Только сейчас вспоминаю про нашего пассажира, что-то его не видно и не слышно. И за спинку кресла никто не дёргает.
Оглядываюсь, а он к своему окошку лицом прилип, смотрит на результаты моей работы. Ну, пусть полюбуется, я же вижу, что хорошо попал, положил бомбы с разлётом, конечно, но за пределы лагеря они ненамного ушли. И этого достаточно, добавлять больше не требуется. Мы лучше бомбы сэкономим, на здешнем складе оставим. Поручику-завхозу под роспись сдадим, пусть полежат до поры, до времени.
Так что пусть Аносов любуется на результат моей работы, впечатлений набирается и радуется — ещё одна банда уничтожена. Думаю, после такого у меня появился ещё один сторонник. Теперь капитан все пороги обобьёт, вышестоящие канцелярии рапортами завалит, только чтобы ему в помощь постоянно самолёт выделяли. И ведь выделят, уверен. Только не скоро. Пока государь соберёт все отзывы о результатах нашей работы на Памире, пока решение примет, пока организуются, сколько времени может пройти? Много…
А я буду продолжать своё дело, строить и продавать самолёты, обучать лётчиков и техников, механиков и обслуживающий персонал. В общем, буду готовить кадры. Рано или поздно, но моя задумка принести максимально возможную пользу своей стране обязательно выстрелит…
Пока крутились, высоту-то и набрали. Сразу беру курс на расположение отряда, прятаться нам теперь не нужно, мы только что громко о себе заявили. Если сюда ещё не дошли слухи от Пянджа, то после сегодняшнего точно дойдут. И придётся нам теперь искать самим эти банды. Если они, конечно, не успокоятся. А они наверняка не успокоятся и слухам не поверят. Точнее, поверят, но не все. И вот эти неповерившие обязательно сунутся на контрабандные тропы. Их-то нам и нужно будет поискать в ближайшее время.
Высоко не лезу, мы и так достаточно набрали. Дышать пока ещё не сложно, но разреженность воздуха уже ощущается, лёгкие начинает «царапать». Перескакиваю через встречную гору, и вот он впереди, Памирский тракт. Сразу же иду вниз, нечего попусту ресурсы организма жечь. Он у меня один, его не укреплять, а беречь нужно…
Приземляемся на том же отрезке дороги и сходу заруливаем на свою стоянку. Пока скорость окончательно не погасла, разворачиваемся на сто восемьдесят, носом на взлёт. И остаёмся на дороге. Никаких караванов и путников в радиусе одного дня пути я сверху не наблюдал, поэтому можно смело занимать дорогу. А если кто и объявится, то… Обойдёт, так думаю. Караульные близко к самолёту никого не подпустят. А местные русских на Памире сильно уважают, противиться требованиям охранения точно не станут. Так что можно спать спокойно…
С чистой совестью выключаю мотор и тут же тону в радостном гомоне капитана. Только сейчас Аносов начинает выплёскивать на нас свои восторженные эмоции. Переключаю его внимание на Изотова, а сам торопливо покидаю самолёт. Всё понимаю, но…
Уже на земле вспоминаю о главном. Торможу, оборачиваюсь:
— Господин капитан, надеюсь на положительный отзыв о нашей работе.
— Господа, можете не сомневаться, — уверяет меня Аносов и порывается вслед за мной выскочить из кабины. Рвётся вперёд и падает обратно в кресло.
— Ремни забыли расстегнуть, Николай Степанович, — указываю рукой на замок.
— Что? — не понимает Аносов. Прослеживает за тем, на что я указываю, и соображает. — Ах, да!
Отстёгивается, пробирается к выходу, на пороге цепляется сапогом за ремни переднего кресла и падает головой вниз.
И сломал бы начальник поста себе шею, если бы я не подоспел ему на помощь. Вовремя подхватил капитана, не дал ему воткнуться головой в твёрдый памирский грунт. Но и сам на ногах не удержался, очень уж тяжёлым офицер оказался. Завалился на спину, хекнул, хорошо так приложившись спиной. Ещё и Аносов дух из меня выбил. И ведь лежит, не встаёт. Пришлось его поторопить, иначе бы не опомнился:
— Николай Степанович, вы бы не могли подняться?
— Что? — восклицает офицер и начинает ёрзать, старается выпутаться из своей дохи и подняться на ноги. Лучше бы сначала с меня скатился, а то он тяжеленный до жути…
Терплю, стараюсь поскорее тяжёлое неповоротливое тело с себя спихнуть. Наконец-то это у меня получилось. Капитан тяжело поднялся на ноги, извиняться принялся. Оправдывается:
— Голова закружилась.
Бывает, понимаю, потому ничего и не говорю. Тут и Изотов из-за самолёта выруливает, смотрит на кряхтящего и грязного меня, с трудом поднимающегося с земли и недоумённо спрашивает нас обоих:
— Что тут происходит?
Аносов молчит, но взгляд у него настолько выразителен, что я не могу сказать правду. Не хочу конфузить офицера, он мне ещё пригодится. И отношения у нас должны быть нормальными. А ещё он мне точно должен будет.
— Это у вас с непривычки после полёта вестибулярный аппарат шалит, — утешаю Николая Степановича.
— Что шалит? — в два голоса одновременно переспрашивают удивлённые офицеры.
