Полковник сел, закрыл свой блокнот.
— У кого есть вопросы? — осмотрел присутствующих Ионов. — Уточнения? Дополнения?
— Разрешите, ваше превосходительство? — не выдержал казачий офицер. Встал, оглядел присутствующих. — Все местные знают, в отличие от недавно прибывших, что по горам ходить очень непросто. Любая мелочь может угробить весь поход, например, поскользнувшаяся на камне лошадь вдруг сломает ногу, и всё, пиши пропало. Или облака закроют перевал. Даже камнепад способен намертво перекрыть тропу и понадобится много времени, чтобы разобрать завалы и расчистить дорогу. О каком вообще времени можно говорить в подобных условиях?
Я тяжко вздохнул. Отговорки и оправдания вместо дела и конкретных предложений. Всегда одно и то же. А просто взять и вину признать слабо́?
— Если приказано выйти на точку в определённое время, то никаких других толкований приказа и оправдания опозданию быть не может,— пожал плечами Изотов. При этом явственно покосился на меня, дождался, когда я обращу на него своё внимание и подниму глаза, нахмурился и сдвинул брови. — Выдвигайтесь заранее. Надеюсь, это вам, как старожилу, понятно?
Переживает полковник за меня. Точнее, за моё дальнейшее благополучие. Ведь от того, как именно отработаем здесь, на Памире, зависит, без преувеличения, вся моя дальнейшая жизнь. И развитие авиации…
— Господа, прошу вашего внимания, — прекратил прения Ионов. — Вернёмся к делу. Эдуард Карлович, ваше повторное назначение начальником Хорогского отряда удовлетворено. Завершайте свои дела в городе и выдвигайтесь в отряд. Сопровождение, как всегда, вам выделят казаки. Что делать, вы и без меня прекрасно знаете, поэтому можете собираться. Что же касается вас, ваша светлость, то нам с вами предстоит совместная поездка в Фергану. Это понятно?
— Так точно, ваше превосходительство, — встал и склонил голову.
— Тогда не смею вас больше задерживать. Готовьте свой аэроплан. А мы продолжим совещание. Вас, господин полковник, — Ионов обратился к Изотову. — Попрошу задержаться.
— Одну минуту, ваше превосходительство, — я и не подумал уходить. Как у генерала всё просто, то Ташкент, то Душанбе, то Фергана. Привыкли у себя на Памире к неприхотливым лошадкам, а самолёт не лошадка, у него ресурс! Его обслуживать нужно, холить и лелеять. И техники с помощниками ещё там остались. Никак нельзя их бросать. — При перелёте из Душанбе сюда самолёт был атакован двумя орлами. Нам просто чудом удалось от них уйти. Но ремонт всё равно требуется. Запасные части и механики остались там, на аэродроме. Потребуется время, чтобы доставить всё сюда. Без них задачу выполнить будет невозможно.
Собравшиеся в комнате офицеры оживились после моих слов о нападении на самолёт орлов, передумали уходить и остановились, а молоденький, чуть старше меня подпоручик, позволил себе неуместную для меня шутку. Реагировать на выпад не стал, но шутника запомнил.
— Орлы? Напали на самолёт? — удивился генерал. — Чего только не бывает на белом свете.
Пожал плечами, отвечать ничего не стал. Да и зачем ещё что-то говорить, если уже всё сказано?
— Без этого никак не обойтись, вы уверены? — нахмурился и попытался надавить голосом Ионов.
— Абсолютно уверен, ваше превосходительство, — отчеканил. Видел я и покруче генералов. И даже с Государем общался. Так что «на голос» меня бесполезно брать. Попросил бы по человечески, обозначил бы проблему, объяснил бы, почему такая срочность…
— Да? — растерялся генерал и посмотрел на Изотова.
Жандарм в ответ пожал плечами, мол, я тут не при чём, моя хата с краю. Но после коротенькой заминки всё же поддержал меня:
— Предполагаю, что выбор нового места предполагает и новые задачи? Которые невозможно будет выполнить без оставленного в Душанбе оборудования.
Ионов выслушал, помолчал мгновение и повернулся к адъютанту:
— Телеграфируйте в Душанбе от моего имени. Передайте распоряжение выдвигаться железной дорогой в Ташкент. Постойте!
Михаил Ефремович остановил порученца, записывающего всё сказанное в записную книжку, обратился ко мне:
— Николай Дмитриевич, может, им лучше сразу в Фергану ехать?
Встал, выпрямился, хотел уже ответить, что, мол, не знаю ничего о предполагаемых задачах, поэтому и совета от меня ждать бесполезно, да не стал. Нечего авторитет генерала подрывать. Вместо этого другое сказал:
— Сначала сюда. Отремонтируем самолёт, а дальше видно будет.
— Хорошо, так и оставим. Ташкент так Ташкент…
Почти неделя потребовалась отряду на перебазирование из Душанбе. «Восток, дело тонкое», как говорил один известный персонаж, никто здесь никуда не торопится. И время идёт медленно, словно караван по пустынным барханам. День на сборы и погрузку, потом переезд и ещё один день на разгрузку.
Сам ремонт тоже занял сутки. Да и то лишь потому, что основную часть работы я уже сделал. Ну а что? Сидеть без дела целую неделю невозможно. Поел, поспал, ещё раз поел, а там можно было и поработать. Но и переделанной работы той тоже немного — выпилить заклеенные мной чуть ранее куски, зачистить края. Ну и всё. Впрочем, нет, не всё. Промыл воздушный фильтр, ещё раз вычистил моторный отсек от набившегося туда пуха. Его сколько не чисти, а всё равно откуда-то набивается. Вот теперь всё. Остальные работы выполню позже.
