о прибору, и только тогда плавным движением кисти отдаю ручку от себя. Немного, лишь бы перевести самолёт в пологое снижение. И дальше просто слежу за скоростью, чтобы она так и оставалась на этой отметке. Начнёт расти, уменьшу уголок планирования, упадёт — увеличу угол. Всё просто.
Впереди внизу всё спокойно, нас не услышали и тревогу не подняли. Сейчас, когда подлетели ближе, стало понятно — внизу не один лагерь, а два. Второй из угнанных из кишлака жителей. Пленников. Хорошо, что он чуть в стороне от главного располагается. Опасно всё равно, можем кого-то из них зацепить.
Изотову точно такая же мысль в голову пришла. Переглядываемся с ним, какое-то короткое мгновение смотрим друг на друга и… Продолжаю снижаться на цель. Нужно постараться положить бомбы точнее, вот и всё. А полковник поднимает камеру, щёлкает затвором фотоаппарата…
Скользим по косой от склона, выходим из тени под солнечные лучи. Классический заход на цель со стороны солнца. Попробуй нас разгляди в таких условиях. Да и некому пока разглядывать, спят все внизу.
Взгляд в прицел, поправка в курс, всё внимание на палатку. Остальное фиксируется мельком, но не менее отчётливо. Отмечаю чуть дымящие походные костры, спящих вповалку вокруг них бандитов. Даже дремлющих у костра караульных сумел засечь. Почему-то думал, что бандитов здесь будет много больше. На самом деле оказалось не так. Громкое название «отряд» включает в себя от силы человек тридцать боевиков. Точно сосчитать не получается, они там вповалку спят, но не думаю, что сильно ошибся.
— Приготовились! — командую.
И тут же ловлю на себе взгляд Изотова. Занервничал полковник, заволновался. Ничего, осталось совсем немного потерпеть. Ещё немного, ещё чуть-чуть и цель, наконец-то, вплывает в перекрестие прицела… Пора!
— Сброс! — рявкаю в голос и рву рычаг сброса на себя. Краем глаза контролирую напарника, чтобы не зевнул.
Самолёт вздрагивает, вспухает. РУД вперёд, до максимала, и сразу же вверх, в сторону реки. Мокрая от пота спина леденеет, замирает в ожидании разрывов. Лишь бы всё сработало, как надо! Эти несколько секунд словно резиновые, тянутся и тянутся. Вот уже и реку проскочили, уже дымящий кишлак под нами, а внизу тихо. Неужели не сработало?
Удерживаю себя от желания развернуться на обратный курс, продолжаю уходить в сторону от реки и правильно делаю. Бахает там так, что мы с Изотовым вздрагиваем. Через пару секунд всё-таки разворачиваюсь, уже на прямой перевожу машину в горизонтальный полёт и прибираю обороты. Достаточно пока высоты. Иду прямо на дымы, а дымит там хорошо. Ищу взглядом палатку и ожидаемо ничего не нахожу. Похоже, хорошо мы попали! Места разрывов мне хорошо видно, разброс есть, но это и хорошо. Главное, что по центру главного лагеря угодили. О! Какое-то шевеление между воронками вижу! Сейчас ещё немного отрихтуем картинку, сбросим туда же бомбы из боковых карманов…
Глава 2
Высоту не стал набирать, из опыта первого сброса уже понятно, что успеваем уходить из радиуса поражения ударной волной и от разлёта осколков. Прятаться в тени? Ну какая на освещённой стороне долины тень? Никакая. И солнце светит в левый борт, им не прикроешься. О втором лагере стараюсь не думать. Бомбы я постарался положить точно в цель, а долетят ли осколки до пленников… Не должны… И сейчас постараюсь точно отбомбиться…
Иду чётко на разгромленный лагерь, на то самое шевеление. Ещё к боковому окошку наклониться успел, оно оттаивать начало, на бомбы в бортовых карманах глянул, не примёрзли ли? Ничего критичного в глаза не бросилось, значит, всё хорошо. Сейчас и проверю. В крайнем случае открою дверку и рукой в следующем заходе сброшу. Изотов шею вытянул, заглядывает вперёд, пытается что-то разглядеть. Похоже, нам с ним одновременно пришла в головы одна и та же мысль — как там угнанные из кишлака жители? Не зацепило ли их?
— Полковник, вы готовы? — поворачиваю голову и вижу, что Изотову сейчас точно не до бомбометания. Теперь он к фотокамере прилип, прямо через стекло снимает картинку под нами. Приходится повысить голос. — Господин полковник!
— Что? — Константин Романович с явным сожалением отрывается от камеры и оглядывается на меня.
Да, тут я сам виноват, обмишурился с командой. Придётся исправляться. Показываю рукой на бортовой рычаг сброса с его стороны:
— Приготовиться к сбросу! — вдобавок демонстративно свою левую накладываю на точно такой же, расположенный у меня под боком. Вижу, что увидел, понял, пришёл в себя, соображать начал. Поэтому уточняю. — Двадцать секунд до цели.
Два этих рычага друг за другом расположены на вертикальной боковой панели кабины. Ошибиться можно, конечно, но для этого постараться нужно. Или все наставления забыть. Они же разные по размеру. Основной, тот, что для подвесок, длинный и массивный. А второй, для карманов, небольшой. Потому что тросики здесь короткие, усилия для открытия замков требуется прикладывать небольшие. Физика…
Что такое эти два десятка мгновений? Проверить, не сбились ли с боевого курса и ещё раз на глазок прикинуть рубеж сброса. Бомбить буду с горизонтального полёта, без снижения и пикирования. С такой высоты и на столь малой скорости совершенно уверен, что положу бомбы прямо в цель.
