– Не знаю, – девушка рассматривала некачественный газетный фотоснимок, словно видела его в первый раз.
И господин тут же обратил на этот факт своё внимание:
– Вы не удосужились проверить, так ли это на самом деле?
– А должна была? – огрызнулась и тут же испуганно замолкла девица.
– Немедленно ступайте в больницу и делайте там что хотите, но к обеду вы придёте сюда и скажете, что вам удалось очаровать этого юнца. Вам понятно? Или я наконец-то задумаюсь, а не зря ли мы вам помогли тогда? И немедленно потребую вернуть одолженную вам сумму.
– Вы не посмеете так поступить со мной! – глаза девушки наполнились слезами. – Вам прекрасно известно, что мне неоткуда взять такую сумму.
– Тогда мы известим о ваших долгах императрицу. Полагаю, ей будет очень интересно узнать некоторые пикантные подробности об одной из своих фрейлин.
– Вы не посмеете, – повторила еле слышно девушка.
– Посмею. И вы это отлично знаете! – Господин одним большим глотком допил остывший кофе. Скривился и поднялся из-за стола. Вытащил из бумажника банкноту, бросил её на поднос. – Это за чай и кофе. В шестнадцать ровно я жду вас здесь. И упаси вас бог не прийти с нужным мне результатом!
Развернулся и пошёл к выходу, с безразличным видом кивнув устремившемуся к столу официанту.
Лежу на кровати, вспоминаю один и второй сегодняшние визиты. Пытался задремать, да то и дело дверь в палату с лёгким, но от этого не менее раздражающим скрипом приоткрывалась и в образовавшийся проём заглядывала очередная любопытная молоденькая медичка. Осматривала палату, меня, особое внимание уделяла Георгию на моей пижаме, восхищённо ойкала и тут же скрывалась в коридоре, притворяла за собой дверь.
Покосился на награду – снять бы, чтобы любопытствующих отвадить, да нельзя. Не поймёт никто. Тогда возгордиться, что ли? И воспользоваться моментом? Вон какой цветник вокруг ходит. Нет, нельзя. И никак. Напоминанием о никчёмности моих фривольных мыслей тут же послужила очередная вспышка режущей боли в боку – швы потревожил.
А Паньшина так и не было. Неужели ему не интересно, о чём мы с императором говорили? Странно.
Прошло где-то полчаса, посетители удовлетворили своё любопытство и оставили меня в покое.
Только начал засыпать, так Жуковский разбудил. Только на этот раз профессор один пришёл, без своих шумных компаньонов. Отказ мой воспринял как должное, уговаривать не стал, присел на стул и продолжил недавний разговор о полётах птиц.
Он мне про плотность и сцепление перьев между собой говорит, я ему в свою очередь про характерный выпуклый изгиб крыла намекаю, он мне про частоту взмахов, я ему про свободное парение вдалбливаю.
– Вы полагаете, что существует связь между этими двумя физическими фактами? – вроде бы как задумывается Николай Егорович.
– Так тут и доказывать ничего не нужно, – как бы горячусь в запале спора. Наконец-то!
– Ну-ка, ну-ка, – подыгрывает мне довольный профессор. – С удовольствием послушаю вас.
– У нас в усадьбе мальчишками часто в воде плескались, – делюсь с Николаем Егоровичем своими догадками. При этом Жуковский еле заметно улыбнулся этакой всепонимающей отеческой снисходительной улыбкой. Понимаю, я и сейчас недалеко от мальчишки по возрасту ушёл, но внимания на его улыбку не обращаю и продолжаю говорить. Он же у нас вроде бы как основоположник не только аэродинамики, но и гидродинамики тоже? Вот и пусть соответствует! – Так я ещё тогда заметил, что если провести ладонью под водой вот так, то она выскакивает на поверхность. А если изменить угол на прямо противоположный, то она вглубь уходит.
– Ну-ну, – заинтересованный профессор довольно улыбается.
– А если чуть-чуть согнуть пальцы и вести ладонь прямо, то её ощутимо выталкивает наверх. Так и птицы. Изгибают крыло по отношению к потоку, чтобы лучше держаться в воздухе, чтобы воздух их вверх выталкивал, – якобы не обращаю никакого внимания на улыбку Жуковского и продолжаю увлечённо говорить. – Да это же можно самым простейшим образом проверить!
– Не поделитесь соображениями, каким именно образом? – Вроде бы как и серьёзно спрашивает, а в глазах смешинки прыгают. Нет, не воспринимает он меня серьёзно в таком затрапезном виде.
– Легко, – осторожно поворачиваюсь на здоровый бок.
Устал уже глазами на собеседника косить. А так мне поудобней будет с ним общаться. Поворачиваюсь, Георгий по пижаме соскользнул, привлёк к себе внимание моего знаменитого собеседника.
– Откуда? – удивился знатно Николай Егорович.
– Государь только что наградил, – поясняю этак скромненько. А сам доволен, наконец-то из глаз Жуковского пропали смешинки, да и сам он как-то подобрался. Даже сел прямо, а то сидел на стуле вольготно. – Так вот, нужно взять открытую с двух сторон трубу большого диаметра, поместить в неё макет птицы или, к примеру, моего самолёта, и начать нагнетать в неё воздух с противоположной стороны…
– Откуда вам это известно? – нахмурился профессор.
