андра Карловича к небу значительно поубавился. Уверен, не обошлось тут без влияния Симы. Заметно было, что не по душе пришлись ей мужнины полёты. Да и ладно, не осуждаю, ведь бумажную работу тоже кому-то нужно делать. А небо явно не для нашего юриста…
– Завидую я вашей молодости, Николай Дмитриевич, – улыбается краем губ Изотов. – Уже успели отдохнуть и выспаться?
– Не завидуйте, ваше высокоблагородие, – улыбнулся в ответ. – Молодость быстро проходит. А отдохнуть и позавтракать успел.
– Вы правы. Только, к сожалению, проходит очень быстро, – посетовал полковник и деловито поинтересовался: – Какие на сегодня у нас планы?
– Летать, какие же ещё? – удивился вопросу, но тем не менее ответил подробно. – Осмотрим аппарат, проверим его на рулении, потом сделаем первый вылет. По его результатам будем думать о дальнейшей работе. Если всё пройдёт хорошо, а по-другому у нас и быть не может, то сегодня ещё нужно будет обязательно отметки на шкале указателя скорости поставить после пролёта контрольной дистанции. Я потому и поинтересовался насчёт Александра Карловича, это же он должен был сделать, риски наносить!
– Да это простое дело можно любому поручить, – легкомысленно посоветовал жандарм и тут же предложил своё решение проблемы: – Сам не возьмусь, не моё это дело, а вот кому-то из своих подчинённых приказать полететь с вами могу.
– Благодарю, сам справлюсь, – отказался от предложения и кивнул головой водителю: – Поехали.
Шофёр оглянулся на полковника, получил от него утвердительный кивок и только тогда запустил мотор. А я себе в уме пометочку сделал – обязательно сегодня же поговорить с водителем на эту тему. Не Изотов его нанимал, а мы с Паньшиным, и подчиняться он должен не ему, а нам! Моя молодость в этом случае ни на что не влияет.
– Доложили вчера государю? – поинтересовался у Изотова.
– Доложил, – подобрался офицер. – Его императорским величеством настоятельно рекомендовано не спешить с испытаниями, но и не медлить. Господа Вревский и Ионов нас уже давно с нетерпением ожидают.
– Так мы и не медлим, – внимательно слежу за дорогой. А то ещё выскочит сейчас откуда-нибудь из переулка экипаж с сонным извозчиком, и закончится наша поездка. – От техники всё будет зависеть и от погоды.
– Ну, погода пока радует, – поднял голову вверх Изотов и осмотрел небо над нами. – Ни единого облачка.
– Я бы не радовался преждевременно, осень всё-таки. А дождей давно не было.
– Тем более нужно торопиться.
– Поспешишь, людей насмешишь, – отмахнулся от собеседника. – Поверьте, тянуть не станем, можете не переживать. Сегодня отлетаем, если всё хорошо будет, то уже завтра можно пробовать практическое бомбометание. Надеюсь, площадка, которую мы с вами подобрали, охраняется всё это время?
– Да, конечно, – подтвердил полковник. – Вы уверены, что тем самым мы не привлечём к ней внимание? Может, всё-таки использовать для этого Лужский полигон?
– Константин Романович, вы опять за своё? Сколько раз спорили с вами на эту тему, вроде бы как пришли к согласию, не по одному разу все тонкости обговорили, и снова-здорово?
– Ну как два жандарма могут привлечь внимание к участку земли? И потом, мы ведь решили ссылаться на то, что место выделено под постройку небольшой фабрички, потому и огорожено заранее. Кому это может быть интересно? Да и нет там ни одной живой души в радиусе десяти вёрст. А в Луге, вы же и сами об этом прекрасно знаете, от иностранцев не протолкнуться. Они первым делом и самолёт новый срисуют, и бомбометание отметят. И тут же донесут эту новость своим хозяевам. Удержать в секрете не удастся, не надейтесь. Всё же лучше сделать так, как мы и решили.
– Да я и не надеюсь, – отмахнулся полковник. – Сам всё понимаю. Только это как-то необычно. Понимаете?
– Понимаю, – согласился. – Новое всегда необычно…
Почему сегодняшний день начинаем настолько рано? А чтобы на поле никто не мешал! Не понравилось мне вчерашнее столпотворение. Приходилось всё время за полем следить, чтобы вовремя среагировать на то и дело перебегающих туда-сюда воздухоплавателей. Вчера после позднего ужина поговорил с отцом, попросил его всё-таки разузнать насчёт возможности покупки земли под Пулковскими высотами. Если срастётся, будем оттуда летать.
Вот и парк. На поле тихо, лёгкая дымка над утоптанной травой дрожит, капли росы посверкивают, и ни одной живой души. Лишь вдалеке, у нашего сарая, наблюдаю какое-то шевеление. Подъезжаем ближе, и с удивлением различаю долговязую фигуру Тринклера. Ранняя пташка!
Заспанные жандармы докладывают Изотову о благополучном ночном дежурстве, слушаю их краем уха, а сам с Густавом здороваюсь:
– Доброе утро. И как это вы умудрились так рано приехать? Даже раньше меня.
– Так я никуда и не уезжал, – смущается инженер. – Я здесь ночевал, в этом сарае прямо под крылом самолёта.
– Не замёрзли? Ночи уже холодные?
– Ничего, я в углу чехлы старые нашёл, подстелил их. Знаете, давно так хорошо не спал, – проговорил Густав Васильевич. Повёл носом, принюхался и покосился на корзину в моих руках. – А это у вас что там?
