— Нашёл, нашёл, — отмахнулся полковник и даже глаз не поднял. — Не зря, совсем не зря! Займитесь пока чем-нибудь, Николай Дмитриевич, не отвлекайте от дела. Погуляйте минут двадцать, я как раз закончу здесь работать.
Это он так вежливо меня послал? Лишь бы не отвлекал? Отлично!
Обернулся, периферийное зрение сработало, что-то заметило, какая-то неучтённая помеха за рекой появилась. А это запоздавший отряд объявился. Как раз к мосту подъезжают, неторопливой такой трусцой. Не спешат, черти мохнатые.
Ну, моё дело сторона, я для них по службе никто. Зато у нас тут целый полковник присутствует, пусть он и разбирается с ними. А я похожу, посмотрю, послушаю…
За мост не ходил, на сгоревший кишлак я и сверху достаточно насмотрелся. А вот Изотов с сопровождением туда чуть позже наведался. И запропал надолго. Что уж там делал, не знаю, расспрашивать и проявлять любопытство по его возвращении оттуда не стал. Не моё это дело. Моё вон, на террасе стоит, крылья по сторонам раскинуло и отдыхает. Но догадаться догадался. Один только вид распухшей от бумаг командирской сумки всё объяснил. Он там показания с местных жителей снимал, так полагаю.
Казаки побродили по берегу, повздыхали, покосились в мою сторону с осуждением во взглядах. Не утерпел, спросил, почему. Больно уж любопытно стало, почему такое осуждение?
— Нехорошо, ваша светлость, казаков без добычи оставлять. Столько времени угробили на осмотр, и всё зря, ничего стоящего не нашли — отозвал меня в сторону урядник, чтобы пояснениями своими не умалять княжеское достоинство. — Неужели нельзя было как-нибудь поаккуратнее сработать? Местные говорят, это у них не первый сожжённый кишлак был на нашей стороне, поживились они тут хорошо. Добра награбленного полные хурджуны были. И где оно всё?
— Какие ещё хурджуны? — удивился и переспросил. Мысль какая-то важная промелькнула, но успел ухватить её за кончик и держу вот теперь, чтобы не улетела. А вопросом время выигрываю, чтобы разобраться с ней и додумать.
— Сумки такие перемётные, — начинает говорить казак и поглядывает при этом на меня этак немного снисходительно. — Через плечо их носят или, если большие, на лошадях или верблюдах перевозят.
— Что-то я здесь, — демонстративно оглядываюсь по сторонам. — Никаких останков лошадей не наблюдаю. Говорите, вы всё здесь осмотрели? И ничего не нашли?
Подхорунжий зависает, смотрит на меня какое-то время, потом приходит в себя, крякает и неожиданно сильно смущается. И, чтобы скрыть своё смущение, оборачивается и кричит во всю свою лужёную глотку, перекрывая голосом грохот речной воды:
— Пахомыч, лошадей ищите! Быстро!
И следом уже мне, с восхищением и явно возросшим уважением в голосе говорит:
— Ну, ваша светлость! Если найдём, то долю вашу лично отбирать буду.
— Давай для начала найдём, — говорю с самым серьёзным видом. — Нехорошо делить шкуру неубитого медведя. Удачу спугнём.
— Разрешите выполнять? — подобрался казак и неожиданно приложил руку к папахе, козырнул.
— Выполняйте, —копировать его жест не стал, у меня на голове шлема нет. А к пустой голове, как говорят, руку не прикладывают. Ну, в смысле, не к пустой, а к непокрытой. В общем, вы поняли, да?
— Ваша светлость, а позвольте вопросец задать? — обернулся и притормозил урядник. — У вас, случайно, казаков в роду не было?
— Были, — не отказываюсь. — Давно, правда.
— От это дело, — расплывается в улыбке лицо урядника. — Мы же, я же… Сразу понял, что вы нашего роду-племени, казацкого!
Лошадей не нашли. А вот место, где их прятали, всё-таки обнаружили. Далеко, правда, даже я это место сверху не видел, не долетали мы туда. Получается, кто-то из разбойников присматривал за четвероногим транспортом, услышал взрывы и от греха подальше увёл невеликий табунчик.
Упускать добычу казаки не захотели, тут же отрядили в погоню пятерых товарищей. Всех остальных припахал себе в помощь. Неужели мы с полковником будем камни из-под колёс убирать, когда вокруг столько рабочей силы? Ну и самолёт развернуть и перекатить помогут заодно. И придержат, пока мотор обороты наберёт.
Дожидаться результатов погони не стали. Мне тут вообще нечего было делать, полковнику тем более. У него трофейные ценные бумаги, о содержании которых нужно было срочно доложить кому-то. Кому именно, я не стал уточнять. В конце концов, это государственное дело, жандармские секреты, и прочее. Ещё и в это влезать? Увольте.
Пока полковник с урядником какие-то свои вопросы решали, я перемерял шагами всю террасу, прикинул варианты взлёта. Освободившегося после инструктажа казака озадачил расчисткой площадки от камней. Хорошо, что объяснять и настаивать не пришлось, одного моего слова хватило. Похоже, сегодня мой авторитет среди казаков приподнялся на две большие ступени. Одна — когда они увидели результаты бомбометания. Вторая — подсказка с лошадьми…
Казаки мудрить не стали, прошлись цепочкой по террасе, собрали да и покидали все камни в обрыв. Быстро и без хлопот.
