Ну? Вроде бы всё рассказал? Можно и к практике переходить.
Пошли вниз, пассажир мой охнул, замеротмер, вздохнул и облегчённо выдохнул. Глянул на него, а он улыбается счастливой улыбкой. Понимаю, вес пропал, болячки ушли, кости и суставы ныть перестали! Даже как-то жалко его стало, захотелось подольше на снижении пробыть. Да нельзя, земля-то вот она, быстро приближается. Это у нас ещё скоростёнка невеликая, поэтому и можно немного поблаженствовать.
Ладно, что-то я сам увлёкся, а дело ждать не будет, самолёт-то летит! С помощью педалей и элеронов довернул куда нужно, выправился, подкорректировал уголок и нацелился точно на белый намалёванный крест, иду прямо на палатку. Пора давать первую команду. Кричу генералу:
– Приготовиться!
Вижу, подобрался, за шнурок ухватился.
И тут до меня доходит – а ведь это первая не только здесь и сейчас, это вообще первая подобная команда! Понимаете? ПЕРВАЯ! До меня в этом мире никто ничего подобного не делал. Даже оглянулся по сторонам – где тут летописцы, готовые зафиксировать важный без преувеличения момент? Нет никого? Жаль. Тогда продолжаем работать.
Это только кажется, что пилот ничего кроме цели не замечает. Это не так на самом деле. Он, само собой, видит саму цель, иначе зачем вот это всё. Доворачивает на неё, старается положить бомбу точно в центр. Но ещё при этом ведёт радиосвязь, командует экипажем, если он у него есть. Контролирует показания всех, повторяю, всех приборов на передней и боковых панелях. И даже успевает фиксировать всю кабину. Что-то видит периферийным боковым зрением, что-то умудряется разглядеть в виде отражения в приборных стёклах. В общем, всё зависит от опыта, от навыков. Порой может сложиться впечатление, что у лётчика в полёте на затылке дополнительная пара глаз вырастает.
Для чего я всё это говорю? Да потому, что все действия генерала я сейчас тоже контролирую!
А пока так и скользим по пологой наклонной. Палатка приближается, белый крест в размерах увеличивается и увеличивается с каждой секундой.
Ещё немного, ещё чуть-чуть. Всё внимание земле и цели, остальное сейчас побоку!
Ещё одну малюсенькую секунду… И…
– Сброс! – рявкаю, чтобы уж точно до генерала дошло.
А то, бывает, застопориваются перед самим сбросом, теряются от ответственности, тормозят люди. Вот сейчас точно нужно проконтролировать выполнение команды! Вижу – дёрнулась у него правая рука. Запоздал на долю секунды, но это нормально. Главное, что сброс произвёл.
Тут же следует плавный вывод из снижения, земля-то вот она, промедлишь и не успеешь вывести, не хватит высоты. И хапнешь полный рот земли.
Специально не называю наше снижение пикированием, хотя… Для непосвящённых можно и назвать, так форсу будет больше. Тому же Валевачеву очень по душе пришлись все мои новые термины, он и сам с удовольствием их в свой разговорный лексикон ввёл.
Можно было бы и чуть посильнее ручку на себя потянуть, но решил не то чтобы похулиганить, захотелось генерала в очередной раз поразить. До икоты…
Поэтому выводил плавно, над палаткой прошёл очень низко, метрах в пяти от отводящей жестяной печной трубы. Кто о чём в этот момент думал, а мне в голову такая мысль пришла – выходит, и здесь чем-то вроде буржуек отапливаются? Ну не смешно ли?
От земли отражённое эхо тарахтящего на максимальных оборотах мотора пришло, ударило по ушам. Пассажир мой прошипел что-то непечатное. Не прислушивался, так и не расслышал бы. А так даже смог разобрать, какими именно словами он выражал своё неприкрытое восхищение замечательному мастерству пилота.
На выводе немного перегрузка к сиденью придавила. Ничего особенного, но Степану Прокопьевичу и этого хватило, и уж точно понравилось, потому как не прекращал генерал тихо, но тем не менее очень отчётливо ругаться всякими непечатными словами. Зато когда высоту набрали и в горизонт перешли, отошёл, расчувствовался окончательно и в порыве чувств даже по руке меня похлопал со всем своим генеральским размахом. От души! По той, которой я самолётом управлял…
Мотнуло нас сильно, пошли резко вниз, да ещё и в правый крен завалились. Валевачев растерялся, и нет, чтобы руку свою убрать, так он от растерянности (не могу сказать, что от испуга, генерал всё же) в моё несчастное предплечье взял и вцепился!
У меня глаза на лоб от боли полезли! Он же здоровый лось, силой так и пышет, привык пушки на руках таскать, как с таким справиться?
– Руку отпусти! – ору. И тут же спохватываюсь, добавляю: – …те!
А скорость тем временем растёт и растёт! И генерал руку не отпускает, давит её вниз. Перехватываю ручку управления левой, с правой пытаюсь стряхнуть генеральский захват. А самолёт-то в крене со снижением идёт, в правое боковое стекло близкая земля стремительно наплывает – вот и страшно ему, вот и не отпускает…
Левая не правая, но тоже ничего. Выправил самолёт – убрал крен, перевёл машину в горизонтальный полёт. Метров сорок успели потерять…
Выдохнул. Не то чтобы испугался, нет, больше за высокое начальство испереживался. Опять же, только что нашёл себе высокого покровителя, и так глупо его потерять не хотелось никак.
