– Князь Шепелев-младший, Николай Дмитриевич, – спохватился и представился, как положено. Да и спохватился-то только потому, что увидел подаваемые мне царицей какие-то знаки.
Наверное, правильно сделал, так как она улыбнулась мне и еле заметно глаза прикрыла. Мол, всё правильно сделал. По крайней мере, я именно так это истолковал.
Следом за мной и Паньшин опомнился, поклонился, привычной скороговоркой свои имя-фамилию с должностью оттарабанил.
– Знаю, князя Дмитрия Игоревича сын и достойный наследник, – прогудел в бороду император всея Руси и прочая, прочая. – Мне уже доложили.
И о чём, интересно, ему успели доложить?
– Признайся, Николай Дмитриевич, сам этот аэроплан изобрёл или помогал кто?
– Изобрёл этот и предыдущий самолёт сам. Строить помогали мастера в поместье отца, один бы долго провозился, – ответил, как есть.
– А если один, то справился бы всё равно? – уточнил Александр Александрович.
– Конечно! – уверенно ответил.
– Что ж, хвалю. Подобную уверенность в своих силах приветствую и одобряю. И всемерно поддерживаю, – вроде бы и хвалит, а взгляд серьёзный, глаза строгие, если не сказать суровые.
– Благодарю вас, ваше императорское величество, – поблагодарил на всякий случай.
Хуже не будет. Зато Мария Фёдоровна снова улыбнулась краешком губ и едва заметно глаза прикрыла.
– Показывай, что за аэроплан у тебя такой занимательный, с одним крылом. Я вот совсем другие видел, так там крыльев куда как больше было. И летали они не в пример хуже твоего. Какие занимательные фигуры ты тут выписывал, как крутился! Словно птица вольная. И в Луге, мне доложили, тоже успел отличиться. Расскажешь своему императору свои секреты или сначала за привилегиями отправишься?
Ах, он жук! Ему уже и про патенты мои успели доложить. И в чём я не прав? В том, что не позволяю себя грабить? Так я и дальше не позволю, и привилегии обязательно получу. И император меня в обратном не убедит.
К счастью, ответ императору не понадобился. Он сразу пошёл вокруг самолёта и супругу за собой потянул. К обшивке крыла прикоснулся, по капоту рукой провёл, до винта дотронулся кончиками пальцев, в кабину заглянул. Оглянулся:
– Чего замер, Николай Дмитриевич? И как это ты умудрился заграничных изобретателей переплюнуть? Иди сюда и расскажи нам всем про это своё чудо.
Следом за царственными родителями потянулись их разновозрастные дети, а уже за ними и все остальные. Свита немаленькая, быстро окружили самолёт плотной толпой. Со стороны всё это наблюдать было несколько потешно, но постарался сдержаться и не усмехнуться. Не скрою, чувства испытываю двоякие. С одной стороны, всё же государь всероссийский, а с другой всерьёз всех их не воспринимаю. Нет у меня чувства восторженного преклонения перед фамилией и династией Романовых, как у моего напарника, например. Стоит рядышком, смотрит во все глаза, на лице восторг и обожание пополам с преданностью сияют.
Иду к государю в полной тишине, стараюсь спину прямой держать, а голову высоко поднятой. Я – лётчик! Пока единственный на всю нашу Империю! И самолёт у меня один такой, остальным до него как до Китая пёхом. И помнить об этом нужно всегда. Помнить, но не зазнаваться и не зарываться.
Проговариваю это про себя, и становится легче идти. И шагов-то до царской семьи немного, а каждый из них решающий. Иду под любопытными взглядами императора и свиты, государыни-императрицы и зрителей, словно гладиатор по арене, победивший всех своих врагов. Сейчас император поднимет большой палец вверх и будет мне счастье. И возликуют трибуны. А если вниз опустит? Голову с плеч? Нет, вниз не нужно…
На ходу успел взгляд в сторону одиноко стоящей кучки спонсоров бросить. Стоят тихонько, молчат, ждут высочайшего решения. Потому что скоро всё понятно будет, что им дальше делать и как себя вести – встречать ли нас как героев или лучше назад вернуться?
Прохожу совсем рядом с ограждением и не смог удержаться и не отблагодарить собравшихся зрителей за тёплый приём. Остановился на мгновение, развернулся к замершей в молчании толпе, оглядел лица собравшихся на открытых скамьях первого яруса, улыбнулся и рукой помахал.
И этим простым приветственным жестом враз сломал плотину наступившего молчания! Ох, как они загомонили, как засвистели, публика в движение пришла, к ограждению подалась. Если бы не дополнительно выставленное плотное оцепление из полицейских, то снесли бы ограду. А так остановились, руки тянут, кричат какие-то приветствия. И цветы ещё полетели. И все в меня целят. А расстояние между нами всего-то метров пять, так что увернуться получилось только от первой волны букетов, остальные нашли свою цель!
Да и то больше не уворачивался, а букеты ловил.