И до приезда отряда занимался своими делами…
Днём никуда не выходил из любезно предоставленного нам Ионовым одноэтажного кирпичного белёного дома. Пусть на календаре и осень, но здесь ни о какой осени и разговора быть не может. Всё те же тридцать градусов на термометре, и одуряющее пекло с неба. Так что первое время днём я никуда не высовывался. А вот вечером мы с Константином Романовичем обязательно выбирались из дома. Опять же, как раз к этому времени сонный город начинал просыпаться, на улицах появлялись люди, под бодрый цокот лошадиных копыт сновали туда-сюда конки, начинали активно работать всякие чайханы и гузары на оживлённых улицах.
Сами улицы широкие, даже не улицы, а проспекты, по обочинам растут деревья, пирамидальные тополя, айланты, чинары, карагачи и туи, и прочее, прочее. Про шелковицы с абрикосовыми деревьями я уже и не говорю, это и так понятно. И везде арычки, маленькие или большие. За глинобитными заборами тоже повсеместно сады, так что гулять одно сплошное удовольствие. Для местных жителей, привычных к этому климату…
Ну и кроме садов и парков, а здесь есть превосходные парки, один Константиновский в самом центре чего только стоит, есть, на что посмотреть! Цирк, драматический театр и даже кинотеатр, всё к услугам публики. А ещё великолепной архитектуры здание Госбанка с полукруглыми маркизами над окнами, Городская управа в тополях, Казённая палата, только-только построенная, здания реального училища и мужской гимназии. А ещё есть величественное здание Кадетского корпуса на завершающейся стадии строительства, к которому каждый день стекается множество любопытствующих горожан. Они путаются под ногами у многочисленных сартов, убирающих строительный мусор, уплотняющих щебёнку на мостовой или набирающих воду из арыков для полива дороги.
Есть и здание Военного собрания, как же без него. Кстати, военных в городе не просто много, а очень много. Повсеместно, куда ни глянь, мундиры и мундиры. На улицах и в многочисленных лавках, на базарах и в чайханах, везде встречаешь или офицеров или солдатиков в красных шароварах.
Кстати, в Городском саду есть Летний театр, где каждый вечер можно послушать выступление музыкально-драматического общества. Там же в саду и кино можно посмотреть в кинотеатре «Туран».
Здесь, в Ташкенте, мне не удалось отвертеться от посещения церкви. Константин Романович в воскресенье сам пошёл и меня с собой уговорил пойти:
— Поверьте, Николай Дмитриевич, это в России вы можете манкировать посещением церкви, а здесь Туркменистан, здесь подобное отношение к вере недопустимо. Мы, русские люди, в Азии не сами по себе, мы являемся примером для подражания для всего местного населения. Надеюсь, дальнейшие объяснения вам не требуются?
— Не требуются, — вздохнул и согласился с полковником. — Пойдёмте вместе…
И мы пошли в Преображенский Военный собор. Отстоял всю службу и даже причастился…
Ну и самое важное. Буквально на следующий же день после совещания у Ионова в бальном зале Военного собрания мы были представлены Великому князю Николаю Константиновичу и его супруге, княгине Надежде Искандер…
В результате этого весьма неожиданного и необычного для меня знакомства, о возможности которого, кстати, ни одним словом не обмолвился не только государь, но и Изотов, я сошёлся с ним на весьма «короткой ноге». А всё началось с обычной просьбы позволить подняться в небо вместе со мной в качестве пассажира.
— Но, позвольте, — растерялся я от такой необычной просьбы. Ладно бы Ионов просил о чём-то подобном или ещё кто из обычной публики, я бы понял, но великий князь? Им же всем запрещено высочайшим Указом что-либо подобное! И как быть? Осторожно подбирая слова, проговорил. — Разве вам не запрещено ТАК рисковать своей жизнью? Государь ни за что не позволил бы что-то подобное.
— Но ведь вы уже проделывали в Луге с его высочеством нечто подобное, насколько я знаю? — улыбнулся великий князь.
— Но, откуда? — сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать.
— Из газет, мой друг, из газет, — переглянулся с княгиней Николай Константинович. — Вы уж не считайте нас настолько дремучими, столичной прессы не читающими. У нас здесь есть всё, и свежие, относительно, конечно, газеты, и журналы. Есть цирк и театр, и даже зоопарк. А чему вы так удивляетесь? Да у нас и водопровод имеется!
Здесь великий князь задорно рассмеялся, чем здорово смутил меня и заставил оглянуться на нас всех присутствующих. Пришлось и мне сдержанно заулыбаться, поддержать компанию.
— А по поводу Указа я вам так скажу. Вы, не в обиду вам, слишком молоды, чтобы знать о давнишнем скандале в высшем обществе северной столицы. Каюсь, ту вину свою давно осознал, но, полагаю наказание за сей свой проступок несколько чрезмерным. Но то дела давно минувших дней, как говорится, а жить нужно здесь и сейчас. — Николай Константинович на этот раз улыбнулся персонально полковнику, смахнул весёлое выражение с лица и вновь перевёл взгляд на меня. — В Петербурге меня давно принято считать сумасшедшим. И, поверьте, никто ТАМ не удивится очередной моей взбалмошной причуде. Так что вы мне скажете, князь? Дадите своё принципиальное согласие или, убоявшись монаршего гнева, всё же откажете?