– Это? – приподнял корзину. – Это мне кухарка перекус собрала. Чтобы было чем днём подкрепиться.
– А там не найдётся, чем мне сейчас подкрепиться? – с детской непосредственностью поинтересовался Тринклер.
– Найдётся, – улыбнулся и протянул ему корзину. – Разбирайтесь сами…
Пока инженер шуршал обёрточной бумагой и торопливо подъедал мои запасы, я распахнул створки дверей и обошёл вокруг самолёта, осматривая его со всех сторон. Мало ли что доложили ночные караульные? Лучше самому убедиться, что всё нормально. А то понадеялся уже один раз, так потом пришлось на вынужденную садиться.
– Да я уже всё осмотрел, Николай Дмитриевич, – порадовал меня Тринклер. – И масло проверил, и воду. И даже долил бензин в бак!
Густав Васильевич торопливо дожевал бутерброд, упаковал остатки и накрыл салфеткой. Осмотрел сарай, повертел в руках корзину:
– А куда её поставить? Боюсь, на полу её мыши погрызут.
– Тогда в машину на сиденье? – предложил.
Это хорошо, что инженер уже все технические предполётные процедуры провёл, но всё же…. Опять же контровку необходимо проверить. А то мало ли где резьбовые соединения отошли от вибрации? Всё-таки сделал я то, что давно задумывал, «придумал» гайки с ушками. Ну и параллельно с этим пришлось ещё и медные трубки для топливной системы начать вальцевать. От резиновых шлангов отказался, бывали случаи, когда при работающем моторе бензин в них начинал от тряски пениться, и появлялись перебои. И в тормозной системе медные трубки мне чуть позже пригодятся.
Закончил с осмотром, переоделся в лётное обмундирование, приказал выкатывать самолёт наружу. Сам слежу, чтобы обшивку крыльев при буксировке не повредили. Утро же раннее, солнце ещё не взошло, люди окончательно не проснулись.
Тишина стоит на поле, птички вдалеке еле слышно чирикают, городской шум не долетает, и даже паровозных гудков на железной дороге не слышно по раннему времени.
Залез в кабину, пристегнулся, уже привычно посетовал, что парашюта нет, и тут же забыл об этом. Пробежался взглядом по арматуре кабины, осмотрел скудную пока ещё приборную панель. Всё нормально!
Запустились. Была тишина и сплыла. Прогрел движок, погонял его на разных оборотах, на слух проверил работу. Поработал рулями, дал отмашку Тринклеру.
Убрали колодки из-под колёс, можно выруливать. Палец автоматически поискал на ручке управления кнопку переговорного устройства и закономерно её не нашёл. Что-то воспоминания накатили, захотелось в этот момент зажать тангенту и связаться с руководителем полётов, запросить разрешение на выруливание, послушать переговоры в эфире. М-да, нескоро мы ещё до этого дойдём. Но дойдём точно!
Перед тем, как поддать газку, огляделся по сторонам. Нужно же перед выруливанием убедиться, что никто не собирается мне под колёса прыгнуть?
Поле пустое, никого, можно в любом направлении взлетать. Ну, почти в любом. Налево нельзя, не успею высоту набрать, здание помешает. В общем, налево везде плохо…
Двинул вперёд рычаг управления оборотами, мотор басовито рыкнул, самолёт завибрировал всем корпусом, вздрогнул, подпрыгнул на месте, показалось даже, что от удовольствия махнул по-собачьи хвостом и радостно рванулся вперёд. И даже как-то неожиданно быстро покатился, так что пришлось тут же торопливо прибирать обороты, чтобы особо не разгоняться.
С ходу, со стоянки, взлетать не хочу, сначала немного по земле прокачусь, проверю технику на исправность после ночи. Одно дело визуальный осмотр, и совсем другое вот такая проверка на практике. Раз на молоке ожёгся, теперь на воду дуть буду.
Поле хоть и утоптанное, но до ровной поверхности искусственного покрытия ему ой как далеко. Пневматики, конечно, гасят какие-то неровности, но не все. Тряска через стойки передаётся на корпус, катимся, крыльями покачиваем и то подпрыгиваем, то в какую-нибудь впадину проваливаемся. Для воздухоплавателей это некритично, а для нас весьма неприятно, я вам скажу. Вчера день был сложный, на подобные мелочи внимания не обратил, а вот сегодня состояние лётного поля мне не нравится. Да ещё то и дело на пути попадаются глубокие колеи от колёс. То ли они тут на колясках разъезжали, то ли на телегах, очень уж следы узкие. Словно по шпалам скачем…
Прокатились недалеко, не захотелось больше зубами клацать на каждой кочке. Метров через сорок убрал обороты до малого газа, дождался, пока упадёт скорость, и плавно развернулся на девяносто градусов. Как раз на длинной оси поля и оказался. Ничего критичного в работе матчасти не заметил, буду взлетать!
Быстрый взгляд вперёд, на поле – чисто. Останавливаться не стал, сразу же плавным движением руки толкаю вперёд РУД, ручку управления от себя, и теперь всё внимание разбегу. Ох, как шустро запрыгали! Обороты максимальные, мотор ревёт, быстрый взгляд на приборную доску, дальше работу мотора контролирую на слух. Некогда отвлекаться, разбег короткий, самолёт поднимает хвост буквально через пятнадцать-двадцать метров. Ему сегодня легко, утро прохладное, воздух плотный, и в пассажирской кабине пусто. Мешок с песком остался в ангаре.