Основной вопрос с охраной самолёта разрешился моментально и на месте. Из общего количества полицейских нижних чинов тут же были назначены три смены по два под общим руководством усатого степенного унтера. Гостиницу для нас с Паньшиным забронировали, номера раздельные и великолепные, с видом на реку. По крайней мере, нас так уверяли.
Кстати, на банкете мне пришлось отдуваться за двоих. Паньшин сразу же после полётов переоделся и уехал в город. Объяснил так:
– Нужно поторопиться с подачей заявлений. Степан Прокопьевич не зря интересовался насчёт привилегий, если промедлим, то он нас точно опередит.
Не согласиться с такой позицией было невозможно, так я и остался в гордом одиночестве. Но перед этим Александр Карлович подозрительно прищурился и вкрадчиво спросил:
– А что это вы, Николай Дмитриевич, такой довольный и загадочный? Никак на самолёте собрались Гатчину посетить?
– Собрался, – не нашёл причины скрывать своё намерение.
– Да вы что? – всплеснул руками Паньшин. – Не вздумайте! По крайней мере, если уже бесповоротно решили, то можете это проделать в одиночку, без меня!
– Почему? – спокойно спросил. Нужно же разобраться, откуда столько возмущения?
– А как вы себе это представляете? Садиться на своём самолёте прямо перед дворцом? Допустим даже, что вам удастся это сделать, но дальше вас или караул застрелит…
– Почему? – повторил, только в этот раз несколько удивился такому предположению. У нас кое-кто на Красную площадь когда-то садился на своём самолёте, и то обошлось. А тут-то…
– Без пропуска нельзя, – отрезал Александр Карлович. – Были прецеденты, знаете ли. После последнего и были приняты самые строгие меры к посетителям.
Напарник мой с многозначительным видом посмотрел на меня и, видимо, счёл, что его слова недостаточно меня убедили. И повторил ещё раз для усиления эффекта:
– Самые строгие, понимаете? Могут даже стрелять!
– Нет, в нас стрелять не нужно, – улыбнулся занервничавшему адвокату. – Зачем в нас стрелять? Мы для Империи люди нужные, пригодимся ещё. Поедем же на… На чём, кстати, поедем?
– Так поездом и поедем, – даже как-то растерялся Паньшин от моего вопроса. Откуда ему знать, что я в подобных простейших для других вопросах полный профан? А потом, похоже, вспомнил, что обещал моему отцу за мной приглядывать, и засуетился. – Вы обязательно дождитесь моего возвращения и один никуда не выходите. Хорошо, Николай Дмитриевич?
Так я оказался безлошадным на сегодняшний вечер. Это же уму непостижимо – неизвестно сколько времени тратить на поездку туда, а потом ещё добираться каким-то образом обратно…
Стоянку для самолёта решением организаторов шоу и перелёта определили в одной из конюшен ипподрома. В первый момент такое решение меня здорово покоробило (сравнивать самолёт с лошадью), но решил не пороть горячку, а для начала осмотреть предлагаемое помещение.
Это оказалось самое левое здание, если смотреть со стороны города, и самое ближнее к трибунам. И к беговому полю, само собой. Вход просторный, ворота раздвижные, широкие, крылья в проём без проблем и даже с запасом пройдут. Ещё хотел насчёт стойл пошутить, да не стал, о чём потом и не жалел. На самом деле внутри ничего не было, не пахло ни навозом, ни сеном. А вот запах свежей древесины, из которой был собран несущий каркас строения, радовал обоняние приятным смолистым ароматом. И перегородок внутри не оказалось. Одно просторное помещение, разделённое четырьмя столбами-опорами на две равные части.
– Только крышу успели накрыть, – словно бы извинялся передо мной колобок.
Кстати, что я всё – колобок да колобок, даже имя-отчество не удосужился узнать. И спрашивать как бы уже поздно, столько времени общаемся. А Паньшин тоже проморгал, не представил нас. Догадываюсь, что кто-то из хозяев этого самого ипподрома, иначе чего бы он так суетился и волновался?
Сюда мы и закатили общими с господами полицейскими усилиями мой самолёт. Да и усилия эти, честно сказать, не ахти какие. Нижние полицейские чины больше для повышения собственной значимости щёки надували да пыхтели. На ходу он лёгкий, его только стронуть с места, а дальше он и сам пойдёт. Шучу, конечно, но если двум крепким мужчинам хвост приподнять и придерживать на весу, то дотолкать аппарат до места смогут ещё два человека и не особо запыхаются. Главное, не прорвать при этом обшивку крыльев. А то смотрю, как они пальцами за заднюю кромку крыла хватаются, и сердце каждый раз вздрагивает – а ну как продавят? Им же старание показать нужно, рвение выказать, и силу свою при этом они не соизмеряют. Привыкли, чуть что, кулаком в зубы совать, в нём у них вся правда…
Сюда же вещи наши перенесли и тут же загрузили в багажный отсек. Точнее, носили все, кроме меня, а я укладывал их в одном понятном лишь мне порядке за спинки наших сидений. Замков на дверях, к сожалению, нет, поэтому просто закрыл дверь и уже собрался было уходить, как меня изрядно распорядитель удивил. Принёс колобок бумажную ленту и обычный канцелярский клей, да и заклеил мне обе закрытых двери. И сверху на полоски бумаги свою собственную печатку приложил. Пояснил при этом так:
– Моя конюшня, – оглянулся вокруг с важным видом, скосил глаза на меня. Мол, оценил ли я сказанное?
