И, подхватив под локоток, тут же увёл девушку прочь. Мы с Александром Карловичем только и успели, что коротко поклониться им вслед. Правда, напоследок девушка строго посмотрела на меня и всё-таки оставила за собой последнее слово:
– Николай Дмитриевич, вы так и не ответили на моё предложение. Я всё ещё жду вашего согласия!
Александр Михайлович повернул голову, наклонился к девичьему ушку и проговорил что-то, слышное только им обоим. Выслушал ответ, весело рассмеялся и оглянулся на нас с Паньшиным. Да на меня он оглянулся, Паньшин тут ни при чём.
А мы с Паньшиным посмотрели друг на друга и дружно вздохнули. И улыбнулись. Не успели на радостях перемолвиться между собой, как всех гостей пригласили в обеденную залу, где у каждого из приглашённых было своё персональное место. Обед как обед, ничего особенного. А я-то рассчитывал на изыски. М-да…
На первое что-то похожее на густые щи, только непонятно какие. На мой вкус не кислые, но и не пресные. Непонятное, в общем. Глянул по сторонам, а все сидящие эти щи квасом запивают. Скосил глаза за плечо, официант тут же подшагнул, наклонился, глянул вопросительно. На запотевший кувшин ему указал и проконтролировал, как он мне в бокал напиток наливает.
Зачерпнул и проглотил очередную ложку густого супа, сделал глоток кваса. Понятно теперь всё. Квас кислый и нисколько не сладкий, с таким пресным капустным супом самое то. Сразу какой-то вкус появился.
Потом ещё бульон из ершей в небольших плошках подали. С ним всё просто, выхлебал, горячими пирожками с рыбой заел, и хорошо. Все порции небольшие, тарелки неглубокие, чувство голода притупилось, но далеко не убежало, рядом осталось. Проводил глазами уносящего блюдо с пирожками официанта и пригорюнился. Всё, что ли?
Нет, не всё, на радость мне и окружающим меня соседям. Не один я пироги глазами провожал, и не один новой еде обрадовался. Нет, никто не ёрзал в нетерпеливом ожидании, не допускал радостных восклицаний, всё было чинно и благородно. Но предвкушающий блеск глаз едоков ясно показывал истинную суть обуревающих их чувств. Принесли куриные котлетки, потом ещё какую-то жареную мелкую птицу, названия которой я не знал, да и не хотел знать. Главное, что пахла она одуряюще вкусно и выглядела просто очаровательно. Грех, конечно, подобное о еде говорить и думать, но что есть, то есть. И есть, это не от слова «кушать»…
На рыбу из осетровых не обратил внимания… Нет, не так. Обратил, конечно же, но больше из-за того, что она из осетровых была. Попробовать хотелось, не скрою, но непривычный к стольким переменам блюд желудок потихоньку начинал отказываться от приёма пищи. Котлеткой с птицей насытился. А мне же интересно, что ещё впереди будет? Поэтому нужно оставить чуточку свободного местечка.
В душе разочаровался, когда мимо пронесли большое блюдо с какой-то кашей. В первый момент подумал, что плов без куркумы, но когда разглядел, то понял, что ошибся. Не плов это, а перловка. С мясом, конечно, и овощами. Собрался с силами, уже и распростился со свободным местечком в животе и приготовился есть, что подают. То есть накладывают на тарелку. Но ошибся, не про нас была та каша. Блюдо императору на стол поставили. А в обеденный зал уже внесли следом за кашей жареных поросят!
«Это совсем другое дело!» – обрадовался такой приятной неожиданности. А уж какие замечательные запахи по залу поплыли, словами не передать. Желудок радостно квакнул, сразу в нём место в достатке появилось, похоже, принялся активнее переваривать ранее проглоченное. Пришлось привести его к порядку очередным глотком из бокала.
Пока разделывали на куски поросёнка на нашем столе, Александр Карлович меня вполголоса успел просветить:
– Очень рекомендую вам поросёнка вот с тем соусом употребить. Сделан по личному рецепту его императорского величества.
И показал мне глазами на соусницу с содержимым ярко-красного цвета.
Употребим обязательно, если по личному рецепту…
А я где-то когда-то читал, что государь этот был аскетичен в еде и ел только простую пищу. Когда подали первое, то почти уверился в этом, но котлетки и птица заставили усомниться, а поросёнок меня приятно порадовал и в значительной мере поколебал эту уверенность. Закуски и десерты окончательно доказали всю ошибочность когда-то прочитанного. Впрочем, написать можно всё, что угодно, по себе знаю, а бумага, как правильно утверждают, так же всё стерпит…
Молчаливыми тенями скользили за нашими спинами официанты, очередные блюда словно по волшебству оказывались на столе, а тарелки наполнялись будто сами по себе. Порции у каждого были свои по величине, кое-кто отказывался вообще от каких-то определённых блюд.
От горячительных напитков отмахнулся не только я, но и Паньшин. Употреблял ли их император? Я этого не видел, поэтому сочинять не стану, очень уж далеко от нас находился императорский стол. Выпивали ли присутствующие? Выпивали, своими глазами наблюдал. Но не более чем по рюмке-другой перед первым и вторым. Вино так и простояло нетронутым у нас на столе. За нашим столом дам не было, а мужчины предпочитали более крепкие напитки.
