хм… Тяжелее, чем я думал. Бросать вам в лицо такое… обвинение, – голос хриплого посерьёзнел, но не ослаб, напротив, отчётливо налился силой.
– А ты не обвиняй, – посоветовал капеллан. – Просто рассказывай. С самого начала.
– Хм… С начала? Что ж, это мысль. Я из совершенно обычной семьи. Родители ходили в церковь по воскресеньям, как все нормальные люди. Брали с собой меня. В общем, я с детства привык к тому, что есть Бог и он меня любит. И я его любил. Уж было за что. За обещание вечной жизни в раю, если я буду себя хорошо вести.
– И как ты сейчас к этому относишься? – ввернул Причер.
– Как к большой ошибке, – твёрдо сказал хриплый. – Меня поманили наградой. Будь хорошим, и воздастся тебе. Так все говорили – мама, папа, священники. Ну, я старался. Грешил, конечно, не без этого. Но потом всегда молил о прощении и пробовал свои грехи компенсировать. Верил, что моя праведная жизнь будет вознаграждена после – вы понимаете? Хм… А почему, собственно, я не должен был верить? Это же нормально. Все верят, и я со всеми. Что я, хуже других? К тому же меня постоянно в этой вере укрепляли. Закрепощали. В школе, в училище, потом уже в войсках, рядом всегда был святой отец. Не стану врать, мне от его присутствия было легче жить и хорошо себя вести. Я всегда чувствовал, что Бог – он здесь, рядом, смотрит на меня глазами священника. Фиксирует мои удачи и промахи, короче, сводит дебет с кредитом. О-о, у меня неплохая кредитная история! Я действительно старался быть добрым христианином. А потом… – хриплый вдруг запнулся.
Причер секунду выждал и даже рот открыл, чтобы подключиться, затянуть собеседника в русло схемы, разработанной специально для таких случаев, но тот словно уловил это его желание.
– Видите ли… – прохрипел он. – На самом деле хорошо, что не видите. И не увидите теперь. У меня были серьёзные ожоги. Во всю грудь, да ещё и лицо зацепило. Понадобилось много усилий, чтобы остаться в строю. И конечно, не хватало денег сделать пластику. Такие шрамы… Даже невеста сбежала. И тут появились снадобья с креатиновыми присадками. Ещё экспериментальные. Я подрядился в испытатели, взятку дал, чтобы попасть в группу добровольцев. И представьте, кожа стала почти как новенькая. А потом выяснилось, что в один прекрасный день креатин может дать гораздо больше. Сделать меня вечным. Нас всех. Даже вас!
«Понесло болезного», – устало отметил капеллан. Разобрать тонкие интонации покалеченных голосовых связок было непросто, но Причер всё-таки услышал: хриплый съезжает в истерику. Скорее всего специально накручивает себя, чтобы обрушить на капеллана обещанные с самого начала «обвинения».
Не так-то это просто для человека, выросшего в насквозь христианском обществе, – священника обвинять. Причер хриплому даже посочувствовал. Он, в общем и целом, представлял, чего ждать дальше. И тяжко переживал, что случай такой запущенный.
– Сделать бессмертным всё человечество! – почти выкрикнул хриплый. – А?! Каково? Вам не страшно, отче? А ведь должно быть страшно! Это же такая бомба под веру. Под самое основание! Ладно, вы просили меня излагать по порядку… Докладываю. Поначалу разное думали про креатин – вдруг утка? – но мне лично не было резона сомневаться. Я-то знал совершенно точно: он творит чудеса. Креатин, а не Бог ваш, понимаете? И тут я неожиданно прозрел. Оглянулся назад и увидел, что всю свою жизнь вёл себя как слепец. Как последний тупица!
«Тупица и есть, – подумал капеллан. – Что же мне с тобой делать-то, заблудшая душа? Хорошо беднягу мама с папой воспитали. Торгаши были, наверное. Коммерсанты. Это ж надо умудриться – Богу душу продать! Хоть диссертацию пиши. А случай, между прочим, не такой уж редкий должен быть. Материалу, наверное, хоть отбавляй. Просто я раньше как-то об этом не задумывался».