Сделал вид, что приятно удивился. Он и расцвёл, даже росточком выше стал, продолжил пояснять:
– Мне и отвечать, случись что. Мне тут донесли случаем слухи про ваших недоброжелателей, так я постараюсь подобного в моих владениях не допустить! Вот и насчёт полицейского пригляда распорядился, и помещеньице это невеликое для вашего аэроплана выделил. Под крышей ему всяко лучше будет находиться, чем под открытым небом.
Тут он, конечно, слукавил. Помещеньице огромное. Мой самолётик в нём просто теряется. Поблагодарил, как принято, от всей души и от чистого сердца. По нраву мне такой подход к сохранению моего имущества пришёлся. Даже счёл нужным уведомить:
– На сегодняшнем обеде обязательно поведаю государю о ваших распоряжениях. Если бы все в нашем государстве с таким бережением относились бы к сохранению личной собственности каждого, то какой порядок и процветание у нас были бы!
Что-то я завернул настолько мощное, что не только сам запутался, но и владельца ипподрома запутал. Вон он как растерялся. Стоит, осмысливает сказанное. Или его моё упоминание о государе так поплющило? Да и ладно.
Ещё раз обошёл вокруг самолёта, провёл ладонью по изрядно потрудившейся передней кромке крыла, отряхнул руку от налипшего мусора. Ох и много мошек в небе летает, так и норовят в самоубийственную атаку на самолёт пойти, проверяют, чей хитин крепче. И лобовое стекло в кабине сильно заляпано. Отмыть его завтра первым делом нужно!
Подошёл к терпеливо дожидающемуся окончания осмотра колобку, осведомился о возможности устроить помывку самолёта завтра перед началом полётов.
– Конечно, не извольте сомневаться, ваша светлость! Завтра первым делом же распоряжусь. Да и зачем откладывать на завтра, если всё можно сделать прямо сегодня! – вдохновился хозяин и закрутил головой по сторонам. Покосился на сидящих неподалёку полицейских, пожевал губами, скривился. Видимо, не счёл их годными для такого важного и достойного дела. И уже совсем было собрался кого-то крикнуть, кого-то невидимого мне, да я заторопился:
– Э-э, нет, не нужно сегодня, – и, доверительно склонившись к толстячку, проговорил: – Механизм сложный, требует к себе чувствительного обращения. Это как с лошадью, понимаете. К одной один подход, к другой прямо противоположный…
– Да-да, понимаю, – и так же доверительно прошептал в ответ. – Это как с женщиной…
– Я рад, что мы с вами нашли понимание, – склонил голову в уважительном поклоне. А почему бы и нет, если господин всё правильно понимает? – Поэтому предлагаю завтра при мне помыть самолёт, в моём личном присутствии. Вы согласны?
– Всенепременнейше, – расцвёл сияющей улыбкой толстяк.
– Зачем тебе этот мальчик? – подняла голову от книги Мария Фёдоровна. – Он из славного рода, у него известная фамилия, но, согласись, всё-таки провинциал. А ты своим приглашением привлекаешь к нему огромное внимание общества. Оно не простит ему подобного взлёта. Справится ли он, выстоит ли?
– У этого мальчика, – Александр Александрович выделил голосом последнее слово, – патентов столько, что на одни только отчисления можно безбедно прожить всю оставшуюся жизнь. А эти его аэропланы? Или, как он их называет, самолёты? Ты видела в Европе что-нибудь подобное? Валевачев был в совершеннейшем восторге, когда звонил мне из Луги. Эта его придумка с фотографированием местности с самолёта открывает совсем другие возможности для нашей армии. А бомбометание? И Степан Прокопьевич уверен, что это ещё не всё. У этого молодого человека припасено много сюрпризов. И я хочу, чтобы эти сюрпризы были полезны для нас, а не для кого-то ещё! А общество только пусть попробует в его сторону косо глянуть, я их всех быстро в бараний рог скручу! Ишь, взяли моду лучших людей гнобить в угоду Европе…
– Этим приглашением ты хочешь показать всему обществу свою личную заинтересованность в этом юноше?
– Именно так! Стоит только появиться у нас подобному изобретателю, так его тут же начинают поедом есть! И он вынужден уезжать за границу от произвола чиновников, от их поборов, как Луцкий! Я тебе больше скажу, дорогая Мини, до меня дошли слухи о ещё одном перспективном молодом человеке. Представляешь, он построил свой двигатель высокого давления у нас в столице, на Путиловском заводе. И что ты думаешь? Самсонов вынудил его прекратить испытания якобы за ненадобностью. За ненадобностью, это же нужно такое придумать! Пантелеев разобрался с этим делом и доложил о сговоре между этим Самсоновым и Нобелем! Мол, Нобель уже приобрёл у Дизеля его проект за баснословные деньги! Теперь думаю свести этих молодых людей, может быть, вместе они быстрее добьются успеха?
– Но это потребует денег, – улыбнулась Мария Фёдоровна мягкой улыбкой. – И больших денег. Сколько стоит построить подобный самолёт? Я же отлично помню постоянные просьбы Можайского о выделении ему средств из казны на своё изобретение. И каков был результат? Пшик и потерянные деньги.