— Сброс! — дёргаю рычаг, а сам в это время слежу за полковником, не прозевает ли? Нет, отработал чётко, молодец.
Ухожу по прямой в сторону горного склона, пережидаю разрывы и только потом кручу левый разворот на девяносто градусов по компасу. А если по-простому, то иду параллельно горным склонам обратным маршрутом. Раз уж мы здесь, то почему бы не проверить кое-что? Заодно и в разгромленном лагере успокоятся, решат, что мы улетели. Если, конечно, кто-то там сумел уцелеть. Не увидят нас и начнут шевелиться. Тут-то мы их и подловим.
Боковым зрением вижу обращённый в мою сторону удивлённый взгляд полковника, вздыхаю и объясняю свой манёвр:
— Пролетим немного и посмотрим, где там наша кавалерия?
Константин Романович удовлетворённо кивает и отворачивается, смотрит в окошко. Лучше бы вперёд смотрел. Два моих острых глаза хорошо, но, мало ли, просмотрю, не замечу?
Пять минут полёта, десять, пятнадцать. И никого. Изотов уже извертелся в своём кресле, скоро в парашюте дыру протрёт. Понимаю, ещё минута, и буду разворачиваться. Нужно же посмотреть на результаты нашей работы. А ему ещё и запечатлеть их на плёнку для отчёта. Потому и нервничает, оттого и ёрзает.
Всё, пора разворачиваться. Больше двадцати пяти километров пролетели по долине и никого внизу не увидели. Запропали куда-то наши казаки, не успели к назначенному времени. Жаль, некому будет собрать трофеи…
Начинаю разворачиваться на обратный курс, и в этот момент Изотов вытягивает руку:
— Да вон же они!
Возвращаюсь на прежний курс, вглядываюсь вперёд. Понятно, почему я их не увидел. В этот раз солнце со мной сыграло шутку. Лобовое стекло бликует и слепит глаза, вот я неосознанно и старюсь смотреть немного в сторону.
Проходим над отрядом, покачиваю крыльями. Разворачиваюсь, всадники под нами останавливаются, задирают головы, машут руками. Лучше бы поторапливались.
Подходим к разгромленному лагерю.
— Ниже, Николай Дмитриевич, — наклоняется ко мне Изотов. — Ниже! Я снимать буду.
Ниже, так ниже, мне не трудно. Стрельбы не опасаюсь, некому уже там стрелять. И потому почти безбоязненно встаю над лагерем в правый вираж. Ну, чтобы полковнику легче фотографировать было. И правильно делаю, потому что в ответ получаю одобряющий жест в виде отставленного вверх большого пальца левой руки.
Ну и сам периодически от управления отвлекаюсь, бросаю быстрый взгляд в левую форточку, пытаюсь рассмотреть картинку на земле. А что там смотреть? Воронки, если только. Да они уже и дымить перестали. Но любопытно всё равно, поэтому и смотрю. И за беглецами наблюдаю, вон как они шустро к мосту перемещаются. Эй, стойте! Куда к нашим трофеям помчались?
— Николай Дмитриевич, — обернулся Изотов и неожиданно очень строгим взглядом большого начальника посмотрел на меня.
Ох, не нравится мне этот взгляд. Не напарника я сейчас перед собой вижу, не подчинённого мне помощника, а жандарма, облечённого властью. Полковника! И что-то мне кажется, что сейчас услышу нечто неприятное для себя…
— Да, Константин Романович? — старательно делаю вид, что чрезвычайно занят управлением самолёта.
— Нам срочно нужно опуститься на землю! — строгим безапелляционным тоном заявляет Изотов.
— Что? — даже несколько растерялся в первый момент. Подумал, что ослышался. — Повторите, что-то я не понял, Наверное, не расслышал вас.
— Нужно опуститься вниз, на землю, — полковник не спускает с меня строгого взгляда, и я понимаю, что он говорит всё это на полном серьёзе.
— Вы шутите, Константин Романович? — пытаюсь достучаться до его разума. — Вы вниз гляньте, там же сплошные камни! Разобьёмся!
— Не имеет значения, — тем же тоном отрезает Изотов. — И это не просьба, это приказ.
Смотрю на него, потом вниз, через боковое окошко, снова на Изотова.
— Палатку видите? — сжалился надо мной полковник и попытался объяснить причину своего приказа.
Перекладываю самолёт в левый крен, виражу над разбитым лагерем, всматриваюсь в разгромленный лагерь и сразу нахожу взглядом искомое. А что её искать, эту палатку, если я отлично помню, где она находилась.
— И что?
— А тело рядом с ней наблюдаете?
— Наблюдаю, — коротко отвечаю. Вон оно в чём дело, сразу всё становится яснее ясного…
Вот теперь понимаю просьбу Изотова. Тело внизу своей одеждой сильно отличается от остальных убитых. Английскую военную форму невозможно не узнать. Это и есть те самые доказательства, которые мы и должны были найти.
Но и садиться сюда самое натуральное самоубийство. Тут же не земля, а сплошной камень. Булыжник на булыжнике сидит и булыжником погоняет. Здесь площадку для приземления несколько дней расчищать нужно. Нужно осмотреться…