Убрал из кабины всё лишнее, инструмент, запасные части. Даже баночки с лаком и клеем пришлось выложить.
Высокогорье, как-никак. Взлёт и посадка имеют свои особенности. Нужно учитывать низкую плотность воздуха, чуть меньшее количество кислорода. Всё это в той или иной степени влияет на длину разбега и работу мотора. Если вкратце, то тяга падает, а дистанция разбега увеличивается. Чем выше в горах находится аэродром, тем больше получаются эти значения. И повлиять я на эти факторы никак не могу. Но зато могу разгрузить самолёт, уменьшить взлётный вес, и хоть как-то компенсировать эти величины.
Так что пришлось и парашюты оставить на земле вместе с сиденьями. Своё кресло только не тронул, без него мне с управлением не справиться никак. Короче, ободрал кабину по максимуму, оставил только наружную обшивку. Да, варварство, но по-другому нам не взлететь.
Зато вес самолёта хорошо так уменьшился. Можно бы ещё и топливо слить, по расчёту его у нас чуть больше потребного, но подумал и решил не сливать.
Парашюты не бросим, казаки их привезут. А без сидения придётся обойтись. Потом что-нибудь обязательно придумаем. А пока полковнику придётся на полу кабины посидеть. Или полежать. Да, предлагал ему назад с казаками добираться, но Константин Романович отказался наотрез. Мол, документы, что удалось найти, слишком важные. Чем быстрее об их содержимом узнают в столице, тем лучше для Отечества. Вот так и сказал, и прозвучало это у него без всякого пафоса…
Удивительно, но полковник верит в меня, в мои способности и в самолёт. Убеждён, что у меня получится взлететь, и не испытывает при этом ни капли сомнения.
Совместными усилиями дружно перекатили самолёт к началу террасы, поставили у самого края. Пришлось инструктировать казаков, за что можно руками хвататься, а за что нельзя ни в коем случае. Само собой, тут же послышались шуточки, смешки. Весело хлопцам, а мне вот немного не по себе. Маловата площадка, маловата. Пусть и разбегаться будем под уклон, и обрыв за террасой имеется, но он не высокий, всего-то метров десять.
Ещё раз обошёл по кругу самолёт, тщательно осмотрел перед взлётом. В который уже раз провёл инструктаж, показал казакам, как правильно нужно будет удерживать машину. Повторил с урядником команды — на мою отмашку рукой он даёт сигнал подчинённым отпускать аппарат. Даже отрепетировали этот момент несколько раз.
Нервничаю, но это нормально. Был бы у меня мотор мощный, как у восемнадцатого пайпера, в те же девяносто пять лошадок, я бы сейчас и не парился. Взлетел бы, как и он, с трёх-четырёх метров, и всё.
Открыл подачу и подкачал топливо насосом. Оглянулся на казаков, кивнул уряднику:
— Держите!
И нырнул в кабину. Левая рука сама собой проверила положение РУДа, потянула его на себя. Установил угол зажигания на позднее. Кивнул Изотову.
— Контакт! — кричит полковник, доворачивает винт до момента начала сжатия.
— Есть контакт! — щёлкаю тумблером зажигания.
— От винта! — рывком проворачивает пропеллер Изотов и тут же отпрыгивает назад.
А хорошо, что у нас мотор новый, налетали на нём всего ничего, наработка мизерная. Схватился сразу. Ну да к этому я уже привык, сам же регулировкой занимался. С помощью Тринклера, конечно.
Пока угол зажигания менял на нормальное, Изотов уже в кабину забрался и дверкой хлопнул. Глянул на него, а он на полу распластался, одной рукой к груди командирскую сумку с документами прижимает, второй в шпангоут кабины вцепился. Бледный что-то полковник, понимает всё. Смотрел большими глазами, как я из кабины всё лишнее выкидывал.
Но пытается мне с пола улыбнуться, подбадривает. Молодец! И держится отлично, и с запуском на пять справился.
Тарахтим, прогреваемся. Заодно и топливо немного вырабатываю.
Рулями поработал, отклонения на соответствие проверил, осмотрелся по сторонам, визуальную линию разбега для себя наметил.
Буду считать, что мотор прогрел. Затягивать смысла нет, поэтому…
Поехали! РУД вперёд толкнул, мотор обрадовался, подхватился, обороты начал набирать. Изотов на полу закрестился и еле слышно молитву забормотал. Понимаю, страшно. Да и мне тоже не очень весело сейчас. Но страха уже нет, ушёл он, сдуло его воздушным потоком от винта. Сейчас у меня один путь — только вперёд.
Ручку отдаю от себя, левой рукой придерживаю РУД на упоре. Сейчас, согласно инструктажу, при отклонении руля высоты вниз казаки должны приготовиться отпустить самолёт из своих цепких лап. Цепких, потому что умудряются удерживать аппарат на месте.
Всё, пора! Отмашка в окно уряднику, самолёт вздрагивает, опускает нос и прыгает вперёд. Вот что значит полностью облегчить его перед взлётом!
Терраса ровная, скорость набираю быстро, но расстояние маленькое и вот он, обрыв прямо передо мной. Вот сейчас становится по-настоящему страшно. За обрывом пустота, чуть дальше бурливая река и острые камни долины. А мы всё разгоняемся и разгоняемся. Давлю в себе желание потянуть ручку на себя. Чтобы отвлечься на мгновение, перевожу взгляд на полковника. Сколько холодной решимости в его широко распахнутых глазах…