— Вестибулярный аппарат, — хлопаю глазами с самым что ни на есть простецким видом. Неужели сейчас нет такого понятия? Да, в очередной раз проговорился, на пустом месте обмишулился. Надо бы как-то поправить ситуацию, что ли? — Так профессор Жуковский называет влияние воздушных полётов на нетренированный организм воздухоплавателей.
Во как я завернул!
— Нетренированный? — замечает главное Изотов. И с задумчивым простецким видом произносит. — А со мной ничего подобного не происходило. Выходит, у меня организм уже натренировался? Привык к полётам?
— Конечно! — тут же подтверждаю. — Если бы Николай Степанович ещё разок с нами слетал, то и он привык бы.
— Думаете? — как ребёнок смущается бородатый и усатый офицер, начальник целого отряда.
— Уверен, — киваю с самым серьёзным видом. Ну не буду же я ему говорить, что он просто споткнулся?
Дальше пошла рутина. Послеполётная подготовка и перенос оставшихся бомб на склад под бурчание Изотова. Всё никак не мог успокоиться полковник при таком явном разбазаривании казённого имущества:
— Николай Дмитриевич, это же секретное оборудование, государственное, — отвёл меня Константин Романович в сторонку, стоило только озвучить просьбу о сохранении этого самого имущества.
— Ну какое же оно государственное, если сделано целиком на мои деньги, — удивился такому подходу. — Ничего с ним не случится, если полежит здесь до следующего нашего прилёта.
Объяснять ему, что в следующий раз можно не бомбы, а топливо с собой взять, не стал, то лишь меня касается. Да и вообще, что-то я слишком вольно делюсь с ним своими знаниями и идеями.
Обратный перелёт в Фергану ничем особым не запомнился. Лишь головами активно крутили во все стороны в поисках хозяев памирского неба. Ещё одной встречи с орлами никто из нас не хотел. Полковник перед вылетом даже свой револьвер проверил.
— Константин Романович, вы что надумали? — не удержался от вопроса, когда увидел эту его проверку. Мне только в кабине стрельбы не хватает.
— По орлам стрелять буду, если нападёт, оправдал моё предположение Изотов.
— Позвольте узнать, каким именно образом? — поинтересовался. — Через стекло? Или прямо через крышу?
— Лучше выстрелить через крышу, чем позволить этой птице наш самолёт калечить, — решительным тоном проговорил полковник. — Дырка от пули гораздо меньше получится, чем от когтей.
— Только через стекло не вздумайте стрелять, — согласился. Пусть действует, глядишь, и впрямь польза будет.
— А, вообще, — в который уже раз задумался о давно назревшей необходимости. — Нужно бы и впрямь по приезду домой озаботиться установкой в кабину пулемёта…
После посадки осмотрел машину, похлопал ладонью по опустевшим бакам и вместе с Изотовым отправился на телеграф, докладывать Ионову. Полковник порывался сам сходить, да я его притормозил:
— Вместе пойдём!
— Помилуйте, Николай Дмитриевич, да вам-то это зачем? — растерялся Изотов.
— Нужно, — отрезал и не стал ничего объяснять. Похоже, забыл уже полковник недавний случай с письмом-приказом. А я вот не забыл и сейчас напомню о нём генералу. Ну а что? Я же не для своей выгоды действовать буду, а для пользы делу. В случае непонимания сошлюсь на распоряжение Его Императорского Величества. Аргумент убойный, против которого никто возражать не осмелится…
Обрадовали генерала разгромом ещё одной банды и выслушали даже не приказ, а очередную просьбу по возможности поскорее продолжить нашу такую, как оказалось, эффективную работу по уничтожению нарушителей границы. То есть не выслушали, а прочитали на телеграфной ленте через телеграфиста. Выслушали — просто так проще звучит.
— Ваше сиятельство, будет просто прекрасно, если вы ещё несколько раз слетаете на помощь отряду капитана Аносова. Вы же своими глазами видели обширность просторов и невозможность имеющимися силами перекрыть все тропы и перевалы. В общем, только на вас и уповаем, — неожиданным пассажем завершил уговаривать меня Ионов.
А что меня уговаривать? Ресурс пока не выработан, бензин есть, запас бомб тоже имеется, домой везти их нет никакого смысла. Так я согласен. Особенно, если так просят. Вот только для начала нужно озвучить свои соображения генералу, что я благополучно и сделал. Под недовольное сопение полковника. Пусть его, а мне дело делать надо.
Назавтра отдыхал, послезавтрашний день посвятил подготовке к вылету и загрузке. На третий день рано утречком вылетели по уже опробованному маршруту в Ташкурган, в отряд Аносова. На этот раз вместо второго комплекта бомб вез в кабине приличный запас бензина. Взял по максимуму, загрузился по полной.
Ну не по нраву мне, когда в баках топлива на донышке остаётся после посадки. Да, расчёты меня не подвели, бензина хватило впритык до посадки, но какое же это мерзкое чувство, когда видишь упавшую «на ноль» стрелку топливомера. Пусть такого прибора у меня пока нет, но воспоминания-то никуда не денешь. А теперь мне точно на два вылета там хватит и ещё на возвращение в Фергану останется. С запасом…
За три дня слухи о недавнем разгроме банды еще не успели разойтись по всем памирским закоулкам, поэтому есть неплохой шанс застать врасплох какую-нибудь обнаглевшую от безнаказанности шайку. Что мы благополучно и сделали. Первый вылет прошёл впустую, полетали втроём над горами и долинами, пожг