– Придумал, – отмахнулся.
И только собрался продолжать говорить, даже уже и рот открыл, да Николай Егорович меня перебил:
– Вот прямо сам и придумал?
– Вот прямо сам и придумал, – киваю и морщусь от боли. Рановато я на бок повернулся. Долго в таком положении лежать трудно. Уже боль подкрадывается потихоньку. Переворачиваюсь на спину.
– Да ты не обижайтесь и не подумайте чего дурного, – спохватывается профессор и поясняет: – Дело в том, что я приступил к постройке именно такой машины. Нигде в газетах и журналах об этом не упоминалось, поэтому прочитать вы никак не могли. Значит, что?
Это что, он меня спрашивает? Так в эту игру можно играть вдвоём:
– Что? – в свою очередь задаю вопрос.
– По всему выходит, что вам нужно учиться в Москве! – делает заключение профессор и пристально смотрит на меня в ожидании ответа.
– Никакой Москвы, – категорично открещиваюсь от такой чести. – Я уже поступил в училище и намерен его закончить!
– Жаль, очень жаль, – разочаровывается во мне Николай Егорович и замолкает.
Молчим оба. Я – устало, профессор – потому что размышляет о чём-то. После короткого молчания собирается что-то сказать, да как раз в этот момент его прерывают. Входная дверь в палату приоткрывается, и входит врач в сопровождении нескольких людей в белых халатах. Не церемонясь, но достаточно уважительно и вежливо выпроваживают в коридор Жуковского. Напоследок профессор «радует» обещанием завтрашнего посещения и откланивается. А меня начинают осматривать со всех сторон, крутят и вертят без жалости, не обращают никакого внимания на мои стоны.
Издевательство над моим организмом заканчивается не скоро. Консилиум ещё какое-то время находится в палате и обсуждает результаты осмотра. Что именно, понять сложно, в таком быстром темпе латиницу я не усваиваю. Выхватываю общий смысл, и он меня откровенно радует – ускоренными темпами иду на поправку!
Рано или поздно заканчивается всё, пришло время и этому осмотру. Господа в белых халатах вышли вон, и тут же дверь снова приоткрылась. Новый визитёр у меня, но это тот визитёр, появления которого я так долго ждал. Не так, конечно, как санитарочку с обедом, но всё же, всё же. Наконец-то господин Паньшин объявился…
– Ну как вы тут? – спрашивает, прежде чем войти.
– Да вы проходите, Александр Карлович, не стесняйтесь. Да и стесняться здесь некого, все свои, – улыбаюсь компаньону.
– А вас государь соизволил ли навестить? – бочком-бочком просачивается в комнату Паньшин. Осматривает палату, меня, замечает Георгия на пижаме. Вздыхает, аккуратно садится на стул. – Соизволил, как вижу.
– Вот, наградил за доблесть и храбрость, – говорю очевидное. – К вам тоже заходил?
– Заходил, – опять тяжко вздыхает Паньшин и косится на мою награду. – Да только меня в палате не было.
Вон оно что. Прозевал Александр Карлович визит столь важной персоны, не удостоился награждения из рук императора и оттого завидует мне сейчас уж не знаю какой, белой или чёрной, завистью. Надо бы его подбодрить для начала:
– Ничего, не горюйте. Наградят и вас, никуда не денутся. И государя ещё не раз увидите, – говорю страдальцу. И добавляю: – Если, конечно, рядом с нами будете.
– Вы думаете? – приободрился адвокат. И спохватывается: – Конечно же, рядом. Куда я от вас теперь денусь…
Как-то это нерадостно прозвучало. Надо бы разобраться, что там за тараканы в его голове поселились?
Но и разбираться не понадобилось, Александр Карлович тут же признался:
– Вот только находиться рядом с вами, Николай Дмитриевич, с каждым разом становится всё опаснее и опаснее. То пожар в усадьбе, то авария с самолётом и посадка в чистом поле, то вот это. А у меня жена, дети. Кто о них позаботится, если со мной что-то случится?
– Ничего, не печальтесь, больше ничего плохого с вами не случится, – ободряю беднягу. – И вообще, скоро всё наладится. Государь выделяет нам помещение на Путиловском заводе. Кстати, а где вы были всё это время? Не заходили ко мне, не навещали?
– Времени попросту не было, – отвечает наш поверенный. И начинает рассказывать: – Вы уже знаете, что самолёт ваш ГАУ передали?
– Знаю, – осторожно киваю головой и тут же морщусь от боли. – Как знаю и тот факт, что вам за него полностью заплатили. Но я ничего плохого в этом не вижу. Что вас так обеспокоило?
– Ну и хорошо, что знаете, – ёрзает на стуле Паньшин и усаживается поудобнее. – А запатентовать? Мы же с вами договаривались, что сначала подаём прошение на получение привилегий и только потом отдаём самолёт. А тут вон как получилось. И пришлось мне в срочном порядке заниматься нашими делами. Надеюсь, я всё правильно сделал?
– Конечно, правильно, – восклицаю.
– А деньги? Их же нужно было в банк положить!
– На чей счёт?
– Пока на счёт вашего папеньки, – разводит руками Паньшин.
На папенькин, значит, на папенькин, – не вижу в этом ничего плохого. Лишь бы не на свой. И дело не в том, что я ему не доверяю…