– Нормально всё? – глянул на него. – Продолжаем или домой будем возвращаться?
– Никаких домой! Продолжаем! – мотнул генерал головой. Быстро опомнился, пришёл в себя, не стал отступать. Значит, не всё для меня потеряно!
– Что нужно делать? – спрашивает. И руки, что интересно, перед собой держит, на колени их пристроил, ещё и пальцами в брючины крепко вцепился. Предполагаю, чтобы больше в порыве чувств ни за что не схватиться ненароком, и чтобы я не заметил, как они у него дрожат. А я заметил. Ощутил? То-то. Это тебе не на земле пушечные лафеты ворочать.
– Бомбу подвесить! – и тут же провоцирую следующими вопросами, хоть и рискую в очередной раз нарваться на отповедь или испортить отношения. Но нужно же приводить пассажира в чувство? Значит и риск оправдан, и генерал поймёт. А не поймёт, так зачем мне такой дуболом нужен? – Сможете? Справитесь?
И смотрю краем глаза, как отреагирует. Я же для общей пользы, не для того чтобы унизить. Вроде бы как после таких вопросов сил и решимости у него точно должно прибавиться!
И точно! Гляжу, а генерал нахмурился, подбородком раздражённо дёрнул, решительно наклонился, потянулся рукой за очередным мешком. Дверку тут же приоткрыл, ногой в проём упёрся, не дал ей захлопнуться, верёвочную петлю нашего имитатора в приёмный паз механизма сброса сунул, придержал. Второй рукой тут же перехватил снизу за горловину мешка, потянул, она и скользнула вниз. И язычок замка защёлкнулся, зафиксировался в закрытом положении.
Степан Прокопьевич дверку закрыл, выдохнул, отвернулся, к боковому окошку приник, вроде бы как что-то интересное внизу рассматривает. А я же вижу, как он втайне от меня со лба крупные капли пота пытается тыльной стороной ладони смахнуть. Бывает, понимаю. Но молодец, справился…
Смахнул, продышался, успокоился, сел прямо. На меня покосился – не заметил ли я его секундной слабости. А я что? Я ничего! Мне самолётом управлять нужно, вон я как сильно занят, некогда мне тут по сторонам глазеть.
Валевачев расслабился, даже на сиденье поёрзал, устроился поудобнее. Успокоился, похоже, даже руки с колен убрал, левой в сиденье сбоку вцепился, правую на стык стекла с дверкой положил. Даже попытался что-то этакое свистом изобразить, какую-то залихватскую мелодию озвучить, да не получилось у него ничего. Пш-пш, пошипел и вздохнул:
– Князь, а давайте сначала просто над палаткой пролетим, на результат нашего недавнего бомбометания посмотрим?
– Давайте, – кивнул головой, начал снижаться. Отличное предложение, на самом деле.
Смотрю, а генерал жмурится довольно. Да ему просто переход на снижение с уменьшением веса по душе пришёлся! Ну да ладно, пусть генерал лишний раз порадуется, может быть зачтётся при случае моя покладистость?
Над самой палаткой не стал проходить, взял чуть левее, чтобы Степан Прокопьевич со своей стороны всё хорошо рассмотрел. А что там рассматривать? Ещё на подходе прорванную брезентовую крышу увидел и удовлетворился – почти не промахнулись! Попали совсем рядом с крестом!
Второй сброс по цели выполнять было гораздо сложнее. Каким образом прицеливаться? Если только дверку приоткрыть и из кабины выглядывать? Как-то так и сделал. Извернулся, но если честно, то больше на опыт понадеялся, чем на самом деле прицеливался. По курсу навёлся чётко, с боевого пути не ушёл, а с расчётом же… На глазок бросал. То есть скомандовал.
И на посадку сразу после сброса не ушли, а развернулись и снизились, результат по очередной просьбе генерала проверили. Понятно, что в саму палатку не попали, но сработали на удивление прилично – мешок положили всего лишь с небольшим недолётом и чуть в стороне.
Мне бы немного потренироваться, и появятся нормальные результаты. А пока и этого достаточно. Главное, что генералу понравилось. Сидит и довольно улыбается.
– Возвращаемся! – командует. Освоился совсем, уже и в кабине себя по-хозяйски ведёт.
Посадка пошла без проблем, мотор, правда, несколько раз чихнул над городом. Думал, всё, сдох, отлетались! Уже собрался перед собой садиться на первую более или менее подходящую площадку, принялся улицу поровнее да пошире высматривать, но судьба нас хранила и движок прочихался, затарахтел бесперебойно. Слава Лебедеву! Хороший мотор придумал. В общем, сели нормально, а пассажир мой ничего и не понял. А если и понял, то виду не подал. Ну и молодец!
Из кабины вылез, а генерала и след простыл. Оглянулся по сторонам, а он с офицерами уже городского голову третирует, спорит о чём-то с ним. Хоть и любопытно, о чём именно, но проявлять неуместное любопытство и тем более прислушиваться к набирающему обороты спору всё-таки не стал, у меня радость нечаянная образовалась, шорники объявились, привезли пошитый комбинезон…
Правда, перед ними к самолёту давешний фотограф подбежал, забрал свою камеру из кабины, проверил её придирчиво. Не нашёл, к чему придраться и отбыл. Куда? Наверное, фотографии делать…