Отворачиваться не стал, нельзя! И всё это время лишь об одном думал: только бы не розы, только бы не розы…
Ну а когда цветочный водопад иссяк, тогда и выдохнул. Ну и ещё поприветствовал всех собравшихся, поднял теперь уже обе руки с цветами вверх и помахал ими – поблагодарил за горячий приём. И вспомнил о своём опасении насчёт роз. Вспомнил, да и пошутил вслух:
– Повезло, что цветы без колючек!
Народ услышал, понял и оценил. Сначала заулыбались близстоящие, начали передавать мою шутку дальше и дальше, потом засмеялись в голос и скоро уже все громко хохотали.
Повернул голову, посмотрел на государя. Александр Александрович с Марией Фёдоровной не смеются, но всё-таки добродушно мне улыбаются. И улыбки у них такие… На самом деле добрые…
Выходит, вовремя я пошутил…
Дальше всё просто, я оказался в своей стихии. Рассказывал, с чего всё это началось, как «придумал» и строил свой первый планер и как он сгорел. Специально затронул эту тему, хотел удостовериться – на самом деле ему всё про мои «художества» доложили или нет? И ничего сложного в моём рассказе для меня лично не было. Я эту свою речь столько раз в уме проговаривал и оттачивал, что все заготовленные слова сами собой из меня сейчас лились. Приходилось лишь контролировать, чтобы ничего лишнего не ляпнуть.
Александр Александрович внимательно слушал и изредка кивал головой, как бы подталкивая меня к продолжению рассказа. И всё время не отпускал меня своим пронзительным, словно рентген, взглядом. И мне приходилось смотреть только на него и ни на кого другого.
– Ну а когда планер сгорел, пришлось придумывать что-то более продвинутое, – как не контролировал себя, а всё-таки проскочило новое словцо. И государь не пропустил мою оговорку, тут же обратил на него внимание.
– Продвинутое? Это как? Насколько я знаю, за границу ты давно не выезжал, тогда откуда мог знать о тамошних достижениях?
Тут же из-за спины императора выдвинулся усатый генерал в расшитом золотом мундире с эполетами, весь в орденах и аксельбантах, приблизился и зашептал ему что-то на ухо.
Стою, жду, когда пошепчутся. А государь шёпот слушает, а сам рукой нетерпеливый жест сделал. Мол, продолжай говорить.
– Слухами земля полнится, ваше императорское величество, – отшутился. Правда, постарался, чтобы оправдание моё серьёзно прозвучало.
Усатый тем временем закончил шептать и замер в ожидании реакции государя. Александр Александрович задумался, переглянулся с супругой. Что уж там он в её глазах увидел, не знаю, да только кивнул генералу и отправил его властным жестом назад.
А я тем временем продолжал говорить:
– Да и зачем мне за границу выезжать, если я здесь сам могу самолёт ничуть не хуже сделать? А то и многократно лучше, превосходящий любые заграничные по всем техническим и лётным характеристикам! И который точно пригодится Российской империи.
Специально такие термины ввернул, чтобы внимание высокопоставленных гостей с себя на них переключить. Пусть не думают, что у юнца крышу от собственной значимости снесло.
– И какие же такие характеристики у тебя лучше заграничных? – не удержался от логичного вопроса государь.
– Всё! – постарался, чтобы мой голос звучал как можно твёрже. – Дальность и продолжительность полёта, высотность и скорость, манёвренность, грузоподъёмность, в конце концов. Мой самолёт можно использовать не только для перевозки пассажиров и грузов по воздуху, но и во многих военных целях. На Лужском полигоне мною были продемонстрированы лишь самые основные варианты использования авиации в боевых условиях. Предварительные испытания это отлично подтвердили.
– Непривычно слышать такие разумные речи от столь молодого человека. Непохоже это на домашнее образование, совсем непохоже. Степан Прокопьевич докладывал, что принял у вас вступительные экзамены прямо там, в Луге?
– Так точно, ваше императорское величество! – вытянулся в струнку.
– Необычно, очень необычно, – проговорил император. – Однако разговоры разговорами, хотя они изрядно меня заинтересовали, а публика в нетерпении и устала ждать. Что у вас в программе дальше?
– Не знаю, – развёл руками. – Вон стоят организаторы перелёта, у них нужно спрашивать.
Тут же в их сторону сорвался быстрым шагом кто-то из свиты государя, а император о чём-то (мне не было слышно ничего за гулом толпы) коротко переговорил с супругой и, доброжелательно улыбнувшись, попросил сегодня же вечером прибыть к обеду в Гатчинский дворец. Правда, просьба эта только выглядела просьбой. На самом деле это самый настоящий приказ! Императоры не просят, они приказывают…
Глава 11
ЕИВ не успел оглянуться, а от организаторов к нему со всех ног уже кто-то в сопровождении свитского торопится-поспешает, аж спотыкается. Подбежал на коротеньких пухленьких ножках, поклонился, залепетал что-то восторженно-приветственное. При этом то и дело на меня косится краем глаза да рефлекторно и непрестанно блестящую потную залысину платком протирает. Правда, на вопросы императора отвечает быстро и толково. Я прислушивался, поэтому знаю, что толково.
Первым делом у меня будет разбрасывание листовок, потом демонстрационные полёты над ипподромом, на потеху публике.