В основном, как успел заметить, налегали на воду, различные морсы и, конечно же, квас. Хотя после бокала кваса и у меня в голове несколько зашумело. Похоже, квас-то не совсем безалкогольный…
Обед затянулся надолго. За временем не смотрел, но показалось, что он длился целую вечность. Потому что никто не освободил меня от обязательных застольных бесед и надоедливых расспросов. Окончанием застолья послужило вставание со своих мест императорской четы. Потом гости разделились, часть из них направилась обратно в зал, кто-то, буквально единицы, остались за столом, остальные же вышли на галерею. А я потихонечку потянул Паньшина на выход. Пора на ипподром возвращаться, у нас завтра день очень напряжённый. Правда, у меня все дни напряжённые, мчусь вперёд на всех парах и оглянуться не успеваю. А замедляться и расслабляться нельзя, иначе пропаду…
Опять же, сколько времени на обратную дорогу потребуется, неизвестно. Возможно, придётся до утра добираться. Это государю хорошо, приказал, и к твоим услугам весь транспорт столицы. И не только столицы…
Ничего, в крайнем случае в дороге попробую поспать и отдохнуть. Пока молодой, такие штуки «на ура» проходят.
До станции пришлось идти пешком. Хорошо, что не очень далеко было, на извозчике сюда гораздо дольше почему-то добирались, и на улице стемнеть не успело. Да и время за разговорами пролетело быстро. Делились впечатлениями о приёме, об обеде. В основном я задавал тему одним, максимум двумя предложениями и дальше выслушивал развёрнутый ответ Александра Карловича. И выслушивал очень внимательно, подобная информация никогда не помешает. Тем более мне.
Слабо выраженный акцент в разговоре с императорской четой почти не заинтересовал. Привык уже к подобному за то время, что нахожусь здесь. С кем ни заговори, обязательно в ответ звучит или французский прононс, или немецкий. А то и оба вместе, как в данном случае. На оканье обратил слабое внимание, но и то больше от удивления. Государь же, а окает. Впрочем, здесь все окают и акают…
Поезда на столицу дожидались почти два часа. Приобрели в кассе билеты, потом Паньшин предложил эти два часа провести в комнате ожидания для публики первого класса. За деньги, конечно. Но оно того стоило. Получилось, словно сняли номер в гостинице. Небольшой такой номер, прямо скажу, но чистый и с кроватями. Паньшин ложиться не стал, а я сразу упал и отключился. И даже раздеваться не стал, завалился поверх одеяла, только подушку из вертикального положения успел перевести в горизонтальное. Александр Карлович ещё что-то этакое говорил, но голос его истончился и через мгновение вообще пропал.
Снились кошмары. Преследовала меня белокурая бестия в сопровождении великого князя, догоняла, тянула когтищи, разрывала рубаху и царапала грудь. А я старался изо всех сил и не мог от неё убежать или оторвать цепкие лапки от своей окровавленной груди.
Рванулся изо всех сил, вырвался, вскочил, размахнулся, и…
Увидел перед собой ошарашенного Паньшина. С протянутой в мою сторону рукой.
– Что это вы, Александр Карлович, руки тянете? – поинтересовался и сделал шажок в сторону, вдоль кровати. На всякий случай проявил разумную осторожность, а не отступил или струсил.
– Что? – переспросил Паньшин. Посмотрел на свою руку и быстро опустил её. – Ах, это. Собирался потрясти вас за плечо, чтобы разбудить. На слова вы никак не реагировали. А вы что подумали? Или приснилось что?
– Приснилось, – выдохнул, вытер пот со лба и огляделся.
– Проснулись? Тогда умыться можно вон там, – правильно понял меня Паньшин и указал направление на умывальник в углу. – Поторопитесь, Николай Дмитриевич, поезд прибывает через десять минут.
Укорять его за то, что разбудил так поздно, не стал. Молча ополоснул лицо, так же молча собрался и сообщил, что готов выдвигаться на перрон. Спать хотелось неимоверно, держался на силе воли.
Билеты мы взяли в первый класс, а вагоны тут оказались Александровского завода, поэтому вход в вагон один. Второй закрыт по причине… А не знаю, по какой именно. Просто закрыт, и всё. Предъявили билеты проводнику, поднялись по железным ступенькам в вагон. Пришлось идти по коридору в поисках своего купе. За спиной что-то угодливым голосом говорил проводник, но кто бы его слушал? Засыпали на ходу. Даже железный Паньшин к этому часу начал выключаться.
Добрели до своего купе с заветными циферками, распахнули дверь. Чистенько, ковровая дорожка на полу, постели заправлены. Сунули билеты в руки проводнику и прошли внутрь.
Закрыли дверь за собой на защёлку. Ещё смогли переглянуться, улыбнуться и кивнуть друг другу, после чего оба без сил рухнули на свои диваны. Я – досыпать, Паньшин – не знаю…
Варшавский вокзал встретил шумом и гамом, мельтешением озабоченных носильщиков, снующей туда-сюда пассажирской и праздной публикой, лоточниками и буфетами, запахом угля и пара, свежей выпечки и горячего кофе. Несмотря на всё это, настроение было замечательное! Радовало то, что прекрасно отдохнул за ночь, что вчера удачно ускользнул из Гатчинск